Плечи Луки поникли.

— Ну да, наверное. Но у меня нет особого выбора.

— Как же я мог забыть о том, что ты носитель ужасных тайн, — усмехнулся Жерар.

За его плечом возникла Делия, заставив Луку выпрямиться и придать лицу равнодушное выражение. Перед этой девушкой молодому магу меньше всего хотелось показывать свою слабость.

— Вы тут битый час на пороге торчите, весь дом уже проморозили, — проворчала она, и потеснив Жерара, крепко схватила Лук за руку, затаскивая в дом. — Ну, чего стесняешься? Как будто в первый раз сюда пришёл. Хоть чай с нами попей, а то я тебя даже у твоих родителей не вижу. А я ведь вчера заходила к вам с Томасом!

— Отстань от него, — рассмеялся Жерар. — Ты своим вниманием его совсем достала. Он даже от Горгенштейнов сбежал, представляешь? Будет жить теперь на моей квартире, на условиях домашней прислуги… Полы как я недавно выяснил, он отменно моет.

— Не дождёшься, Лекой!

Лукреций всегда считал себя полностью самодостаточным, и тяготился, если на него обращали внимание. Но хорошее отношение к нему Жерара Лекоя оказалось неожиданно важным для Луки.

«Я не могу быть всегда один. Это убивает меня изнутри». Вот то, в чём Лукреций Горгенштейн никогда не признался бы вслух.

В школе Жерар и Лукреций обычно пересекались только на семинарах магистра Гидеона, поэтому совместное проживание стало для них большим испытанием, тем более что Лука вскоре стал ночевать в квартире не только по выходным, но и в будние дни. Оба мага были в выпускных классах — Лука выпускался с первой ступени, а Жерар со второй, поэтому занятий в школе у обоих было мало: много времени ученикам давали на самоподготовку. Так что они достаточно много времени могли проводить дома, а значит, и сталкиваться чаще. Тесное соседство в маленькой квартирке усугублялось ещё и тем, что и в тайное убежище Гохра они наведывались в одно время, чем немерено друг друга раздражали. В конце концов они просто стали посещать убежище по очереди: Жерар пропадал там по субботам, зато в воскресенье он мог спокойно провести время без Лукреция, работая в лаборатории или приведя домой девушку. Девушки, правда, несмотря на все старания Жерара, пока не намечалось, но маг не оставлял надежды завоевать чьё-нибудь внимание.

Небольшая встряска оказалось именно тем, что требовалось Луке чтобы расставить свои приоритеты. Четыре года, почти четыре года назад он, недоверчивый маленький волчонок, оказался в стенах Орхана. Юный Горгенштейн надеялся тогда, что в Орхане сможет стать сильнее, познает секреты магического мастерства, и может быть, благодаря пониманию магии, научиться управлять тьмой внутри себя. Но почти все предметы, что они изучали, были бесполезны, а догматы о сути волшебства лживы. Их учили не управлять своей магией, а контролировать её. Вся эта школа была вольером для молодых волшебников, местом, где силу не развивали, а сдерживали. Хотя Лука не был высокого мнения о своих одноклассников, он всё же видел, что среди них были и талантливые. Те, кто почти дышал магией. А сейчас живые искры в их сердцах потухли. Выпускники школы Орхан могли лишь копировать чужие заклинания, но не способны были создать ничего нового…

Раньше бы Лукреций просто счёл, что такова человеческая природа — портить всё, что только можно, на корню губить драгоценный талант, полученный даром. Но тогда нужно было признать, что он оказался таким же дуралеем, принявшим правила игры и обманувшимся обещанием научить его магии.

Нет, основам магии Лука, конечно, научился. В достаточной степени, чтобы запугать какого-нибудь крестьянина, но вот защитить себя от настоящих врагов он не мог. Что он мог противопоставить всей мощи Церкви? Зелье от бородавок? Заклятье на лучший удой коров? Ну ладно, он мог использовать ещё и проклятия, только вот едва ли тех бессмертных святых, что стояли за епископом, можно было бы испугать наложением порчи.

«А ведь когда-то мне нужно было лишь одно заклинание, чтобы вернуть давно почившего магистра к жизни», — мысль, которая когда-то наполняла его высокомерным самодовольством, сейчас только раздражала.

Придя в очередной раз в убежище, Лука в очередной, бесплодной попытке листал древние тома, пытаясь найти хоть что-то, что ему могло помочь. В библиотеке Гохра вполне хватало книг по тёмному искусству. Но почти все они рассказывали о тьме так, как мог бы рассказывать о солнечном свете тот, кто всю жизнь был слеп. Сколь противоречивы и пусты были даже описания тьмы!

«Тьма — это мощь первозданного начала».

«Тьма — покой изначальный и конечный, то, что было до материи, и будет после неё».

«Тьма — сила, которую нельзя подчинить, но подчинение которой делает мага поистине великим».

«Тьма — не магия, а лишь порок человеческой души, но порок столь сильный, что способен влиять на реальность одной лишь силой своего желания».

— Бла-бла-бла… бесполезно, — пробормотал маг, раздражённо захлопывая очередной фолиант.

Лишь одно описание по-настоящему зацепило Лукреция. В книге не было туманных и романтичных рассуждений о тёмном искусстве, она лишь рассказывала о безымянной богине и о том, кто ей служит. Судя по архаичному, но вполне понятному слогу, книге было не менее трёх, но не более пяти веков. Тот самый период, когда Церковь Иеронима активно вытесняла еретические учения о Иерониме, не говоря уже о языческих представлениях о богах и богинях. И всё же, эта книга сумела сохраниться до настоящего времени.

«Ваши божества лишь забирают, отдавая взамен только пустое обещание вечной жизни. Ваши святые жонглируют чудесами, наказывая одних, и щедро одаривая других. Но та, что скрыта, ни о чём не просит, и ничего не обещает. Она лишь присутствует: в ночи за порогом, за закрытыми веками, на самом дне вашей души. Везде, где есть тьма. Большинство даже не почувствует её присутствия. Другие смогут ощутить тепло её дыхания на своей коже. И лишь единицы смогут встретиться с ней взглядом и принять её. Все одиноки во тьме, но только не те, кого она признала своими».

Лукреций перечитывал эти строки раз за разом, и всё больше его наполняло ощущение узнавания. В детстве, когда он лежал в постели… разве он не чувствовал порой чьё-то присутствие рядом? И в пустой комнате, он ощущал, знал, что не один… Иногда казалось, что обернись резко — и вот оно, то, что он не может увидеть, стоит за его спиной, на расстоянии вытянутой руки, а то и ближе.

Но он стал старше… и так никого и не нашёл. Во тьме не таились чудовища, но и тайн в ней не было. Лишь пустота и разочарование.

Движимый наитием, Лукреций загасил лампу, оставшись в полной темноте. Было слышно лишь его неровное дыхание. Маг закрыл глаза и лёг на пол, раскинув руки и закрыв глаза. Каменный пол обжигал холодом через рубашку, но эта боль была терпимой, гораздо тяжелее было вынести ощущение беспомощности, которое его обуяло. Я один, в темноте. Под землёй. Почти мёртвый.

То ли от холода, то ли от внезапно нахлынувших эмоций тело начала сотрясать мелкая дрожь, но Лукреций заставил остаться себя в неподвижности, и вскоре дрожь прошла. А затем он почувствовал, что она здесь. Всегда была здесь, только он не хотел замечать.

Как будто кто-то заключил юношу в тёплые объятия, и прижался своими губами к губам Луки, забирая его дыхание, пробуя его на вкус… Я вернулся домой и встретил тебя. Ты ждала меня?

ВСЕГДА.

Удар по лицу был ошеломляющ. Лукреций резко сел, жадно заглатывая воздух и панически шаря в темноте глазами, вспоминая все заклинания защиты, которые он когда-либо учил. Он всё ещё ничего не видел, но чувства подсказывали, что обидчик совсем рядом.

— Кто здесь?

— Жив таки, глупый мальчишка!

Голос звучал до противного знакомым. Чертыхаясь, Лукреций нашарил лампу рядом с собой и зажёг её, чтобы встретиться с глуповатым взглядом пуговичных глаз. Магистр. Тобиас Гохр в последнее время был необыкновенно вял, отсиживаясь за книжными полками и просыпаясь лишь только тогда, когда пора было «подкрепиться» кровью Луки. А тут на тебе, проснулся, да и ещё полон злости.