«Влип ты, однако же! – подумал я, чувствуя, что сейчас остолбенею. – В случае чего ты даже не сможешь найти выхода из этой тёмной, мрачной западни!»

Я думал, что старик совсем онемел: так долго продолжалось его молчание, но вдруг его рот открылся, и послышался ненормально спокойный, равнодушный ко всему происходящему голос:

– Я же предупреждал тебя, что ты стоишь на пороге большой тайны. Я понимаю твоё состояние. Находиться в твоём положении немного страшновато, но это пройдёт, вот увидишь.

Сказанное стариком нисколько не успокоило меня. Наоборот, оно лишь подталкивало меня к нервному срыву, который всё более нарастал в моём сознании, подобный снежному кому, неумолимо несущемуся под откос. Я уже плохо понимал, что происходит со мной, вокруг меня, где я, вообще, нахожусь. Меня вдруг охватило страшное, мерзкое удушье, и я почувствовал, что ещё минута промедления, ещё минута задержки в этой комнате, в этом доме, и я задохнусь окончательно. Ноги сами понесли меня куда-то в темноту.

– Я хочу выйти отсюда! – закричал я не своим голосом, то ли желая напугать старика, хозяина дома, то ли ободряя самого себя.

– Постой! Подожди! – услышал я себе вдогонку. Старик заскрипел на стуле, желая встать. – Подожди, куда же ты?!.. Эта тайна касается и твоего отца!..

Его вопли, нёсшиеся мне вдогонку, лишь прибавляли ужаса и трепета в моей душе.

Дыхание перехватило, спёрло в груди. Стало ещё страшнее. Мне показалось, что руки старика, как две чёрные молнии настигают меня в темноте, и мне никуда не деться от них как бы быстро я ни бежал.

Я припустил наутёк что было сил….

Старик снова попытался остановить меня своим окриком, однако ничего уже не слышал и не соображая, я бросился в темноту, прочь от этого маньяка.

Мне захотелось вдруг мигом выскочить из этого мрачного дома, погруженного во тьму.

В темноте я наткнулся на какую-то стенку, и с размаху пребольно ударился об неё лбом с такой бешенной силой, что голова затрещала от дикой боли.

Я съехал вниз по стенке.

Керосиновая лампа плыла в темноте, приближаясь ко мне в жутком молчании.

От нахлынувшей жути силы вернулись ко мне, меня как подбросило, и держась рукой за разламывающуюся голову, второй я зашарил во мраке, ощупывая стену и продвигаясь вдоль неё неизвестно куда.

На пути мне попался какой-то шкаф. Моя ладонь едва коснулась его, как с грохотом на пол повалились какие-то бумаги, образовав предо мной завал. Пытаясь перешагнуть его, я ступил ногой на скользкую поверхность этой кучи. Нога поехала. Я поскользнулся, кувыркнулся в воздухе на спину и съехал на ней как по снежному склону.

Старик шёл прямо ко мне. Огонёк его керосинки был уже совсем близко. Я поднялся и продолжил бегство, ощупывая рукой стену. Старик преследовал, и где-то совсем рядом, позади меня раздавалось шарканье его ног и сопение. Казалось, что он вот-вот меня настигнет.

Рука моя нащупала дверной косяк. Я толкнул дверь. Она поддалась, гулко заскрипев, будто за ней была пустота. Однако я не обратил на это внимания. Дверные петли противно заскрипели ржавчиной, но я устремился в неё и в тот же миг понял, что порогом пустота.

Сердце юркнуло куда-то в пятки.

Чувствуя, что падаю, я схватился за ручку двери, а ногой, ещё стоявшей на полу, уцепился за порог.

Дверь под нажимом моего тела, увлекла меня за собой, нога соскочила с выступа, и тело моё повисло над пустотой во тьме, над чёрной бездной.

Под тяжестью моего тела дверные петли отчаянно заскрипели. Я почти физически ощущал, как гвозди их вылезают из дерева. Дверь покосилась, отвисла, готовая вот-вот сорваться.

Пальцы мои дико болели.

Отворяясь всё шире, дверь ударила меня спиной о шершавую стену и остановилась.

Из тёмной пустоты подо мной веяло сыростью и замшелой прохладой.

Крупные капли пота покрыли моё лицо, но я справился с испугом.

В проёме двери блеснул тусклый огонёк слабого пламени керосинки, и едва освещённое им лицо старика сощурилось, вглядываясь в темноту внизу.

«Ай-яй-яй!» – вырвалось у него.

Я хотел было отозваться, чтобы он понял, но справился с порывом.

Старик вынес лампу вперёд, вытянув руку.

Из темноты проступили влажные, осклизлые камни старинной кладки. Чуть выше двери поблёскивал мелкими каплями влаги цементный серый потолок. Внизу же, насколько хватало света керосиновой лампы, был виден колодец, уходящий в темноту.

Старик всё продолжал смотреть вниз, пытаясь угадать что-то в кромешной тьме и прислушиваясь к тишине.

Я затаил дыхание и стон от дикой боли, крутившей мне пальцы.

Он нагнулся, приложил ладонь ко рту и крикнул в потёмки: «Эге-гей!»

Раскатистое эхо гулко пришло откуда-то снизу: подо мной было не меньше десятка метров пустоты.

Старик подождал, прислушиваясь, и снова громко и протяжно крикнул, потом, не дождавшись ответа, исчез в темноте.

Теперь я обдумывал, как выбираться отсюда. Дверь порядком уже отвисла под моим весом. Боль в пальцах усиливалась, и я понимал, что недолго продержусь. Металл дверных ручек всё глубже врезался в мясо, давил на косточки фаланг. Я чувствовал, как пальцы мои теряют силу.

Я поднял ногу, согнув её в колене, примостил подошву ботинка на скользкую поверхность каменной кладки, а затем, убедившись, что нога не поедет по слизи, покрывающей стену, в сторону, плавно, но с силой оттолкнулся.

Отчаянно заскрипев дверь описала дугу к спасительному порогу, но остановилась где-то посередине.

Мне было не достать ни до стены, ни до порога.

Я уже не мог висеть и, понимая, что вот-вот сорвусь, в отчаянии раскачался, и дверь под влиянием моих усилий подалась к дверному проёму. Последним усилием воли я подтянул её, нащупав во тьме и уцепившись за порог.

Едва я выбрался, в тёмной глубине колодца что-то звякнуло и лязгнуло. Глянув вниз, я увидел мерцающий, едва пробивавшийся сквозь тьму, огонёк керосинки.

Вдруг яркая оранжевая вспышка озарила колодец, и там, у дна его, запылал, жирно коптя чёрным густым дымом, поднимающимся вверх по колодцу кучерявыми клубами, смолянистый, будто из средневековья, факел.

Чадящее пламя, переливаясь оранжевыми всполохами, заплясало в завораживающем танце. Отсветы его озарили влажные стены колодца.

Я различил внизу небольшую дверь, из которой выглядывал старик.

Колодец был действительно глубок. Под дверцей внизу ещё на несколько метров вниз три вниз шла его стена.

Я рассмотрел, что дверь снизу защищена выступающей в колодец полукруглой решёткой из толстых прутьев, а на самом дне происходит какое-то кишащее движение. Мне показалось, я слышу плеск воды, доносящийся оттуда.

Вдруг дверца внизу с лязгом закрылась, снова воцарился мрак и тишина.

Я тут же вскочил на ноги, двинулся в темноте наощупь по стене и вскоре снова наткнулся на порог какой-то двери. Наученный горьким опытом, я присел на корточки и ощупал пространство за нею. Пальцы мои ощутили поверхность деревянного пола.

Вокруг были стеллажи, плотно заставленные книгами. В узкие проходы между ними едва можно было протиснуться, и их было здесь очень много, словно в библиотеке.

Другого выхода из этого помещения я не нашёл и вскоре снова оказался у двери.

Проём её осветил огонёк керосиновой лампы. Я выскочил в коридор и бросился наутёк, снова не разбирая дороги, что-то роняя и опрокидывая на своём пути, несколько раз больно ударившись обо что-то, вылетел на лестницу, ведущую куда-то вниз, кубарем скатился по ней и растянулся в полный рост.

«Собственно, чего это я удираю от какого-то старикашки?» – пришла в голову трезвая мысль.

Я встал, отряхнулся и пошёл навстречу тусклому огоньку керосиновой лампы.

Хозяин дома не ожидал, что встретится со мной, и, наткнувшись на меня у лестницы, вздрогнул от неожиданности.

– Кажется, я не переживу сегодняшней ночи, – произнёс он, хватаясь за сердце, – ты меня так напугал….