VIII Ах, как мне мало было надо! Сырыми бревнами дохнет, Бродячим ветром, глубью сада — О, что за странная отрада Всю душу вдруг перевернет! Вот шире дни, а ночи уже. Уже глядятся липы в лужи. Их мелкий лист — как первый снег, Остановившийся в полете… Ну как, серьезный человек, Без них, ничтожных, вы живете! Вам надо большего! Я знаю. Я сам такой, я понимаю. Мы служим, времени в обрез. Нам польза надобна прямая, А это детский интерес. Но что же, грудь по-молодецки Топыря — в собственную честь, Кричим порою мы, что, дескать, В пороховницах порох есть. Что мы, брат, молоды и фору Любому юноше дадим, И поминаем к разговору Весны таинственную пору И под лукавый лунный дым Беспечной барышне твердим! Мы первый утренник забыли. Ослепли и оглохли мы. Как будто слоем легкой пыли Прибило души и умы. Мы потеряли обонянье, Мы слух утратили. И в том Находим даже обаянье, Как в чем-то искони мужском. Но выйди в полночь, хоть в субботу, Как говорят, в короткий день, Свою высокую работу Не забывай, но сквозь заботу Вглядись — грустит у поворота Березки тоненькая тень. 1960 Стихи о Пушкине I Убит. Убит. Подумать! Пушкин… Не может быть! Все может быть… «Ах, Яковлев, — писал Матюшкин, — Как мог ты это допустить! Ах, Яковлев, как ты позволил, Куда глядел ты! Видит бог, Как мир наш тесный обездолел. Ах, Яковлев…» А что он мог! Что мог балтийский ветер ярый, О юности поющий снег! Что мог его учитель старый, Прекраснодушный человек! Иль некто, видевший воочью Жену его в ином кругу, Когда он сам тишайшей ночью Смял губы: больше не могу… II На Черной речке белый снег. Такой же белый, как в Тригорском. Играл на печке — ну и смех — Котенок няниным наперстком. Детей укладывают спать. Отцу готовят на ночь свечи, Как хорошо на снег ступать В Михайловском в такой же вечер. На Черной речке белый снег. И вот — хоть на иные реки Давно замыслил он побег — Шаги отмерены навеки. III Меж императорским дворцом И императорской конюшней, Не в том, с бесхитростным крыльцом Дому, что многих простодушней, А в строгом, каменном, большом, Наемном здании чужом Лежал он, просветлев лицом, Еще сильней и непослушней. Меж императорским дворцом И императорской конюшней. Пятигорские стихи
Не в музейном пыльном кивере, Не в странице шелестящей, Я его увидел в кипени, Сломя голову летящей. Я в бессмертно наплывающем Романтическом тумане Ощутил его товарищем И Сомненью и Тамаре. Тень героя… От лица ее Повторяю — вслед за тенью — Щит и шпагу отрицания Он держал как утвержденье: И когда они сумели бы Свергнуть кодекс вахтпарада, Птицы райские запели бы На ветвях родного ада. Сразу вместе мглой и яркостью Даль дивила. Я на воды Уходил, томясь двоякостью Переменчивой погоды. Днем дожди по крышам топали. Ночью стужа шла, стеная. Утром к каждой ветке тополя Жалась ветка ледяная. И, любуясь белой тихостью, Можно было без зазренья Счесть ночной минутной прихотью Настоящие деревья. И не столь уж удивительным Было б — шуткой, понарошку — Льдяный тополь счесть действительным, Став на скользкую дорожку. И, учтя все эти данности, Заскользил я стежкой детства. И пришел ко мне из давности Мой герой, поэт и деспот. …Ранним утром, поздним вечером, В полдень, в полночь, днем и ночью Сталью взгляд его отсвечивал, Мною видимый воочью. Что там бурка! Бурки не было. Так входил он в куртке жесткой, Словно сам меня затребовал К этой скуке пятигорской. Словно должен отчитаться я Перед ним, как юный юнкер, Словно ждет меня нотация. И тянулся я по струнке. Над учтивостью поспешливой Хохотал он, крут и пылок, Некрасивый и насмешливый, Сбив фуражку на затылок. Но как только рот я скашивал, Улыбнуться тоже силясь, Он, откидываясь, спрашивал: «Вы-то что развеселились?» И действительно я чувствовал, Мне по правде не до смеха, Он костяшками похрустывал, Словно б все ему потеха. Предо мной в тумане стынущем Машука двоился конус… Но потом, потом все иначе — И слова, и смех, и голос. И торжественно обрадован — Все, чем рад, с чего печален, Я, как на духу, выкладывал. Хоть не знал исповедален. И застенчивость несносная Истончалась, льдинка точно. И смывалось все наносное, Оставалась только почва. О, как трепетно я впитывал Жест и мановенье ока. Как он пристально выпытывал, Как ответствовал жестоко. О, когда б от взгляда этого У меня в глазах осталась Искорка металла светлого, Бьющая и сквозь усталость, О, когда б во всей сохранности Я унес сквозь смену буден Эту смелость, в высшей крайности Лучшим свойственную людям! Я не хвастаюсь по младости, Я ко лжи не прибегаю. Но как много тайной радости Я с тех пор приберегаю! Говорили мы… И в ропоте Не качайте головами. А подробности… Попробуйте Побеседуйте-ка сами. Пятигорск. Погода вешняя Наконец установилась. На цветы, сырые, здешние, Я глядел. Земля дымилась, Шли с источника нарзанного. Пел фотограф у Провала. Лед растаял. Сада льдяного Словно бы и не бывало. |
