― Двенадцать лет назад Джеймс Финичи отправился на задание в Центральную Америку и не вернулся.

― Он вернулся. Просто позже, чем все ожидали.

Но Винсент качает головой.

― Нет, Джеймс так и не вернулся. Вернулся Тет.

― Он ― не два человека, Винсент. Он просто Джеймс.

― Ты права. Он ― не два человека. Он просто Тет. Джеймс умер в той тюрьме в Гондурасе. Они морили его голодом. Не давали ему воды. Лишали основных удобств. Они запирали его в камере, места в которой хватало только чтобы вытянуться, и не хватало, чтобы стать в полный рост. А когда стало понятно, что Организация не собиралась вести переговоры о его возвращении, даже если он и был сыном одного из самых элитных членов, они сделали его рабом и пытали его.

Я застреваю на слове раб.

― Но у нас всех есть наставники, когда мы достигаем определенного возраста. И наставником Джеймса был Один. Человек, который пытался убить тебя на прошлой неделе, это тот самый человек, который спас Джеймса в том году. Это стало огромным долгом. Это ты понимаешь?

Я не прекращаю смотреть на Винсента. Не могу оторвать от него глаз. Мышцы его скрещенных рук сжимаются, даже если он пытается сохранять их расслабленными на груди. Он снова стискивает челюсти. Ладони сжаты в кулаки.

― Я не понимаю, Винсент. Я не знаю, что означает иметь огромный долг.

― Как и Джеймс не понимал.

Винсент поворачивается и начинает наливать тесто в вафельницу. Я наблюдаю за его работой, а затем, когда заканчивает, он закрывает крышку и нажимает на кнопку прежде, чем повернуться ко мне. Он выглядит немного спокойнее, но все равно очень напряженным.

― Это означает, что он обязан Один своей жизнью. Обязан своей верностью. Он всем ему обязан. Так что каждый раз, когда Один приходил к нему с просьбой, Джеймсу приходилось говорить «да».

Теперь мое сердце колотится быстрее.

― Чему он говорил «да»?

― Убийствам из мести. Поставкам наркотиков. Пыткам. И… ― вафельница издает писк, и он поворачивается перевернуть ее.

― И чему еще?

― И… он хранил секреты. Секреты Один. Секреты, которые нужно раскрыть.

Я ожидаю, пока Винсент расскажет подробности, но он стоит ко мне спиной.

― Этого недостаточно, ― обращаюсь я к его спине. ― Этого недостаточно, чтобы изменить мое мнение о нем.

― Это потому что у тебя нет подробностей, мисс Тейт, ― он снова возвращает свое внимание на меня. ― Подробности ― это то, что меняет сердца и умы людей.

― Он рассказал мне, что убил сотни людей. Рассказал, что сделал все это. Но я тоже киллер. Ты знаешь это. Я не невинна. У меня есть секреты. Много секретов. Секреты о плохих людях.

― Джеймс Финичи ― самый худший из этих людей, Харпер. Самый. Худший.

― Тогда какие секреты? Если зло в подробностях, значит, дай мне подробности.

Винсент вытаскивает вафлю из вафельницы и бросает ее на тарелку. Ароматный запах ― сильный контраст с разговором между нами. Он ощущается сюрреалистичным. Он распределяет немного масла по маленькому узору в клеточку, а затем поливает кленовым сиропом сверху. Его пальцы тянутся к мешочку с сахарной пудрой, и он посыпает ее поверх сиропа, пока тот не становится покрыт белыми пятнышками.

Он подносит тарелку ко мне и ставит на металлическую столешницу со звоном, который эхом раскатывается по комнате.

― Вилку? ― спрашивает он, протягивая мне ее.

― Спасибо, ― я беру вилку и отламываю ею маленький кусочек вафли, пока он наклоняется над столешницей и наблюдает. Я подношу его ко рту, и по какой-то причине то, что я ем перед ним, волнует меня. Моя киска пульсирует на мгновение, пока я наслаждаюсь едой, и понимаю, что его взгляд сосредоточен на мне. Только на мне. ― Ты не собираешься поесть?

Улыбка стирает напряжение разговора, и в ту же секунду он немного оживляется.

― Накорми меня.

И затем он посылает мне похотливую улыбку, от которой я снова чувствую, как растет пульсация.

Я накалываю еще один кусочек вафли и подношу к его губам.

― Расскажи мне секреты, которые хранил Джеймс.

Он открывает рот, и я кладу еду на его язык, не в силах смотреть на его губы, на то, как они обхватывают вилку. Я оттягиваю ее и напоминаю себе, как дышать.

Он указывает на тарелку.

― Как насчет того, чтобы я покормил тебя? Ты ешь ― я говорю.

Я удивлена, что мне так легко удается получить ответы, которые я ищу, но я не настроена спорить, так что киваю и передаю ему вилку.

Он отламывает кусочек вафли и подносит к моему рту. Я открываю рот для него, но в последнюю секунду он наклоняется и целует меня. На вкус он, как сироп и лакомство. На вкус он, как завтрак с кем-то, кого ты любишь. На вкус он, как жизнь, которую я себе хочу. Нормальная жизнь, без секретов. Я никогда не хотела секретов. Никогда не хотела знать их. Всю свою жизнь я убегала от фактов, и вот она я, выпрашиваю их.

― Тебе придется целовать меня после каждого секрета, ― шепчет он в мой рот. ― Тебе придется целовать меня, когда я расскажу тебе о некоторых вещах, иначе я не смогу сделать этого. ― Затем он отодвигается назад и выдвигает вилку вперед. Открываю рот для еды, и он кладет ее мне на язык, пока я не захватываю ее зубами и начинаю жевать.

― Скажи «да» этому, Харпер Тейт, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать за цену поцелуя.

Кивок. Знаю, что поцелуй ― это неправильно, но сейчас он не чувствуется неправильным. Он чувствуется правильным во всех смыслах.

― Ладно, ― шепчу я ответ.

― Николу отдали, когда ей было шесть. И Джеймс был тем, кто передал ее, ― Винсент наблюдает за моей реакцией, но все что я могу, ― это смотреть ему в глаза. ― Один знал, что он никогда не получит свое обещание, так что попросил Джеймса отдать ему свою сестру.

― Но… он сказал мне, что его мать и отец отдали ее. Он сказал мне…

― Он солгал, ― прерывает он. Вот насколько могущественное это заявление. ― Он много лжет, Харпер. Даже тебе. Особенно тебе. Он и себе тоже лжет. Блокнот был ложью, Харпер. Вымышленным, фальшивым мирком, в который он заставил себя поверить… потому что он не мог справиться с правдой.

Последние несколько слов слетают с уст мягко. Почти шепотом.

― Какой правдой, Винсент?

Он пялится на меня. Вероятно, обдумывая ― настало время сказать правду или солгать. Затем он тяжело вздыхает, и я знаю, что сейчас последует правда.

― Правдой о том, что он получил то, что просил. Он выбрал ту жизнь, и получил все, что к ней прилагается.

― А его сестра? Какая правда о ней?

― Джеймс передал свою сестру, чтобы выплатить свой долг. Это секрет номер один, и я жду свой поцелуй, ― Винсент наклоняется и касается моих губ своими. Мягко. Как и его слова. Нежно. Как и его прикосновение. Они не требовательные и не жесткие. Словно он просит прощение. ― Ты не хочешь Джеймса. Ты хочешь Винсента.

Я отталкиваю его от себя и качаю головой.

― Он должен был знать, что о ней позаботятся. Что Один позаботится о ней.

Винсент пытается улыбнуться, но тщетно, так что он отламывает еще один кусочек вафли и скармливает его мне. Я медленно жую, пытаясь выяснить, что мы здесь делаем.

― Ты хочешь больше?

― Да, ― отвечаю я. ― Если есть больше, я должна знать.

Он выпячивает подбородок немного вперед, будто это задевает его. Уверена, он рассчитывал на то, что вобьет клин между мной и моей любовью к Джеймсу, но это не может быть концом истории. Должно быть больше.

― Мне нужно услышать все, ― произношу я. ― Если все это было ложью, тогда мне нужна правда. Я не могу принимать решение, полагаясь на вранье.

― Я это знаю, ― начинает он, снова глядя на еду. ― Поэтому я здесь.

― Значит, расскажи мне остальное.

― Один тренировал ее драться. Он учил ее убивать. Учил лгать, красть и обманывать. Он превратил ее в одну из нас. Но прежде чем все это случилось, маленькую девочку нужно было успокоить. Ее вырвали из дома. Оторвали от семьи. Она ничего не делала, кроме как плакала неделями. Месяцами. И Джеймс был тем, кто привел ее в норму.