На глазах девушки показались слезы.

– Ну, ну, полно, – начал успокаивать ее отец. – Не мочи новое-то платно. Княгиня к тебе по-доброму относится, сыта, здорова, и то ладно…

– Маменьку вспомнила, – сквозь слезы проговорила она.

– Что уж тут сделаешь, видно, судьба у ней такая. А теперь иди, а то княгиня хватится, серчать станет. Я-то рядом с тобой, повидаемся еще.

Малуша вытерла слезы и согласно покачала головой.

– Я пойду?

– Иди, иди…

Едва Малуша отошла, к Коржу подошел Вогул и спросил:

– Чего плакала-то?

– Мать вспомнила. Погибла она у нас ране времени. Медведь заломал.

– Беда, – посочувствовал тот.

В это время с задней стороны терема раздались всполошные женские крики.

– Что там случилось? – встревоженно спросил Вогул и вместе с Коржем побежал в ту сторону.

У притвора двери на кухню стояли и рыдали две молоденькие прислужницы ключницы.

– Там, – сквозь слезы они показывали внутрь кухни. – Там…

Мужчины вошли внутрь и в полумраке увидели лежавшую на полу Меланью. Она слабо стонала и пыталась встать, опираясь на локоть.

Вогул поднял старую женщину на руки, отнес в ее каморку и положил на лежанку. Та бессильно лежала и как-то жалостливо смотрела на окруживших ее мужчин, молодых помощниц и истопника, переводя взгляд с одного на другого. Губы ее слегка шевелились, но говорить она, видно, не могла.

На шум прибежала Малуша, присланная княгиней узнать, в чем дело. Увидев лежащую Меланью, она бросилась перед ней на колени и заплакала. Отец положил руку на плечо дочери и молча поглаживал ее.

– Надобно старуху-ворожею или волхва позвать, – медленно проговорил он.

– Я мигом сбегаю, – отозвался Вогул и выскочил наружу.

– А ты пойди, скажи княгине, а то она серчать станет, что долго тебя нет, – сказал Корж дочери.

Малуша встала и, кивнув головой, молча вышла.

Через недолгое время в каморку вошла княгиня Ольга и, подойдя к лежанке, взяла ключницу за руку. На глазах Меланьи показались слезы.

– Позовите ворожею, – сказала княгиня, глядя на больную.

– Уже послали, – с поклоном ответил Корж.

Княгиня посмотрела на него долгим взглядом, но ничего не сказала. Потом повернулась к Малуше:

– Принимай ключи. Дело тебе знакомое.

После этого повернулась и вышла.

Растерянная Малуша замерла, не зная, что предпринять. Но отец кивнул ей, обнял, и она стала понемногу успокаиваться.

– Не уходи пока, – попросила она отца.

– Побуду, – коротко ответил он.

За дверью раздались негромкие голоса, и вот уже в тесную каморку вошел Вогул, приведший волхва и старуху-знахарку.

Чтобы не толкаться в тесноте, Вогул и Корж с Малушей вышли на свежий воздух. Девушка тихо плакала.

– Ну, полно, полно, – успокаивал ее отец.

– Она была мне заместо матери, – всхлипывала девушка. – У ней никого из родичей нет…

Вышедший из каморки волхв тихо проговорил:

– Отмаялась несчастная…

– Пойдем, старче, отведу тебя, – Вогул подхватил старика под руку и увел. Похоронили Меланью скромно и тихо. А у Малуши началась новая жизнь…

После вечерней трапезы Малуша испросила у княгини позволения пойти на празднование Ивана Купалы[75] и получила на это согласие.

Когда солнце начало садиться, на берегу речушки Почайны собралась молодежь. Было заметно, что некоторые уноши заранее приняли немного хмельного меда. Они ходили возле уноток, собиравших цветы, из которых плели венки, и пели праздничные песни. Даря приглянувшимся уношам эти венки, девушки пели:

На другом конце поляны девушки выводили свою песню:

Малуша веселилась вместе со всеми и совершенно неожиданно увидела возле себя княжича Святослава, одетого в простое платно.

– Подари венок, красавица, – с улыбкой обратился он к девушке.

– Э, нет! Венок в Иванов день дарят только почетникам[77].

– А я не гожусь в почетники?

– Ты – княжич, я – рабыня.

– В этот праздник я такой же, как и все. А ты не боишься колдуний и ведьм? Они в эту ночь выходят на охоту.

В ответ Малуша озорно запела:

Начало заметно темнеть. С шумом и прибаутками уноши начали собирать сухой валежник. Вскоре окрестности озарились пламенем костра.

Все сгрудились вокруг него, а когда пламя немного поутихло, молодежь начала прыгать через огонь, – считалось, что в эту ночь пламя очищает от всех накопившихся за год грехов.

Заполночь молодые люди стали парами уходить в темноту леса. Святослав взял Малушу за руку и позвал:

– Пойдем, я покажу тебе поляну с красивыми цветами.

Поддавшись общему настроению, девушка, не ожидая подвоха, пошла за ним.

В стороне стоял Вогул и кусал губы, – он-то понимал, зачем ее уводят. Но противиться князю он не мог, да и понимал, что, согласно древнему обычаю, в Иванов день любая девушка имела право уйти не со своим почетником, а с любым уноком.

А в княжеском тереме греческий священник Григорий выпытывал у княгини, что творится в ночь Ивана-купалы, и, плюясь и ругаясь, направился в свою светелку. При свете свечи он записал на пергаменте: «Егда бо приидеть самый праздник Рожество Предтечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в седах взбесятца в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими. Плесканием и плясанием, женам же и девам и главами киванием и уст-нами их неприятен клич, все скверные бесовские песни, и хребтом их вихляниа. И ногам их скакание и топтаниа; ту же есть мужем и отрокам великое падение, ту же есть на женско и девичье шептание блудное им воззрение, тако же есть и женам мужатым осквернение и девам растлениа».

После праздника Иваны-купалы жизнь Малуши изменилась. Едва ли не каждый раз, когда княгиня Ольга выходила из натопленной бани со своей новой дворовой девушкой, а Малуша задерживалась прибраться в бане, в нее пробирался княжич Святослав…

Осень и зиму княгиня Ольга провела в Византии и вернулась в Киев ранней весной вместе с послами византийского императора Никифора.

Вместе с княгиней они убеждали Святослава усмирить дунайских болгар. Святослав, будучи прирожденным воином и начавший самостоятельно управлять государством, согласился и начал готовиться к походу. В отличие от своей матери, он не нуждался в советах бояр, воевод, князей и принимал все решения самостоятельно.