Большие повозки, остановившиеся на дороге, изрыгали стрелы и болты из узких прорезей вверху, где находились, как понял Морстен, вооружённые охранники. Сами караванщики следовали позади вереницы скрипучих и вонявших неизвестными ему зверями повозок, на двугорбых конях.
Пока кочевники и варвары пытались истребить друг друга, он понемногу стал забирать вправо, между дорогой и горбившимся скалами и камнями обрывом. Тхади следовали за ним, и Лаитан с Гурруном и жрицами поневоле тоже — их уккуны подчинились стадному инстинкту.
— Куда мы скачем? — прокричала Лаитан, стараясь не упасть с ездового животного и не откусить себе язык от тряского галопа. — Морстен, зачем?
— Так надо! — ответил северянин, задумавший недоброе. По отношению к южанам. — Бить надо в голову, а не пытаться подсечь ноги.
Ветер заталкивал слова обратно в глотку, потому он сплюнул пыль, и ударил руками по ушам уккуна, придавая ему ускорения.
«Если я хочу остановить эту бесполезную схватку, мне нужно понять, стоит ли это делать, — подумал он. — Насколько я помню, триста лет назад в некоторых городах был культ Смерти. Если Посмертник распространил свою власть над ними так сильно, как и везде, то наилучшим выходом будет истребить южан под корень».
— Твою же задницу, — выругалась Лаитан, наблюдая, как тхади выстраивают клин со своим предводителем во главе. — Что творит этот укушенный тьмой?
— Скачи, детка, скачи, — Гуррун, страдавший от скачки еще сильнее, позеленел, но держался рядом с Медноликой. — Надеюсь, нам останется немного этих детей песков, а то мой топор уже скучает по драке. И хоть какое-то развлечение. А Тёмный решил ударить по тем, кто управляет караваном. Если их пленить или убить, все остальные разбегутся.
Вокруг одетых в золотистые халаты и лоскутные плащи черноволосых южан, гортанно выкрикивающих оскорбления, команды или просто молитвы, Морстен не разобрал, вились несколько десятков конных лучников, то и дело останавливающих своих лошадей, чтобы выпустить стрелы в сторону смешавшихся в драке варваров и кочевников. Их клин из семи уккунов вылетел из-за полосатой скалы, словно стрела, и под лапами ездовых зверей тьмы захрустели кости неудачливых лошади и всадника, перемолотых в кровавый фарш за секунду.
Гравейн ощутил, как в лицо ему пахнуло горячим влажным жаром душных лесов, в которых не видно неба, а только яркая зелень, копошащаяся жизнью. Кремнистый запах песка и далёкого солёного моря смешался с вонью немытых тел, ароматических масел и приправ, и совершенно определённым знаком гнили Посмертника.
Взгляд несущегося на уккуне властелина Севера встретился со спокойным взглядом совершенно тусклых темных глаз сидящего на изящном жеребце южанина, единственного среди управляющих каравана, щеголявшего голым торсом. Смуглое тело казалось серым, обескровленным и было покрыто коркой застывшей крови.
— Убить их! — на общем заорал этот невзрачный человек, вздымая над головой ржавый серп размером с меч. — Скверна!
Караванщики, явно не жаждавшие сражаться, выхватили короткие клинки, и начали стягиваться навстречу клину Морстена, когда жрец смерти, если Гравейн все правильно понял по символике, соскочил с коня, и одним движением перерезал животному глотку, почти отделив голову от тела. Хлынувшая на плиты дороги кровь была темной, как ночь, и теперь Властелин Тьмы не имел более сомнений.
Камень, соприкоснувшись с чёрной жижей, зашипел, как живой, и испустил облака пара, окутавшего жреца. «Видит Тьма, — подумал Морстен, поднимая обычный клинок тхади, взятый у шамана, — теперь у нас нет выбора. Жрец должен умереть, пока не призвал своего повелителя». В этот момент они врубились во встречную конную лаву.
Лаитан ожидала от себя чего-то такого, что случилось в начале пути. Но призвать к себе силу и затянуть песнь Мастера Мастеров на полном скаку ей бы не удалось, а пережитое в пещерах, как и на протяжении всего пути, сломало нечто в разуме Лаитан окончательно. У нее не было ничего: ни силы, ни верных жриц, ни яростных охотниц, ни даже поддержки Безымянных или Ветриса. Жажда выжить и достичь цели, пожалуй, это все, что еще оставалось в ней. Робкие попытки разума обратиться к себе самой, ее прошлым частям правительниц Империи прорвали плотину защиты рассудка, и теперь у Медноликой была еще и память о том, чего она никогда не переживала сама. Память и нечто иное, зашитое глубже истории Маракеша.
У неё была только память. Память нескольких десятков тех, кто был до неё, и кем теперь была она. Память билась внутри, горячила кровь, заволакивая кровавым туманом сознание. Её тело, не переживавшее битв прошлого, было лишено множества намертво вбитых инстинктов, но реакции Медноликой, многократно усиленные десятками отборов лучшего материала и скрупулёзным извлечением всех неуместных и мешающих компонентов, оставались превосходными.
Не для того дочь Империи переживала становление, днями и ночами борясь за жизнь в темной гнилой яме, чтобы сейчас забыть ревущую в голове память предков. Десятки женских голосов кричали боевой клич Мастера Мастеров, отодвигая разум и сознание назад, до того момента, когда ему потребуется вернуться. Ярость и жажда крови одолели Лаитан, и она не видела больше смысла сопротивляться. Краем глаза она видела мечущегося под копытами её уккуна чёрную тень — голос Замка, и подхлёстывала уккуна двигаться быстрее. Животное, как огромный мощный таран вспарывающее длинноногих и косматых ездовых животных врага, прокладывало себе путь вперёд до тех пор, пока Морстен не завяз в драке, явно навязанной ему противником, чтобы потянуть время. Дварф врубился в схватку, держа удела уккуна в зубах и дубася своим шлемом по носам и мордам горбатых животных южан. Смуглокожие и раскосоглазые враги, крича и завывая, крутили над головами острую сталь, полосками звенящей серебряной охры вившейся над головами противника. Секира дварфа сломала уже не один такой кривой меч, вогнав в головы и грудные клетки врага острые грани своего тела. Гуррун сопел, выдёргивая секиру из лба очередного противника, когда ему в шлем прилетело что-то огромное, сбившее дварфа из седла. Лаитан успела оглянуться и увидеть, как Гуррун с рёвом встаёт над телом врага, снова и снова погружая оружие в плоть южан, навалившихся на него десятком. Дварф пробирался по ним, отсекая руки и ноги, теряясь между острых коленей под цветастыми халатами, и снова взбираясь повыше, чтобы потом скатиться в гущу схватки и снова вынырнуть из неё в крови и кишках врагов. Гуррун пробирался сквозь плоть врага, как сквозь тело горы и пласты руды у себя дома, не сворачивая и не прекращая продвижения.
Лаитан увидела северянина, которого оттеснили в сторону сразу несколько преданных защитников жнеца смерти. Ржавый серп в руках колдуна был хорошо знаком Лаитан — им однажды отделили голову одному из ее Мастеров ветра, чтобы потом бросить её у дверей дворца. Лаитан принимала участие в истреблении культов у своих границ, но они пропали еще две сотни лет назад, покинув пределы Империи и оставив её в покое. Видимо, чтобы теперь вернуться с юга.
Лаитан перегнулась в сторону со своего уккуна, не сбавляя хода, и выдернула сначала один длинный меч, потом второй. Длинные кривые сабли не были привычным для неё оружием, но на такой скорости, какую развил её сбрендивший уккун, ей достаточно было просто крепко держать их в руках, иногда направляя движение оружия силой мускулов или магии.
Золотой свет, пробежавший по лезвиям серебристо-бронзовых клинков, счистил с них налёт ржавчины и крови, сделав идеально чистыми и острыми. Лаитан закричала на своём языке, обещая смерть и мучения каждому, кто встанет на её пути.
Первые два южанина даже не поняли, как остались без головы. Кровавое облако позади лизнуло спину Лаитан, оседая моросью на спине и крупе уккуна. Медноликая крутанула в ладони один клинок, сбивая с него налипшую кровь. На скаку отклонившись в сторону, она пропустила прямой удар противника и, перехватив кривое оружие лезвием вниз, вскрыла его от грудины до шеи, сворачивая в сторону. Она уже привлекла к себе внимание, и несколько южан, оставив отряд Морстена в покое, направились к ней, намереваясь окружить и стащить с уккуна. Лаитан взмахнула саблями, отпуская поводья уккуна, который и так нёсся в нужном направлении. Один из южан отбил клинок Лаитан, и та, не удержав его в руке, выпустила из руки оружие. Схватив свободной рукой поводья уккуна, она осадила его, заставив взбрыкнуть передними ногами, и тут же развернув животное назад, встретилась лицом к лицу с врагом. На этот раз он убрал клинок, взяв в руки тяжёлый арбалет, и целясь в Лаитан. Звука спущенной пружины она не услышала, но её уккун снова подпрыгнув, поймал летящий болт в шею, тяжело заваливаясь на бок. Лаитан успела соскочить с него, отбрасывая прочь неудобное оружие и снимая с пояса свой меч. Тонкая чёрная сталь золотистым отблеском сверкнула в лучах солнца, ослепив врага. Воспользовавшись этим, Лаитан крикнула что-то, и пригоршня мелкой земли и камней хлестнула врага и его животное по глазам. Тот замахал руками, закрутился на месте, стараясь не попасть под удар, но Медноликая не собиралась добивать его сразу. Оказавшись рядом и дождавшись, когда враг проморгается, она схватила его животное за узду и потянула на себя. Когда оно нагнулось вперёд, едва не подламывая передние ноги, Лаитан вогнала меч в горло замешкавшемуся врагу. По рукам стекли струи тёплой липкой крови.
