Погост Деревья черные стояли На красном зареве зари. Они погоду предвещали. Как бы пылая изнутри. Среди сугробов был один. Ветра низин на перевале С него, как с птенчика, сдували Пух остывающих вершин. На красном зареве зари Деревья белые стояли. И день настал. Сады сияли. В садах алели снегири. Как заплутавшаяся старость, Листва опавшая осталась. Там, где дышал уже погост Средь черных трав и красных звезд. Но час настал. И синь настала. Все вешним пухом обметало. Лишь над сугробом молкнет ширь. Да пташек мелкая цифирь Там, где объемлет весен гул Почетных сосен караул. 1965 Напев Не повторить хочу — продолжить, Напомнить, выручить, спасти… Грибной качающийся дождик На всем проселочном пути. Неувядаемое лето. В цветке промокшая пчела. А там, за вырубками где-то, Полей желтеющих дела. Не повторить хочу — напомнить, Как беззаветно и легко Нас может счастием наполнить Берез парное молоко. Как может болью и отрадой Овеять душу сторона, Где есть за старенькой оградой Избушка ветхая одна. А дальше — новые, другие, Конечно белые, дома. И провода у них тугие И молодые закрома. Хочу продолжить песнь о певне, Хвост выгибающем дугой. О дорогой моей деревне И о пшенице дорогой!.. Грибной качающийся дождик. Мерцанье падающих глаз. У мамки выхватив творожник, Босой задумался художник: А где же бабочки сейчас! 1965 «Художник должен быть закрепощен…» Художник должен быть закрепощен, Чтоб ощущал достойную свободу, Чтоб понимал, когда и что почем Не суете, а доблести в угоду. Художник должен быть закрепощен, Как раб труда, достоинства и чести, Ведь лишь тогда, питомец мира, он, Как слово точно взятое, — на месте. Художник может быть раскрепощен, Когда мальчонка ритмы отмеряет Своей ручонкой — явь его и сон, — Но он тогда от счастья Умирает. Художник знает музыку и цвет, Он никогда не бог и не безбожник, Он только мастер, сеятель, поэт. На двух ногах стоит его треножник. Одно замечу, обрывая стих, Хоть в нем одном и участь и отрада, — В монархии подобных крепостных Царей-освободителей Не надо! 1963 Осташков
Осташков древний, травянистый, Устав от сутолоки туч, Поймал сегодня жарко-чистый, Слегка колеблющийся луч. Поймал на радость окнам, скверам, Вдруг просиявшим оттого, И отразил всем Селигером, Всем водным зеркалом его. И сразу солнечные пятна Пошли, блистая, нарасхват. Молочной зеленью стократно Раздался Набережный сад. Волной и дегтем пахла пристань. Пел катер в млеющей дали. И увеличивались листья, И усыхали колеи. …Гнал ветер тройку туч отставших… Пройдя сквозь домиков ряды, Мы с дамбы видели Осташков, Встававший прямо из воды. Его заборы, стены, крыши В лучах пестрели. И рвалась Над жестью, дранками все выше Листва. И радовала глаз. Там, в стороне, неутомимо За колокольней кожзавод, Подъяв трубу, метелкой дыма Прозрачный чистил небосвод. А здесь — законом под опеку Взята — в пейзаж внося свое, Стена осьмнадцатого века Оберегала кожсырье. И все из озера вставало, По пояс в солнечной воде. Моторка голос подавала, Скользя по синей борозде, А в переулках тишь стояла, Как будто время там не шло, А только бабочкой сновало Да из-под лип травой росло. Но невозможно оторваться От общих действий ни на час. Но в дождь и вёдро жадно длятся Дела, связующие нас. И на ходу в машину села Душа, предчувствуя поля, Где дыбилась в горячке сева Тревожно влажная земля. 1963 «Россия средней полосы…» Россия средней полосы… Туман лугов, и запах прелый Копны, промокшей от росы. И карий глаз ромашки белой. И тропка узкая в кусты, В орешник уведет. А выйдешь, Такую сразу даль увидишь, Что встанешь, замирая, ты. Бескрайняя какая воля! Блестит изгиб Тверцы-реки. С размаху вширь простерлось поле, В нем тонут леса островки. Сужается, летит, шоссе… Стоишь. И словно шире плечи. И крепче дух от этой встречи С землей во всей ее красе. А возле, на кусту в росе, Как часики, стучит кузнечик. Стояли цитрусы стеной Стучали в крепкие ладошки, Но все всплывал передо мной Непризнанный цветок картошки… |
