— Ты убьешь меня, девочка! Ты убьешь меня! Руками твоего отца, скорпионами его гнева! Где боги, которые вырвут мое сердце за мой обман!
— Это совсем маленький обман, — грустно пошутила Сара. — Почти правда.
— Не богохульничай, прошу тебя! Только не сегодня.
И, понизив голос до шепота, она наконец задала мучивший ее вопрос:
— Ты была с ним? С мар.Тю?
Сара колебалась, не сказать ли правду. Но, вспомнив о пакетах кассаптю, которые царапали ей кожу под поясом туники, солгала еще раз. В конце концов, что меняет еще одна ложь?
— Нет, я ходила в великий храм Инанны. Я хотела сделать ей подношения и попросить защиты Всемогущего, чтобы мой отец выбрал мне хорошего мужа.
— В великий храм? Ты была там?
— Мне нужно приготовится. Я не хочу бояться.
— И ничего мне не сказала? Даже не предупредила меня, зная, что отец запретил тебе покидать дом?
— Мне захотелось пойти, когда ты еще спала. Все спали, даже мой отец. И я хотела быть одна перед Инанной.
Силили покачала головой и простонала:
— Ты убьешь меня, девочка! Ты убьешь меня!
Сара нашла в себе силы, чтобы улыбнуться, обнять ее и прижать к себе, пока Силили не вздохнула покорно и не перестала задавать вопросы.
— В конце концов, ты здесь, и все мы когда-нибудь умрем.
Но Силили больше не спускала с Сары глаз. Она просыпалась даже по ночам, чтобы убедиться, что дочь Ишби Сум-Узура не исчезла, и Сара смогла приготовить отвар из травы бесплодия незадолго до того, как ей пришлось еще раз посетить красную комнату. Но она не могла в точности соблюдать все инструкции Кани Алк-Наа.
Когда ей удалось вынести из кухни кувшин с кипящей водой, она опустила туда все пять пакетиков с травой и спрятала все в саду, но из-за Силили ей не удалось выпить настой так быстро, как ей хотелось бы. И только на следующий день, вырвавшись из-под наблюдения служанки, Сара проскользнула в сад, достала из кувшина пакетики с травой, которые побелели и совершенно сморщились. Не опасно ли, что они так долго настаивались? Сара сомневалась. Сейчас самое главное — надежно спрятать их, пока она сможет их уничтожить!
Надышавшись отталкивающих запахов в логове колдуньи. Сара побаивалась вкуса настоя. Но он оказался приятным на вкус, как мед, и оставлял чуть кислое, освежающее послевкусие. Его даже можно пить просто для удовольствия. И тогда, сомневаясь, что ей удастся свободно приходить в сад, Сара решила выпить весь кувшин.
Вернувшись во двор женщин, она впервые за долгое время испытала облегчение. Наконец, она сделала это. Наконец, трава бесплодия была в ее животе. Кровь больше не будет течь у нее между ног.
Она догадывалась, как это произойдет. Пройдет два, три, пять дней, и кровь не будет пачкать ее простыни. Силили, ее тетки, ее отец поверят, что она больна. Ведь никому не придет в голову, что она посмела проникнуть в логово кассаптю. Они будут приносить бесчисленные жертвы Нинтю. Но кровь не появится еще две, а может быть, и три недели.
Этого достаточно, чтобы отец отложил приход мужа.
Может быть, он вообще откажется от мысли отдать свою дочь другому мужчине.
А потом вернется мар.Тю.
Вечером, воспользовавшись коротким отсутствием Силили, она спрятала пять пакетиков под своей кроватью. Потом склонилась перед выкрашенной в красный цвет статуей богини Нинтю, стоявшей у ее кровати, открыла ладони и подняла лицо к небу. Губы ее не двигались, и никто не мог услышать, как она молила Нинтю о милосердии:
Нинтю, покровительница рождения, ты получила священный кирпич родов из рук Могущественного Энки, ты держишь нож перерезания пуповины,
Не оставь свою дочь Сару, будь терпелива с ней,
Закрой глаза на мою слабость,
Смотри на кровь в моем сердце,
Оно не принимает мужа, которого я не выбрала,
Трава бесплодия, словно облако в небе,
Оно недолго затмевает солнце. О Нинтю, прости Сару, дочь Ишби Сум-Узура.
* * *
И только перед рассветом, когда Сара спала глубоким сном, ад проник в ее чрево.
Сначала ей приснился сон. Танцующие языки пламени проникли в ее тело, как мужчина. Она пыталась оттолкнуть их, но руки ее проходили сквозь пламя, не ослабляя его. Потом она увидела собственное тело. Оно раздувалось и пламенело, а глаза кассаптю морщились от удовольствия, и она говорила громким голосом:
«Сейчас ты открытая женщина, сейчас это правда». Тело Сары раскалывалось, чрево разрывалось на части и горело, превращаясь в уголь. Она видела, как ее внутренности падали на пол, черные и сморщенные. Все ее тело корчилось от сокрушающей боли. Ее живот, словно пустой калебас, наполнялся ее слезами и криком. Ее собственный крик смешался с чьим-то голосом, зовущим ее, и она проснулась:
— Сара! Сара! Почему ты так кричишь?
Силили держала ее за руки, приблизив к ней искаженное страхом лицо, едва освещаемое фитилем лампы.
— Что у тебя болит? Что у тебя болит?
Сара не могла ответить. Огонь в ее чреве иссушал воздух в легких, она едва дышала.
— Это просто кошмар, — умоляла ее Силили, — тебе снится кошмар, проснись.
Огонь леденил ее члены. Она чувствовала, как они тяжелели и становились хрупкими. Сара широко открыла рот, пытаясь набрать воздух. Силили схватила ее в охапку, чтобы поддержать ее выгнувшуюся, готовую сломаться грудь. Внезапно все нутро Сары стало вялым, легким, как тлен, в который превращается гниль. Воздух проник в ее легкие и вымел из них пепел, оставшийся от пламени. К ней приблизилась огромная обволакивающая темнота, и она погрузилась в ее блаженство.
Крики Силили разбудили весь дом Ишби Сум-Узура, но Сара уже ничего не слышала.
* * *
До самого утра все считали ее мертвой.
Двор женщин наполнил плач Силили, Ишби Сум-Узур велел погасить все огни. Уединившись в домашнем храме, он в отчаянии распростерся перед статуями предков. Его старший сын Киддин с разочарованием, смешанным с гадливостью, увидел, как слезы текли по щекам его отца. И когда он увидел, что отец распластался на полу и посыпал холодным пеплом свою благородную голову, он подумал о безграничной мудрости богов. Они убрали из мира его сестру, неспособную покориться законам и долгу женщин, эту негодную сестру, которая притягивала демонов и поругание на их дом, которая разрывала сердце их слабого, малодушного отца. Проживи она еще несколько лет, она и их отец превратились бы в посмешище всего города Ура.
На рассвете раздался крик Эжиме:
— Сара жива! Сара жива, она дышит!
Она не прекращали повторять эти слова, пока Ишби Сум-Узур бежал через двор женщин, в котором внезапно наступила пораженная тишина.
Придя на помощь Силили, не решавшейся приблизиться к мертвому телу Сары, которую она любила, как собственную дочь, Эжиме стала обмывать, очищать и одевать Сару для путешествия во мрак мертвых. И тут сомнение закралось в ее душу:
— Она не холодеет, ее тело не твердеет. Даже живот у нее еще горячий. Я положила руку ей на грудь, я приложила ухо к ее рту — она дышит.
Эжиме приложила к потрескавшимся губам своей племянницы пушистое перышко голубя и, призвала в свидетели всех домочадцев, столпившихся вокруг неподвижного тела Сары, лежавшего на ее красивой брачной кровати. Перышко затрепетало и стало медленно колыхаться из стороны в сторону. Сомнений не оставалось. Воздух входил и выходил из тела Сары.
— Она жива. Она спит, — твердо сказала Эжиме.
Силили завизжала, как овца на бойне, и рухнула на пол. Ишби Сум-Узур сотрясался от долгого, беззвучного, нервного смеха, который ему с трудом удалось подавить под злобным взглядом Киддина. Затем он приказал зажечь во всем доме огни, сжечь сто сил кипарисовых стружек и велел молодым теткам Сары очиститься и отправиться в великий храм Инанны, чтобы от его имени принести в жертву половину стада мелкого скота.
Наступил час зенита, потом наступили сумерки, а Сара все спала. Силили, упрямо не отходившая от постели, повернулась к Эжиме:
