И вот Дюмон-Дюрвиль отправляется в плавание на “Раковине”, переименованной по этому случаю в “Астролябию”, получив двойное задание: расширение научных сведений о Полинезии и поиски следов своего знаменитого предшественника.

Выйдя из Тулона 25 апреля 1826 года, вторая “Астролябия” обогнула мыс Доброй Надежды при разбушевавшемся море (Дюмон-Дюрвиль измерял волны почти 30-метровой высоты), пересекла Индийский океан, прошла через архипелаги Океании в Тихий океан, достигла Новой Зеландии, поднялась к северу до острова Тонгаталу, вернулась на юг до земли Ван-Димена, где в декабре 1827 года бросила якорь под стенами Хобарт-Тауна. За это время были составлены новые карты, сделаны анатомические таблицы, собраны образцы минералов, но судьба Лаперуза оставалась все такой же загадочной.

Несколько упавший духом Дюмон-Дюрвиль стал разбирать почту из Франции, ожидавшую его на этой стоянке. Просматривая уже довольно старый номер “Ла Газет”, он обнаружил статью, где некий Диллон рассказывал историю серебряной гарды от эфеса шпаги, принадлежавшей якобы Лаперузу и привезенной с какого-то атолла Ваникоро.

Читая эти строки, Дюмон-Дюрвиль не мог знать, что Диллон тем временем отправился на Ваникоро и забрал то, что осталось от экспедиции Лаперуза. Дюмон-Дюрвиль отдает приказ о немедленном отплытии, и через несколько недель форштевень новой “Астролябии” уже рассекал воды, в которых некогда плавала и затонула предшественница.

Французам было трудно перевести осторожные, неясные и противоречивые объяснения туземцев, но вещественные доказательства были убедительны. “Наши люди, — писал ДюмонДюрвиль, — увидели на дне моря на глубине трех или четырех саженей, якоря, пушки, пушечные ядра и особенно большое число свинцовых пластинок. Я отправил баркас, приказав поднять со дна хотя бы один якорь и одну пушку, чтобы привезти их во Францию как неопровержимое доказательство крушения наших несчастных соотечественников”.

Туземцы вроде бы говорили, что несколько лун назад приезжали белые люди искать обломки, но Дюмон-Дюрвиль не был уверен, что правильно истолковал их слова. Зато у него была уверенность, что он выполнил свое второе задание и может объявить всему миру, где по крайней мере погиб Лаперуз.

Вблизи того места, где разбились корабли, был возведен памятник, очень простая прямоугольная призма высотой в десять футов, увенчанная пирамидой. Когда ясным мартовским утром 1829 года от острова отплывала “Астролябия”, на берегу собралось сотни две туземцев. Самые старшие из них были свидетелями трагических событий и, может быть, даже сыграли в них жестокую роль, но более подробные расспросы были бесполезны. Гром пушечных выстрелов на “Астролябии” прозвучавших как последний долг погибшим, распугал всех людей на берегу.

Обратное плавание было долгим и опасным, длилось оно целый год, и вот наконец “Астролябия” причалила в Марселе. Дюмон-Дюрвиль привез с собой 65 новых карт, более 7000 образцов растений, столько же минералов, 10000 анатомических таблиц, многочисленные зарисовки и, самое главное, разгадку тайны гибели Лаперуза. С огромным разочарованием он узнал о недавнем приезде в Париж англичанина Питера Диллона и о том, что его принял Карл X.

Вещи, привезенные Диллоном, находились, вероятно, в Морском музее, так что пушка и якорь, поднятые с таким большим трудом, будут не таким уж важным добавлением. По окончании плавания ни Дюмон-Дюрвиль, ни его спутники не были вознаграждены. “Глубоко опечаленный, уязвленный в самых своих сокровенных чувствах, я отстранился от дел”.

Этот отважный капитан погиб в железнодорожной катастрофе с женой и сыном в мае 1842 года, когда отправился из Парижа в Версаль за получением Большой золотой медали Географического общества.

Так, ни Питеру Диллону, ни Дюмон-Дюрвилю не удалось полностью выяснить обстоятельств гибели Лаперуза. Атолл Ваникоро раскрыл свои последние тайны не профессиональному мореплавателю, а известному вулканологу Гаруну Тазиеву. Он отправился туда в 1959 году с бригадой отлично оснащенных водолазов. Лагуна отдала последние остатки: шесть-якорей, пушки, ядра, латунные гвозди. Был найден серебряный рубль с изображением русского царя Петра I. Кому могла принадлежать такая монета, кроме участников экспедиции Лаперуза, единственной в XVIII веке экспедиции, достигшей берегов Сибири и плавающей затем в южных морях?

Гарун Тазиев расспросил самого старого человека на Ваникоро, и тот поведал ему очень ясную устную легенду, дошедшую через четыре поколения. В ней говорилось о двух больших кораблях и о том, как погибло много белых людей…

Поэтому Рис Дискомб, упомянутый в начале главы, возможно, был последним исследователем, кому доверило море тайны гибели ЖанаФрансуа Гало де Лаперуза.

Едва ли зимовщики мыса Эванс могли предположить, что терпеливый, доброжелательный, воспитанный, но в то же время довольно замкнутый и не всегда приспособленный к условиям антарктической зимовки Эпсли Джордж Черри-Гаррард (кличка “Вишенка”) — выпускник Оксфорда и участник “без научной квалификации” Британской Антарктической экспедиции 1910–1913 годов, во главе которой стоял капитан первого ранга английских Королевских ВМС Роберт Фолкон Скотт, создаст документреквием, второй по значимости и силе после дневника самого Р. Скотта.

Целью Британской Антарктической экспедиции было именно достижение полюса — так считала общественность Англии и читатели газет во всем мире, что ставило экспедицию в их глазах в особое положение по сравнению с предшествующими. И когда события развернулись так, как они развернулись, фокус восприятия широкого читателя сконцентрировался на судьбе именно полюсного отряда. За пределами интересов любителей газетных новостей остались и исчезновение северного отряда во главе с В. Кемпбеллом, и научные результаты экспедиции в целом, и значение случившегося для последующего изучения ледяного материка. На многие вопросы ответили научные результаты экспедиции, дневник самого Р. Скотта, воспоминания других участников экспедиции. Э. Черри-Гаррард, не рискуя из-за недостатка личного опыта настаивать на своей оценке ряда спорных моментов в деятельности экспедиции, подает эти события глазами их участников, привлекая массу документов и ссылок, что резко выделяет его книгу среди публикаций других участников экспедиции. Отрывки из его книги* и записи самого Р. Скотта составляют основу настоящей главы, рассказывающей, пожалуй, о самой ужасной трагедии в истории покорения Южного полюса Земли.

Прежде чем приступить к изложению интересных подробностей, сообщим о сути страшного путешествия Р. Скотта.

Сам Р. Скотт, объясняя свою неудачу в “Послании обществу”, ссылается на непогоду. Действительно, в это время наступила антарктическая зима, которая и не могла быть иной. Важно другое: имевшимися транспортными средствами выполнить намеченный маршрут в более короткие сроки было невозможно. Р. Скотт знал об этом и, планируя возвращение полюсного отряда на период с середины марта до начала апреля, тем самым обрекал свой отряд на испытание антарктической зимой. Можно считать, что выполнение маршрута в таких условиях и такими средствами (в отличие от норвежцев Амундсена) было уже за пределами человеческих возможностей. На фоне этого совершившаяся трагедия выглядит скорее закономерной, чем случайной.

И такой вывод подтверждается еще целым рядом примеров в действиях людей из ближайшего окружения Р. Скотта, прежде всего лейтенанта Эванса. Дело в том, что признаки опасного изнурения людей появились спустя три месяца после начала маршрута.

‘ Черри-Гаррард Э. Самое ужасное путешествие. Пер с англ. — Л.: Гидрометеоиздат, 1991. - 552 с.

Очевидно, трехмесячный срок — предельный для безопасной работы в данных условиях. Затем начинается борьба за выживание, где любое неблагоприятное стечение обстоятельств может оказаться роковым. В отряде Э. Эванса при приближении к базе (как впрочем, и в отряде самого Р. Скотта) часть людей уже оказалась на грани истощения. Об этом свидетельствует снижение темпа движения, и соответственно, более пологая “ветвь” графика, начиная с конца января. К счастью для людей из отряда Э. Эванса — они возвращались еще в конце антарктического лета. Когда отдельные люди теряли способность идти, до базы оставалось около сотни километров. В сложившейся обстановке любая случайность могла иметь роковые последствия.