Он распахнул дверь в ее квартиру, сгрузил чемодан и пакеты. Ласково провел кончиком пальца по ее щеке.

— Что ж, постараюсь как можно скорее избавить тебя от тяжкой обязанности.

— Когда ты, наконец, няньку найдешь? — возмущалась мадам Маргарита, переобуваясь в Маринины тапочки и тут же бросаясь снимать с плиты едва не подгоревшую кашку. Сонный Сашка в пижамке и с любимыми динозавриками под мышками бродил по квартире, мешая Марине собираться, — У меня, между прочим, дел — вагон и маленькая тележка. Потом сама будешь жучить, почему номер не сдали в срок.

— Ну прости. Ты же видишь, какой кошмар вокруг. Трупы, трупы. Разве можно ребенка постороннему доверить. Сашка, немедленно прекрати! Хорошо воспитанный человек не вытирает руки об волосы! — она поглядела на мадам Маргариту, наскоро обтершую мокрые ладони о тыльную часть собственных брюк и добавила, — В крайнем случае, он вытирает их об задницу.

Она чмокнула Сашку в щеку и натянула алый пуховик. Купленный специально для сочетания с безумным свитером в каменьях, пуховик плохо подходил к офисным костюмам. Надо будет прихватить Сашку и пройтись по магазинам, тем паче, что идут рождественские распродажи.

— Я только сориентируюсь как дела и сразу назад.

— И чего туда вообще тащиться. Праздники, затишье, — пробурчала мадам Маргарита, усаживая Сашку за стол.

Марина выскочила во двор, укоризненно поглядела на свой жигуленок, окончательно вставший на прикол. Выбралась на улицу, приостановилась, соображая на какую маршрутку ей лучше сесть. По дороге катили нечастые машины. Несмотря на бодрящий морозец, в воздухе клубилось нечто ленивое. Новый год минул, Рождество скоро, а в промежутке какая работа. Наверняка в «Worldpress» сейчас только парочка дежурных торчит, да и у тех бутылка шампанского под столом припрятана. Ладно, хоть проверит, все ли январские номера ушли в продажу.

Марина заторопилась к перекрестку, собираясь тормознуть маршрутное такси — вон оно, катит, родимое — как вдруг из-за спины вынырнула стройная девичья фигурка. Простенькое драповое пальто, точно такое носила Аленка в юности, голова повязана красным шарфом, а из-под шарфа в неистовом буйстве локонов — волосы. Золотистые. Блестящие. Знакомые.

Марина остановилась, словно налетела на невидимую преграду. Девушка обогнула ее, подбежала к кромке тротуара — золотые волосы взметнулись победным знаменем — замахала рукой. Тут же рядом притормозила маршрутка. Девушка распахнула дверь, повернулась к Марине, вопросительно взглянула — едет ли?

Марина на мгновение зажмурилась. Чужое, незнакомое лицо. Девушка отвернулась и нырнула в такси. Волосы! Волосы вовсе не были золотыми. Да, длинные, вьющиеся — но темные, каштановые. И никакое не драповое пальто — модная курточка. Дверца машины захлопнулась, прижимая край длинного шарфа. Он свисал из дверей — омерзительно алый, извивающийся, будто жадное щупальце.

Секунду Марина смотрела вслед, потом повернулась и побежала. Обратно, к дому.

Вперед, вперед, вперед. Задыхаясь, ловя ртом воздух. Поскользнулась, упала, судорожно завозилась на ледяной земле, поднялась и снова бегом. Темный провал подъезда прыгнул навстречу. Молчаливый, тихий, неработающий лифт. Конечно, он ведь просыпается только для смерти, не для спасения.

Вверх, прыгая через ступеньки. В груди горячий шар, забивает горло, не дает вздохнуть. Вверх, быстрее!

Между четвертым и пятым этажом она остановилась, пошла тихо, неслышно, старясь утихомирить оглушительное дыхание.

Тонкая полоска приоткрытой двери заставила ее совсем замереть. Смерть пришла опять и на сей раз добралась до вожделенной добычи. Но, может быть, она еще не успела? Тихо-тихо, не дыша, Марина подобралась к двери. Толкнула кончиками пальцев, заставляя распахнуться. Дверь не подвела хозяйку, скользнула в сторону бесшумно, открывая ярко освещенный коридор.

Весь пол крохотного коридорчика был завален вещами: Марининой одеждой вперемешку с раскуроченными австрийскими подарками, осколками кухонной утвари, тапками и… обмякшим женским телом. Под головой мадам Маргариты расплывалась кровавое пятно, заливая вывалившийся из распоротого пакета свитер в каменьях.

Но Марина не замечала безумного раскардаша, и мертвая подруга не вызвала ни жалости, ни страха. Потому что спиной к ней возвышался Гориллыч, а на сгибе его руки, притихший, словно испуганный воробьишка, сидел Сашка в наскоро накинутой шубейке.

И Гориллыч, засекший краем глаза движение открывающейся двери, уже поворачивался, неумолимо поворачивался в сторону Марины. Не тратя ни секунды на раздумье, Марина прыгнула. Одним рывком она сдернула Сашку с руки Гориллыча. Малыш тихонько вякнул.

Марина метнулась обратно в дверь. По лестнице, вниз, вниз, механический гул в ушах, и словно припадочные, мечутся под ногами ступеньки, и несется мимо ломкая линия стен, топот и сдавленный мат накатываются сзади, но им уже не догнать, потому что ей нужны всего лишь мгновения — выскочить из подъезда и пересечь двор, а там улица и спасение…

Дверь вечно неработающего лифта распахнулась со странным клацающим звуком, похожим на злорадное хихиканье, и навстречу ей шагнул Гориллыч. Пудовый кулак взметнулся у Марины над головой, она лишь успела повернуться боком, закрывая собой Сашку, как сверху рухнула чернота. «Так вот что гудело — лифт!» — мелькнула мысль и Марина рухнула в беспамятство.

Голова болела нестерпимо, а над головой что-то зудело — тоскливо и непрерывно, порой переходя в короткие подвывания. Марина медленно разлепила веки, поморгала, привыкая к бьющему в глаза яркому свету. Сквозь царящую перед глазами муть проступила Сашкина мордашка, словно бы прикрытая серой дымкой.

Марина ощупала голову. Шишка на темени мгновенно отозвалась острой болью. Внушительная гуля, заслуживающая уважения. Марина оперлась о стену, минуту тупо изучала нарисованные цветочки вокруг своей ладони. Потом на поверхность пробилась догадка — обои. Мгновение порадовавшись собственной сообразительности, она собралась с духом и села. В голове жахнуло, стрельнуло, рвануло, тошнота подкатила к горлу. Отхлынула обратно, заставляя содрогнуться желудок. Боль еще мгновение побуйствовала и затихла, становясь терпимой. Муть перед глазами рассосалась, а вот серая дымка на Сашкином лице осталась.

— Взрослый мальчик, а ревешь, — укорила его Марина, стараясь обтереть измурзанную и расчерченную слезными дорожками физиономию. Платка, как всегда, не было. Ни в кармане ее костюма, ни в Сашкиных штанишках. Хороши, нечего сказать.

— Ладно, дуй, — она ухватила Сашкин нос двумя пальцами, а потом злорадно вытерла руку об обивку ближайшего кресла.

Огляделась.

Стандартная комната хрущобы. Диван, два кресла, стол, веселенькие обои, жалюзи вместо штор. Только дверь солидная, не фанерка, тяжелое дерево. И замок. Марина потянула дверь на себя. Заперто.

За окном — день, значит, без сознания она пробыла недолго. Она выглянула. Очень мило, третий этаж и ничего похожего на пожарную лестницу поблизости. Значит, подвиг не повторить. Да и в окно ей не выбраться, заклеено намертво, как у лучших хозяек, включая форточку. Ну хоть сквозняков нет, ребенок не простудиться.

Ребенок захныкал, на сей раз гневно, оскорбленный Марининым невниманием. Успокаивая, она взяла Сашку на руки, села на диван. Сразу их не убили, значит, ее уловка оказалась успешной. Гориллыч с компанией обыскали ее дом, но так и не догадались, что свитер украшен настоящими драгоценностями. Что ж, есть чем торговаться. Пока она не отдала деньги, их не убьют. Значит, держаться, чтобы убийцы не делали — держаться.

Первым делом надо утихомирить мальца, и так напугался, бедный.

— Сказку тебе рассказать? Про Колобка?

Дверь распахнулась и издевательский голос прогундосил:

— И от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от нас, подруга, хрен уйдешь.

На пороге стоял ее ночной ужас. Худой, даже тощий. Мышиные волосы и остренький носик, узкий рот развратного подростка. И глаза, пустые, словно провалы. Дыроглазый. Позади него возвышалась громадная туша Гориллыча. Дальше пристроился еще кто-то, незаметный такой.