Зато фигура не подкачала. Марина сжала руками тонкую талию. Самое оно! Грудь, правда, маловата и ноги бы неплохо подлиннее, но с пропорциями все в порядке и зелененький костюмчик из натуральной шерсти сидит как влитой. На шмотки от кутюр она еще не заработала, но на портниху тетю Зину хватает. А тетя Зина — это вам не шишки-дрышки, это и Гуччи, и Риччи, и немножко Версаччи.

Марина одобрительно покивала своему отражению. Не такая красавица, как Алена, но тоже вполне, вполне!

Черт, но что же все таки с Аленкой? Марина нерешительно потянулась к телефону. Нет, звонить нельзя, она сестре полтора года не звонила, с тех самых пор как родился Сашка. Да и тогда сухо поздравила, и все. Если Марина позвонит сейчас, скотина-Пашенька неминуемо решит, что она сдалась и готова продать газету.

Марина вернулась к столу, попыталась сосредоточится на работе. Глупо так переживать. Ну сон, ну и ладно, и ничего страшного, мало ли что кому снится. Она вообще редко сны видит, а уж чтобы Алена приснилась… Ерунда! Никогда в жизни ей Алена не снилась. Вот именно, никогда, а сегодня… Так, немедленно прекратить мистическую чушь и заняться делом, завтра номер сдавать.

Марина решительно придвинула к себе клавиатуру и тут, глядя в темные глубины загружающегося экрана, она вдруг вспомнила! Вспомнила, когда она видела на лице сестры мучительное выражение, потрясшее ее во сне. Лицо это смотрело на нее из прошлого, из темной ямы люка, в которую когда-то ухнула десятилетняя Аленка. То же самое выражение ужаса, боли, отчаяния и страстной надежды, с которым она глядела в глаза склонившейся над люком старшей сестры.

Марина отчетливо вспомнила ненастный октябрьский вечер и свою злость, бешенную ярость четырнадцатилетней девочки-подростка, вынужденной вместо намеченного свидания со старшеклассником провожать на занятия малявку-сестру. Ох как же Марина тогда рассвирепела! Мать-покойница, земля ей пухом, поймала ее у самых дверей. И ведь Маринка ей честно объяснила, что Вадька Головатый самый шикарный парень в школе, что за ним все девки бегают, и если уж в кино он позвал Марину, то такого шанса упускать нельзя, а фильм начнется через пятнадцать минут. Мама только фыркнула и вручила Марине Аленкину сумку с балетными причиндалами. Оказывается, у отца сегодня важный гость, мама должна готовить, а о том, чтобы Алена пропустила урок, не может быть и речи. Поэтому марш-марш, без разговоров.

Марина перла сквозь чертящий сумерки мелкий дождик и только сопела от переполнявшей ее злости. Сзади испуганно шлепала Аленка. Марина не сразу сообразила, что шаги за спиной смолкли, а когда, наконец, обернулась… Младшей нигде не было. Сразу позабыв о погубленном свидании, Марина метнулась назад, пробежала по пустынной улице и тут же наткнулась на распахнутый люк. Алена висела над чернотой, цепляясь хрупкими ручонками за толстую трубу. Услышав шаги она с трудом приподняла голову, глянула старшей в глаза — и это выражение, ах это выражение… Дрожащая, захлебывающаяся слезами Марина плюхнулась на живот, вцепилась в ледяные запястья сестры… Потом они долго сидели на мокром тротуаре, Аленка судорожно обнимала сестру за шею, а Марина прижимала ее голову к своему плечу, гладила влажные пряди и слушала как успокаивается бешеное биение сердца.

Нынешняя Марина Сергеевна, 32-летняя дама с положением, решительно встряхнула челкой и взялась за телефон. Черт с ним с Пашкой, пусть думает что хочет, козел! Она должна позвонить Аленке, должна услышать ее голос, убедится, что ничего не случилось, а иначе просто сойдет с ума.

Телефон ответил долгими тягучими гудками. Марина нервно повертела трубку. Может, Аленка ушла? Положила малыша спать, а сама решила куда-нибудь смотаться? Перезвонить попозже? Да, конечно. Марина положила трубку, поревела взгляд на экран… На белом вордовском «листе» мгновенной вспышкой проступило пятно, удивительно похожее на женскую головку в ярком ореоле волос. Марина оторопело моргнула. Экран был девственно чист, но она готова голову дать на отсечение, что секунду назад на нем светилось лицо Алены. Отчаяния в этом лице было теперь больше, чем надежды.

Марина схватила сумку и принялась судорожно запихивать в нее свои вещи. Пусть бред, пусть глупость, пусть она потом сто раз пожалеет, но она поедет к сестре домой. Она словно наяву представила толстую бронированную дверь, квадратную клавишу звонка. Вот дверь открывается и на пороге… стоит Павел, а из-за плеча у него выглядывает Аленка с маленьким Сашкой на руках. Счастливое семейство взирает на нежданную гостью и у всех троих, включая младенца, брови недоуменно ползут вверх. Марина даже застонала от жгучего стыда и остановилась. Просто перезвонить вечером? Она испуганно покосилась на компьютер. Нет уж, до вечера она как раз удобно устроится в ближайшей психушке. Вот тогда точно стыдно будет. Марина помчалась к выходу.

Мотор жигуленка плавно завелся, пару секунд солидно поурчал, суля спокойную поездку, и тут же нагло замолк. Марина прямо чувствовала как нахальный агрегат лучится злорадным удовлетворением: «Эк я тебя надул!» Бешено шарахнув дверцей (пусть и ему не все по кайфу!) Марина выбралась к проезжей части. Как назло маршрутки словно вымерли. Черт с ним, не разорится, лишь бы скорее избавиться от наваждения! Она вскинула руку, останавливая такси.

Новенькая дверь с домофоном перекрывала единственный подъезд старинного дома, в котором когда-то жила Марина с сестрой и родителями, а теперь — Алена с мужем и сыном. Да и сам дом сиял словно начищенный пятак: штукатурка свеженькая, выкрошенные деревянные рамы заменены на стеклопакет, фасад бугрится кондиционерами. Марина вгляделась в окна третьего этажа. День на дворе, а жалюзи опущены. Впрочем, какая же она глупая, малый, наверное, спит, вот окна и прикрыты. Марина потопталась у подъезда в смутной надежде, что сейчас вдалеке появится возвращающаяся из магазина Аленка и можно будет успокоится и смыться незамеченной. Потом вздохнула и нажала кнопку. Вот еще наказание, эти домофоны — на всю улицу объясняйся с решетчатой дыркой в стене.

Но домофон молчал. Марина тяжко вздохнула: будем ждать, кто-нибудь пойдет в магазин, выведет собаку. Обратно она не поедет, раз уж она здесь, надо разбираться.

За спиной послышались шаркающие шаги. Немолодая женщина с тяжелой кошелкой, до и дело подозрительно озираясь на Марину, нажимала кнопки кодового замка. Сумка мешала, женщина неловко перехватывала ее, наконец, поставила на землю, открыла, потянула на себя дверь… Марина скользнула в открывшийся проход и привычно, через ступеньку помчалась наверх.

— Девушка, куда вы, девушка! — запоздало ударило вслед, но Марина не слушала.

Задыхаясь, она взлета на третий этаж и остановилась перед тяжелой бронированной дверью. Сколько изменений всего за два года. Приглянулся домик новым русским и пожалуйста: на стенах подъезда свежая краска, ни единой надписи, ступеньки свежевымыты, площадки выложены плиткой, висят цветочные горшки. Марина вспомнила загаженный подъезд своей блочной многоэтажки с намертво запаянным мусоропроводом, из которого по сей день сочилась вонь гниющего мусора и лезли тараканы, и поморщилась. Еще говорят, новые русские хамы. Страшное хамство — не пакостить в собственном доме.

Марина нажала на кнопку звонка. Тишина, ни единого звука. Она позвонила еще и еще раз. По телефону молчание, в домофоне молчание и дверь не открывают. Логический вывод? Никого нет дома, возвращайся в редакцию и перезвони позже. Или просто заедь вечером, если тебе так неймется. Но уж во всяком случае не стой здесь, как памятник себе, когда у тебя гора проблем и куча несделанной работы.

Марина нерешительно спустилась на две ступеньки и остановилась. Стараясь оправдать заминку, она вытащила из сумочки сигарету и принялась разминать ее в пальцах, не закуривая. Снизу доносилось сдавленное пыхтение, тетка с сумкой взбиралась на третий этаж. Вот она поравнялась с Мариной, открыла было рот, и тут же захлопнула, огонек смутного узнавания мелькнул в ее глазах.