С такими помощниками Кожема мог чаще ездить с товаром на торг на Почайну, оставляя управляться сына и Вогула.

После одной из таких поездок Кожема уединился с Вогулом в корчайнице, отослав Прока по надуманному предлогу к матери. Сев на обрубок бревна, он стал рассказывать новости, привезенные из Киева:

– Княгиня Ольга совсем стала стара, без конца молится у икон и полностью отдала бразды правления Ярополку. А князь совсем рассвирепел – разогнал дружину отца, набрал новых ратников и комонников, верных себе.

Мало того, на Почайне бают, что он подослал головников[92] к Олегу и те отравили его. Теперь он берет дань и с древлян.

– Ну и зверь! – воскликнул Вогул. – Брата загубить…

– И это не все. Намедни он послал большую дружину на Новгород…

– А этих пошто? – удивился Вогул.

– Ясное дело – и Владимира хочет такоже погубить, взять под себя и Новгород. А уж Владимир-то, бают, перепугался и даже в жертву Перуну принес двух лазутчиков Ярослава – Федора и Иоанна…

– Как это? – удивился Вогул.

– А вот так – забили их смерды камнями по его приказу. А ныне, как сказывали, Владимир удрал к свеям за помощью…

В это время за дверью раздался то ли всхлип, то ли стон… Кожема и Вогул выскочили наружу и увидели медленно удаляющуюся по тропинке Малушу. Она шла пошатываясь, прижимая руки к груди и изредка останавливалась. А потом стала как-то неестественно падать…

Вогул подскочил и успел подхватить ее. Опустившись на колени, он держал ее голову на руках. И вдруг, подняв голову вверх и страшно выкатив безумные глаза, не закричал, а как-то по-звериному хрипло завыл:

– А-а-а…

Кожема, опершись о косяк корчайницы, стащил с головы колпак и тихо сказал:

– Отмаялась, бедолага…

Это черт знает что! Я уже проснулся, сидел на краю дивана, спустив босые ноги на пол, открытыми глазами смотрел в окно, а странный сон все еще продолжался. И был настолько реален, что я продолжал жить в нем как соучастник происходящего действа.

…С океана дул неприятный влажный и прохладный ветер, но, невзирая на ненастную погоду, император стоял у раскрытого окна, неподвижно глядя на разбушевавшийся океан. Сегодня по одному ему понятной причине он был одет в парадный сюртук и даже нацепил с левой стороны шпагу на перевязи.

Прошло уже более часа, а он, кажется, не замечал ни прохладного ветра, ни изредка залетающих брызг дождя, даже не пошевелился ни разу, привычно заложив руку за отворот жилета. Из слабо освещенной соседней гостиной, где в креслах сидели несколько приближенных к опальному императору людей, Наполеон был прекрасно виден на фоне более светлого окна.

– Все еще мнит себя императором и величайшим полководцем, – тихо обратился к отцу молодой граф Леонтио Лас Казес. – Сейчас он напоминает помпезный памятник, поставленный самому себе. Не правда ли, папа?

– Вы правы, сын, – ответил тот. – Только если подправить некоторые его физиологические недостатки – низко опущенный вздувшийся живот, женские бедра и короткие кривые ноги.

– Прекратите, граф, – остановил их генерал Гурго. – Право же, нехорошо злословить за его спиной. Это же несчастный человек – упасть с такой вершины!

– И все-таки в нем осталось что-то притягательное, – шепнула графиня Монтолан своей соседке леди Бертран. – Не правда ли, дорогая?

– О, да! – также шепотом ответила та, тайно наблюдая за бывшим правителем Европы. – Все та же горделивая осанка, орлиный подавляющий взгляд, заставляющий трепетать женские сердца.

– Господа, я беспокоюсь за его здоровье, – встревожился доктор О’Мира. – Он слишком долго стоит на прохладном и влажном ветру. Это может привести к воспалительным заболеваниям. У него и без того здоровье сильно подорвано…

– Так пойдите и скажите ему это, – обратился к доктору граф Бертран.

– Мне кажется, отвлечь Наполеона мог бы управляющий имением господин Киприани, – после некоторой паузы ответил доктор. – Он может придумать какой-либо бытовой предлог, чтобы обратиться к нему.

– Увольте, господа, – замахал руками тот и опасливо посмотрел на парадный портрет молодого Наполеона в бытность его Первым консулом Франции, висящий в гостиной. – Вы прекрасно знаете, как он не любит, когда его отвлекают в подобный момент.

– Я предлагаю попросить Человека из Будущего, – предложила графиня Монтолан, махнув веером в мою сторону, – для императора он человек новый, не попавший под его влияние.

– В самом деле, уважаемый, – обратился ко мне генерал Гурго, – не соблаговолите ли вы выручить нас из столь затруднительного положения?

Взгляды дам и остальных присутствующих обратились ко мне, заставив смутиться.

– Но я же не вхож в ближайшее окружение императора, – слабо возразил я.

– Это не имеет большого значения, – графиня Бертран отставила книжку и слегка повернула свою прекрасную головку в мою сторону.

– Как же мне называть его? – спросил я в некоторой растерянности. – Господин, гражданин, товарищ?..

– Называйте его, как и мы, – Ваше Величество или Ваше Превосходительство, – предложил генерал Гурго.

– Для вас он может быть и Превосходительством, и Величеством. Но я – русский, а именно мои предки потрепали его, и не мне его величать такими рабскими титулами, – возмутился я. – Тоже мне, Потрепанное Величество! У меня своя гордость за великороссов.

– Но вы же умный человек, – сладким голосом пропела графиня Монтолан, бросив в мою сторону игривый взгляд.

Ох, эти французские женщины! Они одним только взглядом способны покорить сердце любого мужчины. В такой просьбе невозможно было отказать, я направился к Наполеону, соображая, как начать разговор с ним.

Тот по-прежнему стоял, обратившись в сторону волнующегося океана.

Я встал несколько сзади и справа от него и после недолгой паузы негромко сказал:

– Море, как люди, – в вечном движении, и каждая волна, что человек, – то взлетит вверх, то падет вниз.

Наполеон резко повернулся и вопросительно посмотрел на меня, – не намекаю ли я на его судьбу?

Но я продолжал задумчиво смотреть в окно, не реагируя на строгий взгляд бывшего императора. Видимо, успокоившись, он негромко ответил:

– И предсказать, как поведет себя та или иная волна, невозможно.

– Да, если это касается простого человека, – заметил я.

– А человека необычного?

– Некоторые поступки таких людей предсказуемы заранее, и исход их зачастую предопределен.

– И мои решения в том числе? – заинтересованно обратился Наполеон ко мне.

– Тот, кто затевает масштабные войны, не задумывается о возможном конечном результате. И конец их в итоге трагичен. Достаточно вспомнить великих Атиллу, Кира, Дария…

– А как же Александр Македонский? – с ехидцей спросил мой собеседник.

– Ну, тот слишком рано помер и не успел дойти до своего логического завершения.

– В чем же моя ошибка?

– Главная – в том, что вы пошли на Русь. Эту страну невозможно завоевать силой оружия.

– А как же татаро-монголы, которые поработили вас на триста лет? – снова усмехнулся Наполеон.