Затем шли Ладанной улочкой. Здесь уже избы стояли на подклетях, с повалушами и светелками; каждый двор огорожен тыном. Народ тут степенный да благочинный: попы, пономари, дьячки, владычные служки.
Чем ближе к детинцу, тем шумней и многолюдней. Повсюду возы с товарами, купцы, стрельцы, нищие, блаженные во Христе103, скоморохи.
А вот и Вечевая площадь с торгом. Иванка, Сусанна и Настенка остановились и невольно залюбовались высоким белокаменным пятиглавым собором.
«Чуден храм, – подумал Иванка. – Никак, знатные мастера ставили. Воистину люди сказывают: Василий Блаженный да Успение Богородицы Русь украшают».
Торг оглушил зазывными выкриками. Торговали все: кузнецы, кожевники, гончары, древоделы, огородники, квасники, стрельцы, монахи, крестьяне, приехавшие из сел и деревенек. Тут же сновали объезжие головы104, приставы и земские ярыжки, цирюльники и походячие торговцы с лотками и коробами.
Пошли торговыми рядами: калачным, пирожным, москательным, сапожным, суконным, холщевым, красильным, солодовенным, овощным, мясным…
Настенка запросилась в рыбный ряд.
– Уж так солененького хочу!
Сусанна понимающе кивнула:
– Надо бы зайти, сынок.
Мужики и парни завалили лотки соленой, сушеной, вяленой и копченой рыбой. Тут же в дощатых чанах плавал и живец, только что доставленный с озера: судак, щука, карась, лещ, окунь, плотва…
– Налетай, православныя! Рыба коптец, с чаркой под огурец!
– Пироги из рыбы! Сам бы ел, да деньжонок надо!
Верткий, высоченный торговец ухватил длинной рукой Иванку за рукав армяка.
– Бери всю кадь. За два алтына отдам!
– Соленую рыбешку дай.
– Чего мало?
– Придет время – кадь возьму.
Настенка тотчас принялась за рыбину, а к торговцу подошел новый покупатель.
– Где ловил?
– Как где? – вытаращил глаза торговец. – Чай, одно у нас озеро.
– Но и ловы разные. Поди, под Ростовом сеть закидывал?
– Ну.
– А мне из Угожей надо. Там, бают, рыба жирней.
Угожане торговали с возов, меж коих сновал десятский из Таможенной избы: взимал пошлину – по деньге с кади рыбы.
Один из торговцев заупрямился:
– За что взимаешь, милай? Кадь-то пустая.
– А на дне?
– Всего пять судаков. Не ушли.
– Хитришь, борода. Дорогой продал.
– Вот те крест! Кому ж в дороге рыба надобна? Неправедно берешь.
– Неправедно?! – насупился десятский и грозно насел на мужика:
– На цареву слугу облыжные речи возводишь? Царев указ рушить! А ну, надувала, поворачивай оглобли!
Мужик сплюнул и полез в карман.
Получив пошлину, десятский тронулся дальше, а Иванка головой крутанул: свиреп «царев слуга!»
Супротив Успенского собора стояла церковь Спаса на Торгу или Спас Ружная. Она находилась среди торговых рядов и называлась так потому, что многие годы не имела прихожан, а источником ее существования была «руга» -пожертвования105.
Подле храма секли батогами мужика. Дюжий рыжебородый кат106 в алой, закатанной до локтей рубахе, стегал мужика по обнаженным икрам.
– За что его? – спросил Иванка.
– Земскому старосте задолжал. Другой день на правеже107 стоит, ответил один из ростовцев.
Подскочил земский ярыжка. Поглазел, захихикал:
– Зять тестя лупцует, хе-хе!
Ростовцам не в новость, Иванке – в диковинку.
– Чего языком плетешь? Кой зять?
– Обыкновенный. Не зришь, Пятуню потчует? То Фомка – кат. Залетось Пятунину дочку замуж взял.
– Негоже тестя бить, – нахмурился Иванка.
– А ему что? Ишь зубы скалит. Ай да Фомка, ай да зятек!
Пятуня корчился, грыз зубами веревку на руках, привязанных к столбу.
– Полегче, ирод, мочи нет, – хрипло выдавил он, охая после каждого удара.
– Ничо, тятя. Бог терпел и нам велел, – посмеивался Фомка.
Сусанна дернула Иванку за рукав армяка.
– Пойдем, сынок. Глядеть страшно.
Но Иванка и с места не стронулся, глянул на ярыжку.
– Слышь, мил человек. Сколь задолжал Пятуня?
– Многонько. Ходить ему в холопах. Полтину серебром.
– Развязывай мужика. Я заплачу.
Ярыжка окинул молодого мужика цепкими, прощупывающими глазами. На голове старенький войлочный колпак, армячишко видавший виды, в пеньковых лаптях. Откуда у «деревенщины» такие деньжищи?
– Ты языком болтай, да меру знай.
Иванка вытянул из-за пазухи кису, отсчитал полтину.
– Да ты что, сынок, деньгами разбрасываешься? – всполошилась Сусанна. – Сами еще не ведаем, как жизнь пойдет. Спрячь!
Но Иванка ослушался:
– Не могу зреть, как людей мучают. Развязывай, ярыга!
У ярыжки хищно блеснули глаза. А из толпы донеслось:
– Не отдавай, паря. Себе заграбастает. Ведаем Хотяйку! Из плута скроен, мошенником подбит. Пусть земского старосту кличет.
– Спасибо, братцы.
Иванка спрятал кису, а Хотяйка, зло ощерившись на толпу, неторопко пошагал к Земской избе.
А торг шумел, полнился выкриками:
– Торгую лаптишками, сапожонками, солью в развес и рыбою в рез!
– Налетай на лук с чесноком!
– Бери капустенку и маслишко конопляное!..
Лук, чеснок, хрен и редька пользовались в Ростове (да и в других городах) большим спросом. От всех хворей и недугов. Лук, чеснок да баня всё правят!
Обширная Вечевая площадь вбила в себя многие казенные дворы. Здесь стояли Кабацкий и Гостиный двор (последний поставлен по приказу Ивана Грозного)108, а подле с ними – Съезжая изба. Недалече от нее находилась Житная площадь, где ростовцы и приезжие люди торговали житом и другими товарами. А возле Таможенной избы, коя занималась сбором пошлин, расположилась изба Писчая, где посадские подьячие предлагали свои услуги для написания купчих и других бумаг. Около нее-то и стояла изба Земская, в коей заседали земские старосты и целовальники. Рядом была изба Сусляная да изба Квасная, кои собирали пошлину за продажу кваса и сусла109.
Все казенные избы были деревянными, стояли на подклетях, и Иванка еще не ведал об их предназначении.
Особое место в Ростове занимала Съезжая изба, куда приезжал воевода и «сидел за государевыми делами».
Хоромы же воеводы находились восточнее Вечевой площади, в полуверсте от Торга110.
. За Съезжей избой стояли две тюрьмы: Опальная – для «государевых злодеев» и Губная изба, где судили уголовные дела выборные из дворян – «губные старосты».
Славился Ростов и именитыми купцами: Кекиными, Мальгиными, Щаповыми, Милютиновыми, Хлебниковыми. Купцы Кекины вели торговлю даже с народами, кочующими за Уралом…
Земский староста Демьян Курепа, дородный мужичина, заросший каштановой бородой, явился к правежному столбу с Хотяйкой. Тот указал на Иванку.
– Вот сей человек, Демьян Фролович, норовит Пятуню выкупить.
Курепа, как и ярыжка, был удивлен срядой111 лапотного мужика, однако спросил:
– Сродником будешь?
– Впервой вижу, староста.
– Тогда на кой ляд выкупаешь?
– Жаль стало.
Курепа пожал плечами.
– Доставай полтину.
– Допрежь прикажи мужика освободить.
Курепа кивнул ярыжке, и тот отвязал Пятуню от столба. Мужик не мог подняться с колен. Кат Фомка ухватил тестя за ворот сермяги и рывком поднял на ноги.
– Гуляй, тестюшка, хе!
Староста проверил на язык серебро и подозрительными глазами впился в Иванку.
