Самочка дрофы куда меньше самца, да и усики у нее покороче. Она гораздо менее плодовита, чем более мелкие ее сестры из семейства куриных, и откладывает прямо на землю два-три зеленовато-серых яйца, покрытых коричневатыми пятнышками.

Из-за своего большого веса дрофа летать не любит и полагается скорее на мощные, крепкие ноги, позволяющие ей в случае необходимости развить просто потрясающую скорость. Дрофы отважны и излишне доверчивы, быть может, именно в силу своей величины, так что они совсем не боятся повозок и скота, чем и пользуются охотники, подбираясь к неосторожным гигантам либо в экипаже, либо прячась посреди блеющего и мычащего стада.

Вес самца дрофы может достигать 12 килограммов, у птицы плотное мясо, толстая кожа и очень жесткие перья, поэтому, идя на дрофу, берите ружье крупного калибра, лучше всего восьмого (а за неимением оного сойдет и то, с коим вы ходите на уток), с патроном, снаряженным восемью граммами пороха и самой крупной дробью.

Стрепет, или малая дрофа, гораздо меньше своего сородича, так что размером он не превышает обычного фазана[142].

Оперение стрепета обычно окрашено в светло-рыжеватый цвет, скорее даже в темно-желтоватый, а по головке, спинке, крыльям и хвосту извиваются черненькие змейки-полосочки. Шея у самца пепельно-серая, а у самки — белая, в виде симпатичного воротничка.

Самка стрепета откладывает 3–4 очень красивых глянцевых зеленоватых яйца.

Малая дрофа довольно часто встречается в Шампани, а также в районе Парижа, южнее и севернее нашей столицы, в междуречье Сены и Марны. Можно встретить ее и в Нормандии, Лотарингии, Берри, но уже гораздо реже.

Стрепет — птица, так сказать, более живая и подвижная, чем большая дрофа, она гораздо более осторожна, а потому приблизиться к ней гораздо труднее. Сколько раз замечал я в полях стаи стрепетов, насчитывающих до 200 особей, но подойти на расстояние выстрела мне не удавалось. Недоверчивые птицы подпускали меня к себе метров на 150, а затем по сигналу часового взлетали, шумно взмахнув крыльями и издавая звуки, напоминающие нечто вроде «Прутт! Прутт!». Стая взлетала вся, разом, и, отлетев метров на 400, словно желая подразнить неудачливого охотника, опускалась на поле, чтобы заняться поисками корма.

Однако иногда мне сопутствовала удача, вдвойне приятная, ибо я уже не рассчитывал на успех: мне удавалось найти затаившихся на меже или самом краю засеянного кормовыми травами поля птенцов из поздних выводков, еще недостаточно оперившихся и не умеющих хорошо летать. Такие отбившиеся от стаи молодые и неопытные птицы в последний момент буквально бросаются вам под ноги и становятся легкой добычей. Вне зависимости от того, урожайным выдался год на дичь или нет, я всегда имел в сезоне штук 5–6 весьма увесистых трофеев.

Как и большая дрофа, стрепет не боится ни домашнего скота, ни тяжелых повозок, громыхающих по сельским дорогам, так что иногда охотники без зазрения совести пользуются столь добрым отношением стрепета к козам, овцам, коровам, лошадям, а также и к нашим грубиянам возницам.

Каюсь, и я однажды, отчаявшись и потеряв всякую надежду подстрелить хотя бы одного стрепета, пошел на подобный обман. К тому времени я охотился уже два года, а мечта оставалась по-прежнему недостижимой, так что мой поступок отчасти оправдан, однако, хотя я и стал в результате обладателем вожделенного трофея, это нисколько не польстило моему самолюбию.

Итак, я уселся в повозку, мы приблизились к стае стрепетов, и в 40 шагах от птиц любезный возница распряг своих лошадок. О, какое волнение охватило меня! Ведь совсем рядом было множество прекрасных мишеней! С трудом сдержав дрожь в руках, я вскинул ружье и медленно нажал спусковой крючок. Хороший заряд дроби № 6, и вот уже три стрепета упали на землю. Остальные птицы взмыли вверх и потянулись прочь от ужасного места, но вдогонку прозвучал второй выстрел, и еще четыре чудесных стрепета закувыркались в воздухе, теряя перья. О таком успехе я и мечтать не мог! Однако испытанная в первую минуту сумасшедшая, пьянящая радость сменилась каким-то странным чувством, не скажу — отвращения, ибо это было бы преувеличением, но какого-то пресыщения, явившегося следствием уж слишком полного исполнения желания.

С той поры мне никогда даже в голову не приходило приближаться к стрепетам столь предательским способом. Мне вполне хватало тех особей, что удавалось подстрелить чисто случайно.

Фазан — самая красивая из птиц, на которых охотятся в Европе. Осмелюсь утверждать также, нисколько не опасаясь того, что кто-нибудь вздумает опровергнуть справедливость моих слов, что фазан является и самой вкусной, самой сочной дичью.

Да хранят вечно любители охоты благодарную память об аргонавтах, которые, как гласит миф, и привезли фазана в Грецию с берегов реки Фасис[143] в Колхиде[144] (несколько искаженное название этой реки стало названием самой птицы, о чем я немного сожалею, ибо многим уже непонятно происхождение этого названия именно из-за искаженности первоначального слова). Право же, сей великолепный трофей стоит ничуть не меньше, чем само золотое руно, хотя, разумеется, в то время Ясон[145] так не думал.

Фазан быстро и легко расселился по всей Греции, а уже оттуда перебрался и в другие страны Европы, где благополучно акклиматизировался.

Сегодня фазан встречается во Франции гораздо чаще, чем 50 лет назад, а все благодаря настойчивости и чрезвычайно умной политике людей, занявшихся восстановлением численности этой изумительной по красоте птицы. Сейчас фазаны в изобилии водятся во многих охотничьих угодьях и постепенно заселяют все новые и новые площади там, где находят хорошие условия для воспроизводства и где время от времени тешат свои душеньки простые смертные, развлекаясь охотой.

Самец фазана — роскошная, даже величественная в своей ослепительной красоте птица размером с обычного петуха с нашего птичьего двора. От простецкого обитателя курятника фазан, конечно, отличается чуть более удлиненным, изящным туловищем и невероятно элегантным нарядом. К тому же фазан вовсе не выглядит таким пустым бахвалом, как супруг курицы, потому что никогда так преувеличенно гордо не выпячивает грудь и не вышагивает, грозно и в то же время смешно задрав хвост.

Что же касается оперения фазана, столь блестящего и в то же время столь гармонично окрашенного, с такими тонкими оттенками и переливами, с такими плавными переходами от одного цвета к другому, то могу сказать только одно: язык человеческий бессилен описать эту картину во всей полноте и может дать только общее представление о живописном полотне, да и то весьма несовершенное. Ну как, скажите на милость, могу я заставить моих читателей воочию увидеть переливчатый блеск золотисто-зеленых, словно отлитых из благородного металла перышек, что украшают изящную головку и шейку фазана? Ах да, ведь я и забыл сказать, что при любом повороте головы по золотисто-зеленому фону пробегают то голубые, то фиолетовые отблески! Как описать переливающуюся всеми цветами радуги спинку, которая при ближайшем рассмотрении оказывается пурпурно-коричневой, как и грудка, живот и бочка́? Блестящие перышки с черной бахромой лежат так плотно, что похожи на вспыхивающие под действием солнечных лучей металлические чешуйки, а что сказать о тонкой красной пленочке, похожей на бархат из-за покрывающих ее крохотных сосочков, той самой пленочке (мигательной перепонке, заменяющей у птиц веки), что окружает алые глазки фазана? А еще у нашего красавца на голове имеются две очаровательные «кисточки» из прямостоящих перьев, которые придают сей головке несколько странноватый, но в то же время очень грациозный и, я бы даже сказал, шикарный вид.

Как уж водится в природе, самочка гораздо меньше петушка и куда скромнее одета. Оперение у нее в основном коричневато-рыжеватое, с ярко-рыжими и черными пятнышками. Увы, оно лишено того переливчатого блеска, коим может так гордиться супруг и повелитель самочки. Однако с возрастом у самок появляется намек на металлический блеск оперения, так что некоторые старушки, уже утратившие способность к воспроизводству, могут похвастаться приглушенным блеском своего наряда. Кстати, таких долгожительниц можно опознать по наличию у них на лапках солидных мозолистых утолщений.