Таисья за дверью не выдерживает, громко: «Подлец!» Мирошников в конторке настораживается, но затем, решив, что ему почудилось, успокаивается.
Л ю с я. Согласна с вами (хихикает), Гена. Такой видный мужчина, как вы, сам должен быть начальником.
М и р о ш н и к о в. Бодливой корове бог рогов не дает.
Л ю с я. Вы и на этом месте много можете сделать. От вас люди зависят.
М и р о ш н и к о в (садится рядом с ней). Так уж и зависят!
Л ю с я. Мне, например, помогли. Вы, наверное, очень добрый, да?
М и р о ш н и к о в (берет ее руку). В душе, Люсенька. А наяву не совсем. Знаете, людям сделай доброе, а они тут же тебе гадость преподнесут… (Подвигается ближе.) Но для вас я многое могу сделать…
Таисья рвется в конторку, но женщины удерживают ее.
Л ю с я. Тогда помогите бабушке.
М и р о ш н и к о в. Какой бабушке?
Л ю с я. Той, что на лавочке сидит.
М и р о ш н и к о в. Нельзя, она старая.
Люся обиженно отодвигается.
Не обижайтесь, Люсенька. Есть официальное положение — женщин пенсионного возраста к обработке рыбы не привлекать. Работа тяжелая.
Л ю с я. Вы ее поварихой назначьте.
М и р о ш н и к о в. Готовить на триста человек разве легче?
Л ю с я. Она же будет не одна… А кто-то говорил, что все для меня сделает, а?
М и р о ш н и к о в (подозрительно). Вы нарочно пришли, только из-за этой бабки?
Л ю с я. Она мне не знакома. Попросила помочь, а я решила проверить — бросает ли мой Гена слова на ветер или правда хорошо относится ко мне.
М и р о ш н и к о в. Ох, лукавая!.. Ладно, где старухино заявление? (Подписывает и уже по-хозяйски обнимает Люсю.) А что Гена будет иметь с этого?
Л ю с я (прячет заявление). Бледный вид и поломанные ноги.
М и р о ш н и к о в (обнимает ее). Огурчик ты мой!..
Л ю с я (кокетливо). Пустите!.. Ну, пустите же!
Таисья снова рвется в конторку, но женщины ее не пускают. Маня-Ваня: «Рано!..»
М и р о ш н и к о в (обиженно). Я свое слово сдержал, а ты выкобениваешься…
Л ю с я (вырывается). Сюда могут войти!
М и р о ш н и к о в. А я никого не боюсь!
Л ю с я (подходит к двери, громко). А жену? У вас и жена, наверное, есть?
М и р о ш н и к о в. Не жена, а ошибка моей юности. Женился сдуру, а она теперь как старое пальто. И не носишь, и выбросить жалко…
Люся деланно хихикает. Смеется вместе с ней и Мирошников.
Одно слово — кулема!..
В конторку врывается Т а и с ь я. В открытых дверях толпятся ухмыляющиеся женщины.
М и р о ш н и к о в (не узнав, строго). В чем дело, товарищи?!
Таисья срывает с себя парик. Немая сцена.
З а т е м н е н и е
На лавке перед конторой сидит З а х а р о в н а. Вокруг нее хлопочут М а н я - В а н я, Л я д я е в а, Т а и с ь я и Л ю с я. Они готовят к свадебному обряду не старую женщину, а юную невесту в белом кружевном платье. Такую, какой некогда была Захаровна. Поправив фату, она встает, прохаживается перед женщинами. Те одобрительно кивают. Затем, спохватившись, убегают, чтобы тут же вернуться, ведя под руки такого же юного Н и к о л а я. Он тоже принаряжен — брюки заправлены в начищенные сапоги, новый пиджак с цветком в петлице, застегнутая на все пуговицы косоворотка. Из-под лихо заломленной фуражки выбивается чуб.
Женщины подводят его к невесте, торжественно соединяют их руки. Незаметно исчезают.
Звучит музыка, мелодия их молодости — кадриль. Медленно, не спеша Захаровна и Николай начинают танцевать. Ритм старинной кадрили все убыстряется, и вот они уже стремительно летят по кругу…
З а х а р о в н а. Какое слово ты давеча молвил, Коленька?
Н и к о л а й (танцует). Волшебное — жить!.. Ты должна жить!..
З а х а р о в н а. Ой, Коленька!.. (Счастливо смеется.) Подожди!.. Сердце колготится, сердце… Отдохнем…
З а т е м н е н и е
Из конторки Мирошникова шумной гурьбой выходят смеющиеся ж е н щ и н ы.
М а н я - В а н я. Ну сейчас она выдаст ему бузды!..
С и м а. А не лезь в чужой огород, козел!
Л я д я е в а. Глаза, глаза-то у него были, когда она парик сняла, — во!..
Л ю с я (хвастливо). Достала я его, по системе Станиславского!..
На лавке, притулившись к спинке, сидит З а х а р о в н а — женщина в белом платочке и черном старушечьем платье. На морщинистом лице ее светится тихая добрая улыбка. Рядом, обняв ее за плечи, застыл Н и к о л а й.
Л ю с я. Все, бабушка!.. (Размахивает подписанным заявлением.) Поедешь вместе с нами!..
Захаровна молчит. Строго молчит и Николай.
М а н я - В а н я. Не боись, поможем тебе на первых порах.
Л я д я е в а. Опять задремала, старая…
С и м а. Бабушка, эй!..
Захаровна молчит, все с той же улыбкой на лице.
Л ю с я (протягивает заявление). Возьмите, бабуля…
Николай бережно проводит рукой, закрывает глаза жены.
(Отшатывается, кричит.) Мама!..
М а н я - В а н я (присматривается). Господи!.. (Шепотом.) Умерла, бедная…
Потрясенные женщины молчат. Только из конторки продолжает доноситься крикливый голос Таисьи да невнятное бормотание оправдывающегося Мирошникова.
М а н я - В а н я (горестно). Как же ты так, бабушка, милая?..
Пауза.
На крыльцо выбегает Т а и с ь я.
Т а и с ь я (кричит). Это я все придумываю?! (Показывает на женщин.) Вот свидетели!..
М а н я - В а н я. Тише ты. Бабушка умерла.
Т а и с ь я. Что?! Что вы такое говорите?!..
Женщины молчат.
Из конторки выходит М и р о ш н и к о в.
М и р о ш н и к о в (покаянно). Тая…
Т а и с ь я. Гена, бабушка умерла!.. (Прижимается к мужу, плачет.) Боже мой… Беда какая…
Люся продолжает всхлипывать.
М а н я - В а н я. Хватит, не трави душу.
Л ю с я. Маму вспомнила… Как только с ней не ругалась, как не обзывала…
М а н я - В а н я. Лаемся на стариков, злимся, вроде мешают жить нам… А спохватимся — их уже нет, родных наших… И будто стеночка какая между тобой и смертью тоньше становится. А если умирает отец с матерью, значит, следующий ты сам. Нет между тобой и могилой больше никого… (Целует Захаровне руку.) Прости нас.
Так скорбно и стоят они вокруг маленькой старушки, склонившей свою голову в белом, по-деревенски повязанном платочке на грудь Николая. Старой женщины, вошедшей в их жизнь и ушедшей из нее с тихой улыбкой на добром лице.
Утверждают, что человек после своей смерти воспринимает окружающую его действительность еще двенадцать часов. Если это действительно так, то Захаровна порадовалась бы за Маню-Ваню, услышав, что та все же возьмет ребенка из детского дома; одобрила бы решение Симы уехать обратно в станицу к больной матери; похвалила бы Лядяеву, которая вернулась домой, чтобы ждать Вовчика с сыном; успокоила бы девушку Люсю; угадала бы, что Таисья в конце концов простит и спасет своего мужа и, может быть, они когда-нибудь будут счастливы… А если могла бы выразить свою последнюю волю и ее услышали бы, то попросила бы снова сыграть старинную кадриль — мелодию ее молодости.
