По-разному относились к нему люди, его окружавшие. Соотечественники — с нескрываемым неодобрением, поскольку Ливингстон все чаще и чаще пренебрегал обязанностями миссионера, а темнокожие охотники и земледельцы почти боготворили его, веря в его чудодейственную силу.

В конце концов он, не желая сносить более враждебное отношение голландских колонистов — буров и косые взгляды своих соотечественников, вынужден был начать поиски нового места для миссии. В 1849 г. он направился на север, преодолел знойную равнину Калахари и вышел на берег Озера Нгами, которого ни один европеец еще не видел.

Как знать, не в этот ли день, когда Ливингстон стоял на берегу обширного озера, зародилась в нем мысль о том колоссальном пространстве, что открывалось за озером Нгами и о котором в Европе решительно ничего не было известно.

Через два года, уже окончательно оставив миссионерскую деятельность, он обошел озеро Нгами, продвинулся на север и достиг среднего течения Замбези. Лихорадка, знакомая всякому открывателю, стоящему на пороге большой тайны, уже охватила его.

В 1852 г. он отправился в свое первое большое путешествие. Уже знакомой дорогой он достиг берегов Замбези, поднялся вверх по ее течению почти до самых истоков, преодолел обширный водораздел между рекой и Конго, ступил на землю Анголы и вышел на берег Атлантического океана. После этого Ливингстон повернул на восток, в глубь континента, вдоль Замбези, и через четыре года после начала путешествия вышел на берег Индийского океана, завершив первое в истории пересечение Африки параллельно экватору. Но главным достижением той экспедиции было даже не это, а то, что все течение Замбези, одной из четырех великих рек континента, впервые легло на карту. Это было выдающимся успехом неудавшегося проповедника.

Через два года он вновь пошел на Замбези — видно, что-то в этой реке неудержимо увлекало его. Или, может быть, незавершенной он считал свою работу. За шесть лет исследований он полностью закончил изучение бассейна Замбези и, что оказалось наиболее важным, нанес на карту очертания огромного озера Ньяса, о котором европейские географы знали только то, что оно существует.

Теперь Ливингстон мог подвести предварительные итоги своих путешествий по Южной Африке. Ему удалось составить как бы объемную карту этой части континента, ранее неисследованной совершенно. После его экспедиций внутренняя часть Южной Африки вырисовалась как колоссальная тарелка. Ее дно — обширная равнина, плато, а возвышающиеся по мере удаления от середины края горы круто обрываются со стороны побережья. Но и это еще не все.

Ливингстон описал климат мест, где он побывал, собрал множество новых сведений о животном и растительном мире пройденных им областей, а они были огромны. Он сделал так много, на что вначале никак не рассчитывал. В Европе его давно уже знали и говорили как об одном из самых серьезных исследователей Африки.

Но его беспокоила одна тайна, к которой он даже и близко еще не подступался. Испокон века загадка истоков Нила не давала покоя исследователям. Еще Геродот и Птолемей тщетно пытались ее разрешить, собирая всевозможные сведения о Ниле от разных народов, но все эти сведения были столь обрывочны, противоречивы, что вопрос не прояснялся, а, наоборот, даже запутывался, уводя все дальше и дальше от истины.

Джон Спик открыл в 1858 г. огромное озеро, лежащее как раз на экваторе, назвал его Викторией, желая увековечить имя своей королевы, и высказал предположение, что из этого озера вытекает Нил. Однако это было всего лишь догадкой. До ответа было еще далеко. Только во время своего второго путешествия вместе с Джеймсом Грантом, Спику удалось доказать свою правоту. Ливингстон ничего об этом не знал: как раз в это время он странствовал по Замбези.

Казалось бы, делу конец — больше не о чем спорить, но кабинетных ученых Европы столь внезапное, окончательное решение никак не устраивало.

Вот почему Ливингстон отправился в новую экспедицию — в поиски новых истоков Нила, в путешествие, ставшее для него последним. Шел 1866 год.

В конце января, после плавания по Индийскому океану, длившегося почти месяц, Ливингстон прибыл из Бомбея на остров Занзибар.

Он выполнял почетное поручение английского губернатора и должен был передать великолепный корабль, на котором он прибыл, в дар султану Занзибара. Само собой, Ливингстон рассчитывал на поддержку султана в предстоящем своем путешествии. В сопроводительном письме губернатора тоже говорилось об этом: “Ваше высочество уже знакомо с добрыми целями жизни и трудов доктора Ливингстона, и я уверен, что Ваше Высочество будет и дальше оказывать ему внимание и покровительство, которые Вы уже проявили в прошлом, и что Ваше Высочество даст указания о предоставлении доктору Ливингстону в Ваших владениях всяческой помощи…”

Выгрузив на берег материка припасы и снаряжение, Ливингстон принялся энергично готовиться к выступлению. Нужно было все хорошенько проверить, найти двадцать носильщиков, еще и еще раз продумать, где можно пополнить запасы продуктов.

В конце марта он оставляет на страницах дневника такую запись: “Как сильно даже физическое удовольствие, доставляемое путешествием по дикой неисследованной стране! Когда бодро шагаешь по местности, тысячи на две футов возвышающейся над уровнем моря, мускулатуре придается упругость, свежая здоровая кровь омывает мозг, мысль работает ясно, глаза становятся зоркими, шаг твердым и дневные физические усилия делают отдых по-настоящему приятным”.

Трудности начались едва ли не с первых шагов. Сначала экспедиция ступила на равнину, напоминавшую выжженную солнцем пустыню.

А под сухой коркой, тонкой и ломкой, лежал слой воды, и верблюды, несшие груз, волы и ослы стали проваливаться по самое брюхо.

Прошло всего несколько дней, и животные экспедиции подверглись новой опасности — их перекусали мухи цеце. Против укусов небольших насекомых противоядия не было, и животные через несколько недель почти неминуемо должны были погибнуть. Ливингстон, зная это, поспешил.

Потом началась лихорадка, свалившая с ног многих людей. Только стараниями доктора Ливингстона удалось их спасти. А вскоре отряд вошел в джунгли — такие густые, что не удалось сделать ни шагу без помощи топора, которым люди маконде пользовались с большой сноровкой.

Стволы стояли так тесно, что обойти их не представлялось возможным.

Как-то в конце июня доктор Ливингстон столкнулся с такой находкой, которая заставила его содрогнуться. На пустынной тропе, привязанная за шею к дереву, висела мертвая женщина.

Местные жители объяснили, что у нее не оставалось сил поспевать за караваном работорговцев, и ее повесили, чтобы она не досталась другому владельцу.

Не раз еще встречались ему тела мертвых рабынь, брошенных там, где прошел невольничий караван.

Ливингстон достал свой дневник, раскрыл на странице, на которой стояла дата: 26 марта.

Прочел: “Сейчас, накануне выступления в новое путешествие по Африке, я чувствую радостное возбуждение: когда путешествуешь со специальной целью улучшить положение негров, каждое твое действие облагораживается… Мы закладываем начало распространению среди них знаний о том народе, через посредство которого их страна станет со временем просвещенной и освободится от работорговли”.

Отряд Ливингстона продолжал медленно продвигаться на запад, вверх по течению реки Рувумы, к ее верховьям, откуда доктор рассчитывал выйти к озеру Ньяса. Медленно, потому что все труднее и труднее становилось выменивать пищу у местных царьков. Сами они питались изысканной пищей, один вид которой вызывал у доктора отвращение: совершенно гнилое слоновье мясо, слизистые грибы, которые приходилось долго вываривать из-за яда, в них содержащегося, деликатесные лепешки из комаров кунгу, роящихся в несметных количествах.

Только иногда, за непомерно высокую плату, удавалось достать немного бобов и зерна, пару птиц, служащих скорее приправой к несъедобному слоновьему мясу.

В довершение всяких лишений случилось несчастье, сыгравшее роковую роль в судьбе Ливингстона. Как-то, уже в конце января 1867 г., двое из нанятых носильщиков бежали, прихватив один из ящиков, показавшийся им наиболее ценным. Мало того, что эти двое служили переводчиками в той стране, где шла экспедиция, они лишили доктора самого ценного, чем он обладал, потому что в том ящике были все лекарства. Потеря двух ружей, патронташа, запаса пороха и муки, с которыми доктор рассчитывал продержаться до ближайшей деревни, — это все еще ничего, но потеря лекарств грозила обернуться огромным несчастьем.