— Я не буду путаться под ногами.

— Тебе придется остаться, чтобы присматривать за Маришей, — ответил принц, потрепав сына по голове. Он посмотрел на принцессу. У нее было заплаканное лицо. Принц поцеловал ее руку, а не в щеку. — Я вернусь, как только смогу.

— Я подумываю, не увести ли детей сразу после похорон в Гидню, — ответила принцесса. Кажется так назывался город, откуда она была родом — порт на берегу океана, открыты для Польни в результате их брака в качестве приданного. — Им будет полезен морской воздух, а мои родители с крестин не видели Маришу. — Судя по ее словам можно было бы предположить, что это пришло ей в голову только что, но то, как она произнесла их подсказывало, что они были отрепетированы заранее.

— Не хочу в Гидню! Папа! — сказал мальчик.

— Довольно, Сташек, — сказал принц. — Поступай, как считаешь нужным, — сказал он принцессе и повернулся к Алёше. — Благословишь мой меч?

— Предпочла бы этого не делать, — мрачно ответила она. — Почему ты позволил себя впутать во все это? Мы же вчера обсуждали…

— Вчера мой отец был жив, — сказал принц Сигизмунд. — Сегодня он мертв. Как ты думаешь, за кого из наследников проголосуют магнаты, если я позволю Мареку отправиться вместо себя и разбить армию Росии?

— Так отправь генерала, — ответила Алёша, но ее тон не был похож на спор. Кажется, она все еще подыскивала настоящие аргументы против.

— Не могу, — сказал принц. — Если во главе армии не поеду я, то отправится Марек. Думаешь хоть один генерал, которого я назначу, сейчас посмеет возразить герою Польни? Вся страна гремит песнями о нем.

— Только дурак посадил бы на трон не тебя, а Марека.

— В основном люди дураки, — сказал Сигизмунд. — Благослови меч и пригляди ради меня за детьми.

Мы стояли, провожая его взглядом. Детей поставили на табуретки у узкого окна. Мать стояла рядом с ними, положив руки на их головки — золотистую и темную. Принц уезжал с небольшим эскортом — своей дружиной под собственным флагом в виде красного орла на белом поле. Алёша молча смотрела рядом со мной в другое окошко, пока всадники не выехали со двора. Потом она повернулась ко мне и кисло произнесла:

— Всегда есть цена.

— Да, — тихо и устало ответила я. Но я была уверена, что мы еще не расплатились сполна.

Мне ничего не оставалось делать, как отсыпаться. Несмотря на сомнение в глазах принцессы, Алёша приказала мне ложиться прямо в комнате, и я уснула на мягком шерстяном ковре рядом с камином. Ковер был соткан со странным перемежающимся узором в виде огромных искривленных дождевых капель или, возможно, слез. Каменный пол под ним был жестким, но я слишком устала, и мне было все равно.

Я проспала весь вечер, ночь напролет и проснулась рано утром не отдохнувшей, но тяжесть в голове прошла и обожженные молнией ладони перестало жечь. Глубоко во мне медленно, что-то шепча, перекатываясь через гальку, текла сила. Кася спала на ковре у подножия кровати. Сквозь занавески над кроватью были видны принцесса с детишками. По обе стороны от двери дремала пара часовых.

Алёша сидела в кресле у огня, положив тот голодный меч на колени, и затачивая его пальцами. Когда она проводила подушечкой большого пальца рядом с краем лезвия, я чувствовала шёпот ее силы. Несмотря на то, что волшебница даже не касалась стали, на ее темной коже виднелась выступившая тонкая полосочка крови, которая поднималась легким красным туманом и исчезала в клинке. Кресло было развернуто так, чтобы был полный обзор окон и дверей, словно она продежурила так всю ночь.

— Чего ты боишься? — тихо спросила её я.

— Всего, — ответила она. — Любой вещи. Скверна во дворце — король мертв, Балло мертв, наследного принца выманили на войну, где может случиться все, что угодно. Поздно осторожничать. Я в состоянии провести несколько бессонных ночей. Тебе лучше? — Я кивнула. — Хорошо. Послушай: нам следует вырвать во дворце скверну с корнем и быстро. Не думаю, что мы с ней покончили, уничтожив книгу.

Я села, обняв колени.

— Саркан все равно считает, что дело может быть в королеве. Что ее могли не осквернить, а… заставить помогать. — Я задумалась, мог ли он оказаться прав: вдруг королева сумела каким-то образом утаить крохотный золотой плод, подобрав его с земли в Чаще, а теперь в каком-нибудь темном углу дворца, распространяя вокруг себя скверну, из-под земли тянется крохотный серебристый росток. Мне было трудно себе представить королеву, которая настолько потеряла бы голову, что принесла бы с собой Чащу, что обратилась бы против собственной семьи и королевства.

Но Алёша сказала:

— Возможно, её и не пришлось сильно заставлять, чтобы она захотела смерти мужа, учитывая, что он на двадцать лет бросил ее в Чаще. И её старшего сына тоже, — добавила она, когда я возмущенно стала таращить глаза. — Я заметила, что она уберегла Марека от отправки на войну. Думаю, можно осторожно сказать, что она находится в самом центре событий. Ты можешь наложить на нее ваше Призывание?

Я промолчала. Я вспомнила тронный зал, где размышляла, не стоит ли наложить Призывание на королеву. Вместо этого, чтобы заслужить прощение для Каси, я выбрала иллюзию, театральное представление для придворных. Возможно, все-таки это была ошибка.

— Не думаю, что сумею сделать это в одиночку, — ответила я. У меня было ощущение, что Призывание и не подразумевало одиночной работы: поскольку истина не имеет смысла, если ею не с кем поделиться. Если никто не появится и не выслушает, можно до скончания веков вопить об истине в пустоту, потратив на это всю жизнь.

Алёша покачала головой:

— Тут я не помощник. Я не оставлю принцессу и королевских детей без охраны, пока не прослежу, что они безопасно добрались до Гидны.

— Соля мог бы мне помочь, — неохотно заметила я. Меньше всего мне хотелось бы произносить заклинание вместе с ним и дать ему дополнительный повод касаться моей силы, но вероятно его взгляд мог бы усилить действие заклинания.

— Соля, — Алёша произнесла его имя неодобрительно. — Что ж, знаю, он делал глупости, но не он идиот. Можешь попробовать с ним. Либо ступай к Рагостоку. Он не настолько силен, как Соля, но возможно справиться.

— А он мне поможет? — с сомнением уточнила я, вспомнив диадему на голове королевы. Я ему не очень нравилась.

— Если я скажу, поможет, — сказала Алёша. — Он мой праправнук. Станет артачиться, скажи, чтобы зашел ко мне побеседовать. Да, я знаю, он еще та задница, — добавила она, не правильно расценив мой взгляд, и вздохнула. — Он единственный ребенок из моих наследников, проявивший способности. По крайней мере в Польне, — она покачала головой. — Сила проявилась у детей моей любимой праправнучки, но она вышла замуж за веницианца и уехала с ним на юг. На то, чтобы вызвать кого-то из них уйдет целый месяц.

— А кроме них, сколько еще у тебя родственников? — завороженно спросила я.

— О, у меня… полагаю, шестьдесят семь праправнуков? — ответила она, подумав несколько мгновений. — Возможно сейчас больше. Они мало-помалу разъезжаются. Только часть из них послушно пишут мне на каждый новый год. А большинство даже не вспоминают, что происходят от меня, если вообще знают об этом. Сейчас в их молочной коже лишь немного чая, но это лишь не дает обгореть на солнце, а мой муж уже сто сорок лет как умер. — Она сказала это просто, словно это больше не имеет никакого значения. И думаю, так и было.

— И это все? — Я чувствовала почти отчаяние. Пра-правнуки, половина из которых затерялась, а остальная часть настолько отдалились, что осталось только вздыхать по Рагостоку и чувствовать лишь легкое раздражение. Этого казалось недостаточно, чтобы поддерживать в ней привязанность к миру.

— Начать с того, что у меня нет других родственников. Моя мать была рабыней из Намиба, но она умерла, рожая меня, так что это все, что мне о ней известно. Один южный барон купил ее у купца-мондрианца, чтобы придать значимости своей жене. Они проявили ко мне доброту еще до того, как выявился мой дар, но это была доброта хозяев. Они не стали мне семьей. — Она пожала плечами. — У меня были любовники, время от времени. В основном солдаты. Но когда взрослеешь, они становятся сродни цветам — ты знаешь, что бутон завянет, даже если поставишь букет в вазу.