Она выросла, она узнала правду. Для всех Медноликая разменяла свою не первую тысячу лет. На самом деле едва ли несколько десятков оборотов светила вокруг годичного колеса. В самом начале, когда поделки из материи первых народов не принесли Прародителю удовлетворения, он пошёл к тем, кто сказал ему, почему так. Мать-луна, которую Прародитель сам поместил на небеса, чтобы ему было, с кем шептаться по ночам, ответила, что создания его лишены света. Она могла дать лишь отражённый свет, тогда как светило дарило прямой. Прародитель создал сереброволосых варваров и златокровых, наделив их тем, чего не смог дать первым детям — душой. Вслед за этим они стали смертными. Их век был долог, но они умирали. Вслед за этими народами пришли другие, чей цикл был короче, но нёс в себе сочетание множества стихий и комбинаций. Дварфы создались для того, чтобы жить под землёй. Каменные феи должны были плести кружева истории, полузвери явились переходным звеном и попыткой прикоснуться к искусству трансформации. Прародитель не стал пытаться дальше, и появились люди, чей век был краток, но ярок.

Лаитан узнала, что на заре времён златокровые жили тысячи лет. Потом срок жизни стал меньше. Потом ещё короче. И теперь, в тайне ото всех, они уже были вынуждены жить несравнимо короче своих матерей. Кровь мешалась с кровью, память отказывалась передаваться до тех пор, пока была жива мать новой госпожи. И тогда матери становились няньками, прививая детям понятие одинокой жизни, царственности и уникальности.

Лаитан воспитала её собственная мать, скрывшись за безликой одеждой и мягким участием. Та же участь ждала бы и саму Лаитан, но её предназначение было иным. Она узнала это в тот день, когда не стало няньки. Все воспоминания, все души матерей и матерей их матерей теперь бились зоотыми искрами в её крови, а глаза горели зелёным огнём.

С тех пор Лаитан не ходила туда, где стоял игрушечный домик её власти.

— Знаешь ли ты, Лаитан, как и почему мы выбрали Мастерство? — спрашивала её нянька, обучая наукам, чтобы однажды представить воспитанницу народу. — Почему наша сталь так важна и секретна?

Лаитан слушала няньку, не зная о том, что несколько лет цикла, называемого среди имперцев циклом Змеи, скоро окончатся. Скоро пройдёт время, и она войдёт в тронный зал царства, помня все, что делала её предшественница и десятки её предшественниц так, словно делала это сама. Старая мать матерей ушла, приняла решение провести обряд сбрасывания кожи, словно змея. Она должна предстать обновлённой, молодой и сильной, как и десятки раз до этого. И Лаитан предстанет. Выбрав новое имя, как символ нового цикла. И все будут думать, будто старейшая госпожа снова стала молодой. И никто не узнает, кто занял её место. Цикл повторится, колесо прокрутится, годичное колесо провернётся, и Империя получит новую, старую госпожу, которую назовут Медноликой, как и десятки раз до неё называли других. Секрет Империи был не только в её стали. Секрет был в том, что воистину бессмертных матерей мир давно уже не рождал. Кровосмешение было не просто неизбежным. Оно однажды стало необходимым для продолжения рода. И теперь Лаитан столкнулась с последствиями, которые тоже были предрешены и ожидаемы.

А в голове до сих пор звучал вопрос о том, как все начиналось.

«Мастера используют стихии для управления их энергиями, — мысленно повторяла Лаитан, стараясь не думать о том, сколько ещё идти по темноте, в которой она хорошо видела, — Мастера воздуха, огня, ветра и воды. Есть ещё Мастер Металла, когда-то были Мастера света и Теней».

— Не совсем так, Лаитан, не совсем, — звучал вокруг голос няньки. — На заре времён были Мастера Тьмы и Света. Они пришли к древнейшему народу элементалов и попросили их научить их этому искусству. Элементалы посмеялись, ибо никто, кроме рождённых в стихиях, не мог управлять ими. Плоть от плоти, соль от океана, неразделимые и несмешанные элементалы — часть от целого каждый из них. Элементал огня есть сам огонь. Высший его символ и высшая ступень, получившая облик и плоть от Прародителя. Лорд Лордов, сочетающий в себе все элементы. Тогда Мастера ушли с той наукой, которую вынесли — способностью извлекать энергию из мира, через стихии, через их рождение и гибель. После были Металл и Дерево, люди Долины. А уже потом пришли те, кто занял пустое место стали. Чёрная имперская сталь, самый последний цикл перед гибелью царства. Сталь приходит тогда, когда пришло время крови и слез. Сталь рождается для того, чтобы заменить утраченное, отнять отсохшее и дать волю грядущему. Пришла чёрная сталь, и теперь Империя обречена.

Лаитан вздрогнула, когда чья-то рука коснулась её плеча. Она стиснула зубы, яростно злясь на все вокруг. Её секрет, тайна её царства и крови, они уйдут вместе с ней.

Морстен вернулся в свой кабинет, спустившись от камер по спиральному переходу вниз, привычно морщась на открытых галереях от запаха серы и вулканических газов. Он не понимал, несмотря на все доводы Замка, почему один из предшествующих ему Владык поместил сооружение из живого камня именно здесь. К бульканью лавы и вони дыхания земли можно было притерпеться, но вот окружавшие его владения торосы льдов, вечные снега и ночи, длившиеся полгода кряду…

Вокруг вулкана жар земли распространялся на несколько лиг, согревая почву, но выращивать что-то кроме лишайников здесь было невозможно, а на такой диете долго не протянули бы даже тхади. Вулканические фермы, облепившие стенки кратера, давали прирост неприхотливых зерновых и бобовых, выведенных шаманами тхади и несколькими Владыками тысячу лет назад — теми Темными, которые не свихнулись под гнетом свалившейся на них власти и ответственности. Мясные стада уккунов жрали лишайник и производили удобрения.

Так что Морстен немного слукавил перед Безымянным. Прокормить его и долинцев он смог бы, не обеднев. Но держать в собственном Замке шпионов — на это не хватало даже вызывающего пренебрежения традициями, свойственного Властелинам Севера. После того, как Гравейн принял власть, он, конечно, перестал давить на Империю людей, обратив свой взгляд на другие опасности, и это снизило поток желающих приобрести славу победителя тьмы и повергателя зла. Снизило, но не прекратило. И это позволяло получать скудный прирост удобрений из мертвых замороженных во льдах тел героев, предварительно очищая их от корки снега. Спокойствия стало больше, а еды стало меньше — поток удобрений сократился до критического минимума.

Владыка прочитал доклады разведчиков и донесения дальней связи, переносимые большими белыми полярными летучими мышами. Разгладив стремившиеся свернуться обратно в трубочку клочки пергамента, испещрённые мелкими знаками Чёрной Речи, он какое-то время просидел почти неподвижно. Со стороны могло показаться, что владыка просто спит с открытыми глазами, но только сползающая из-под короткого ёжика светлых волос, изрядно измаранных серебром седины, струйка пота говорила о том, как сильно напряжён повелитель тьмы.

В тот момент Морстен разговаривал с Замком. Твердыня имела свой собственный разум, данный ей давным-давно, при постройке, которую стоило бы назвать рождением. Создание из магии, камня, живой плоти и крови, живущее вечно при наличии надлежащих источников силы, было загадкой, которую Гравейн так и не смог до конца разгадать за все пять веков своего вынужденного правления.

Замок мыслил совершенно нечеловеческими категориями, и казался порой полностью безумным. Но его подсказки и прямые указания всегда приводили в итоге к победам и выгоде для него самого и его временных повелителей. Иногда Гравейну казалось, что именно Твердыня и есть настоящий Тёмный Властелин, воплощение Вечной Тьмы, известной как Тьма, в этом мире. Возможно, так и было. Но только Замок помнил всё, что происходило с момента его создания, и только он мог поделиться этими знаниями.

«И именно его хотел тот, которого впоследствии прозвали Посмертником, — на долю мгновения вынырнул из потока чистой информации Морстен, чтобы отдышаться. — Сукин сын. Вот уж кого я хотел бы видеть не просто мёртвым — этот столетний девственник уже был трупом, когда воскрешал меня и сажал на чёртов обгорелый трон — а испепелённым до праха, и извергнутым за пределы мира».