Тело Лили.

Пройдя сквозь кожу, тонкий слой жира (прости меня, Лили), сосуды, нервы и мембраны грудной клетки, пуля врезается в место пересечения грудных мышц: наружной косой, наружной межреберной, внутренней межреберной, самой внутренней межреберной.

Когда пуля проходит сквозь плотную, но эластичную ткань мышц, вокруг и позади нее временно создается полость, диаметр которой больше диаметра пули. В течение пяти-десяти миллисекунд после прохождения пули эта полость пульсирует, то сжимаясь, то разжимаясь, и тем самым разъединяет, разрывает, распарывает окружающие ткани, которые сама пуля даже не затронула. Для описания этого явления существует специальный термин — кавитация.

Затем пуля дробит пятое и шестое ребра Лили, ударяясь о них с такой силой, что осколки разлетаются во все стороны и также поражают окружающие ткани.

Эти вторичные факторы поражения типичны для огнестрельных ранений и зачастую, как в случае с Лили, наносят не меньше повреждений, чем сама пуля.

Один особенно острый осколок ребра описывает в грудной клетке широкую параболу, разрывая ткани вплоть до верхушки сердца. Другой осколок, более плоский и не такой острый, устремляется в направлении печени. Третий — почти идеально округлой формы — останавливается в нескольких миллиметрах от селезенки.

Получается, что тонкую ткань плевры Лили разрывает не механическое давление пули, а мелкие осколки ребер, разлетевшиеся во все стороны.

К этому моменту пуля уже потеряла некоторую, пусть и небольшую, часть своей кинетической энергии, Пятое и шестое ребра, послужив временной преградой на ее пути, немного изменили ее траекторию — усилили ее рыбообразное «рыскание», ее колебания.

Один из законов баллистики гласит: пуля, попадающая в человеческое тело, причиняет наибольшие повреждения не в месте соприкосновения с ним и не в какой-то произвольной средней точке, а именно там и тогда, где и когда она теряет максимум своей кинетической энергии. Другими словами, чем больше пуля начинает рыскать, вилять, кувыркаться, тем больше вреда она причиняет.

Затем пуля № 1 врезается в нижнюю долю левого легкого Лили — здесь ткань менее плотная, а чем меньше плотность, тем меньше повреждений.

Пуля выходит из левого легкого между шестым и седьмым ребрами, повреждая межреберные нерв, вену и артерию. Шестое ребро меньше задето, но вот седьмое обращается в мельчайшие осколки, которые устремляются вслед за пулей.

Уже после того, как пуля проходит какое-то расстояние, эти осколки начинают засасываться внутрь раны за счет сокращения и перегруппировки мышечной ткани.

Когда пуля встречается с мышцами спины, она уже движется боком. Резкий удар о ребра на выходе из грудной клетки окончательно превратил ее полет в кувыркание. Кроме того, от соприкосновения с костной тканью головка пули немного деформировалась, что увеличило повреждения внутренней косой, выпрямляющей позвоночник и широчайшей спинной мышцы.

Затем пуля снова проходит через жир, дерму, эпидерму, слой мертвой кожи, волосы.

Так как в момент выстрела Лили опирается спиной о металлическую спинку стула, выходное отверстие первой пули оказывается несколько нетрадиционным.

Выходные отверстия при пулевых ранениях обычно напоминают по форме звезду, щель, круг или полумесяц.

Но Лили опирается спиной о металлическую спинку стула, и поэтому выходная рана характеризуется тем, что принято называть «осаднением».

В тот момент, когда пуля бокам выходит из ее спины, кожа растягивается и резко прижимается к твердой поверхности стула.

Кожа испытывает на себе давление не только спинки стула, но и ткани топа и платья Лили, что превращает выходное отверстие из аккуратной круглой дырочки в лоснящуюся, мясистую, покрытую мелкой сеточкой и похожую на клитор штуковину.

— Ублюдок, — повторяет она.

В этот момент киллер для меня — всего лишь размытое яркое пятно справа у самого края моего поля зрения.

Но когда первая пуля прошивает Лили и разбивает зеркало позади нее, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Лили расстреливает курьер-велосипедист. На нем оранжевая майка из флюоресцирующей ткани и облегающие велосипедные шорты, на боку — курьерская сумка, на голове — велосипедный шлем. Глаза его скрыты стильными очками с отражающими стеклами. Рот и нос покрывает специальная маска-респиратор для езды по загазованным улицам. У него жилистые, мощные икры. На левом плече у него рация. В правой руке серебристо-черный пистолет.

Он напоминает пришельца из будущего, в котором людей волнует только их физическая форма и пути лавирования между опасными новыми технологиями, — к такому будущему, кстати, я не хочу иметь ни малейшего отношения.

Мне почему-то трудно поверить, что человек, надевший ярко-оранжевую велосипедную майку, одновременно может быть готов убивать. (Или наоборот.)

Убийца расстреливает Лили не по правилам. Ему нужно было бы сначала долго учиться этикету этого ремесла у маститых профессионалов старой школы. На дело следовало бы идти в черном костюме (безупречно сшитом добропорядочным дядюшкой) и белой сорочке (только что выстиранной любящей матерью). Минуя официантов, киллер должен был бы отпустить шутку об омарах, которым суждено пережить гурманов клиентов. Заказное убийство — настоящее искусство, его нельзя совершать «между делом». Но парень появился из уличного потока людей и машин и снова в нем растворится. Это все равно что погибнуть под колесами его велосипеда, а не от его рук. Мне кажется, что когда человек расстреливает кого-то, вырядившись в такой футуристический технокостюм, он лишает акт подобающей серьезности. Смерть Лили — а я в тот момент уже уверен, что она умрет, — превращается в нелепую шутку. Киллеру следовало бы выйти, переодеться, извиниться перед публикой и проделать все еще раз, в полном соответствии с этикетом.

Когда я снова поворачиваюсь к Лили, в нее как раз попадает вторая пуля.

Прямо в голову.

Из черепа, как из пульверизатора, на разбитое зеркало брызгает кровь.

Я вижу болтающийся на клочке кожи кусок скальпа.

И начинаю смеяться.

Лили медленно наклоняется вперед, и в этот момент мы встречаемся взглядами. Я уверен, что она смотрит на меня. С той стороны смерти.

— Ублюдок, — успевает повторить она в третий раз.

Голова Лили склоняется еще ниже. Глаза закатываются. Как при оргазме. Как у святого в смертных муках.

Третья пуля попадает ей в живот, задев по пути край столешницы.

Лили застывает.

Я смеюсь и не могу остановиться, сам не знаю почему.

(Скорее всего последнее, что видела Лили в своей жизни, как ни ужасно, — это мое лицо, мой открытый рот, мой необъяснимый смех. Не думаю, что я мог бы подготовить для нее соответствующее случаю выражение лица, ведь я не актер. В конце концов, каждый из нас играет в жизни только свою роль. И вот эту сцену мы отрепетировать не могли. Или могли? Может, поэтому мне было так плохо. Ведь на самом деле я репетировал это «пиф-паф» много раз — в кино, перед видеомагнитофоном.)

Затем киллер поворачивается и целится в меня. Он всего в десяти футах от стола.

Я откидываюсь на спинку стула, но не отодвигаю его. Я хочу вскочить и где-нибудь спрятаться.

Но не могу. Я начинаю терять равновесие.

Четвертая пуля (моя первая) чиркает мне по груди и вгрызается в левую руку.

У меня вырываются какие-то типичные для таких случаев восклицания.

Голова моя запрокидывается, поскольку я падаю назад вместе со стулом.

Я уклоняюсь от следующего выстрела.

Пятая пуля меня даже не задевает.

Киллер делает шаг вперед.

Я застреваю в нелепой позе, балансируя на задних ножках аула и не падая только потому, что мои ступни упираются снизу в столешницу. Я нахожусь почти в горизонтальном положении, как будто лечу.