Нож Киоми, сопровождённый гортанным улюлюканьем, взрезал воздух и вонзился в горло врага её госпожи. Булькнуло, по одежде Эрлана потекла чёрная кровь. Сила сдулась и вернулась обратно в жезл, крылья обмякли, но воскрешённый элементал высшего порядка был жив. И Лаитан подозревала, что убить его можно было только обезглавив.

В этот момент кто-то потянул её за руку. Медноликая едва не ударила вслепую, но вовремя отвела оружие. Опустив взгляд, она увидела дварфа. Он стоял, пошатываясь, рядом с ним приткнулась молчаливая фея, чьи пальцы мелко дрожали. Крики и стоны вокруг навалились с новой силой, оглушая и заставляя поддаться всеобщей панике. Дварф тянул госпожу Лаитан в сторону, указывая в стену. Там уже виднелся тёмный зев прохода, рассчитанный явно только на дварфов.

— Конечно, мне стоило догадаться, — выдохнула Лаитан, — построить что-то без возможности пройти туда — это же не в ваших привычках.

Дварф сердито сказал:

— Можешь оставаться тут, если хочешь. Твоя мать так и поступила однажды, и нам чудом удалось её спасти. Да, я помню её.

По лицу Лаитан прошла судорога. Она испугалась слов дварфа так сильно, что это не ускользнуло от Киоми. Служанка запомнила выражение лица госпожи, но пока что предпочла не задавать вопросов. Лаитан молча кивнула дварфу.

— Скажи Ветрису, что нам пора, — приказала она Киоми. Та подчинилась, но с заминкой, которая уже не ускользнула от внимания Лаитан. Она теряла авторитет, теряла доверие, теряла силу и теряла веру в себя своих же людей.

— Там мои братья и сестры, — угрюмо сказал дварф, когда первым нырнул в проход и дожидался остальных. — Надеюсь, вы доберётесь туда, куда шли, и это кончится. Всё это кончится.

— Мы можем помочь, мы можем задержаться и помочь вам в Трёхъязычье, — сказала Лаитан. Непонятно было, чем вызвано такое щедрое предложение с её стороны. Дварф напугал ее, и теперь она желала связать себя узами братского сражения? Или действительно желала отплатить дварфам за помощь и возможность бегства?

— Иди, Медноликая девчонка. Тут мы справимся сами. Это наша война, а у тебя своя, — сказал ей дварф. Лаитан надеялась, что такого обращения никто не слышал за шумом схватки и криками противников.

Коэн посмотрел на владетельницу Лаитан, потом бросил взгляд на покачивавшегося Эрлана. Тёмная жижа, струившаяся по груди элементала, остановилась, впитавшись в одеяния. Спустя несколько минут он восстановит целостность, и снова будет опасен, смертоносен и очень зол.

В руке Ветриса всплеснуло яркое синее пламя, и голова мёртвого Лорда Лордов упала с его плеч. Тело последовало за ней, нелепо всплеснув крыльями, но из гладкого обрубка потянулись тонкие черные нити, шарившие по полу в поисках утраченной головы. Ветрис, коротко свистнув, отдал этим звуком приказ всем следовать за ним прочь. На последок, не особо утруждая себя заботой об имперцах, все еще остававшихся связанными боем, он прищурился и выпустил в одну точку поток серебристой силы. Та, отскочив от стены, заметалась по тронному залу, дробясь и множась, рикошетом срезая врагов и выживших имперцев.

Дварф, посмотрев на стену, где дрожала тонкая полупрозрачная пластинка, шириной в несколько ладоней, проворчал:

— Вы и этот секрет смогли разгадать, люди, — он презрительно плюнул на пол. — Лучше бы занялись чем полезным. Например, взяли и быстро шли отсюда выполнять свой долг. Пока мы выполняем свой.

Тёмные переходы под дворцом и всеми прилегающими постройками напомнили Лаитан о прошлом.

Она не знала своего отца, как и никто из бывших Госпожой до неё. Её мать, властительница целой Империи, пропала в тот же день, как она появилась на свет, дав ей имя и проведя все положенные ритуалы инициации. У Лаитан была нянька, которая знала тысячи сказаний и басен, историй, сказок и героических писаний наизусть. Женщина неопределённого возраста, в чистой и простой одежде, гладившая ребёнка по голове, перебиравшая её медно-красные волосы, говорила ей о тех временах, когда никакой Империи ещё не было и в помине.

Не было царства Семиречья, не было властелина тьмы на севере, не было Долины и её жителей, не было ничего, кроме первых рас, подаренных миру великим праотцом, творителем живого из неодушевлённого. Элементалы, каменные феи, шакрассы, бывшие полулюдьми-полуживотными, и ещё множество мелких народов, часть которых до сих пор жила и пыталась жить.

В те времена не стояли на реках города, не объединялись царства и государства, не бились люди насмерть за воду и золото, ибо не было тогда людей. И не было златокровых, не было сереброволосых варваров, не было ни матери-луны, ничего, кроме Праотца-Океана, чьи чистые воды омывали берега, вылизывая их шумными прибоями и ласковыми ветрами.

С годами Лаитан начала понимать, о чём говорит ей нянька. Её кровь, её золото, пробуждаясь от спячки, неся с собой память поколений и шум веков, говорили ей об этом. Во снах она видела ушедшие расы, будто чужая память пробуждалась в ней, говоря на разные лады пугающими голосами. Лаитан была одна, в каждом сне, всегда. Она познала смерть многих народов чужими глазами. Она видела зарождение царств и княжеств Семиречья. Она создала Империю…

На этом сне Лаитан всегда просыпалась в слезах, бежала к няньке и утыкалась в тёплые руки. Лаитан плакала, а нянька утешала её. Молча, всегда молча, будто нечего было сказать ей на детские вопросы.

И вот однажды, когда Лаитан подросла достаточно, расцветая и преображаясь, она поняла, что никогда не была дальше, чем определённые для неё помещения дворца. Она захотела покинуть пределы, но ей помешала магия. Двери и окна закрывались, проходы затягивала пугающая темнота. Лаитан была гордой, не просила помощи, да и не знала, у кого и как. Она совершенствовала свои умения, будила голос крови, терзала себя испытаниями. Воительницей, достойной своей охраны, она не стала, да и не нужно это госпоже, у которой есть своя преданная свита. Её уделом были стихии, силы теней и света, искусство Мастера. Она должна была стать Мастером Мастеров, а не воином.

— Почему я знаю, как всё было? — спросила она однажды, раздосадованная очередной неудачей при попытке убежать из просторной клетки.

— Ты не можешь не знать. Ты — госпожа. Мать матерей. Лаитан, — сказала ей нянька. Лаитан поймала её взгляд. Холодный, жёсткий, будто вырезанный в темноте ярким лучом.

— Я видела создание Империи.

— Ты должна это была увидеть.

— Но я не вижу снов о том… о том времени, когда жила моя мать.

— Еще не время, Лаитан. Время само приходит к нам, мы не можем прийти к нему сами. В тебе говорит твоя кровь, память твоих матерей. И голосу матери, которая дала тебе жизнь, не дано пока пробудиться.

— А у неё тоже была только нянька? — небрежно и грустно спросила Лаитан.

— Это традиция.

— А как же отцы? Предки, создатели?

— Нет создателя-отца, кроме великого Прародителя, — оборвала её нянька.

Прошло время, Лаитан открыла все двери и вышла вон. Она блуждала по коридорам, не в силах понять, где она и куда попала. Те, кто встречались ей, падали на колени. Незнакомые лица. Люди, нелюди, животные и жрицы в церемониальных одеждах приветствовали госпожу, Мать Матерей.

Лаитан попала в такой же длинный, низкий и тёмный переход, как и тот, по которому их вёл дварф. В конце коридора, порядком наплутавшись, Лаитан нашла комнату, в которой не было ничего, кроме постели, стола и стула. На столе стояло нечто объёмное, многоцветное и красочное, будто подсвеченное изнутри. Лаитан подошла ближе. Это оказались кукольные домики, изображавшие Империю и прилегающие территории. Присмотревшись, она поняла, что все строения и отметки на карте выложены из разноцветных драгоценных камней, ценных пород дерева, металла или песка. Крошечная вселенная, в которой центровое место занимал Империя. Было видно, как она строилась, прошлые границы отмечались прозрачным зелёным минералом. Лаитан видела, что было до, знала это, помнила из снов. Она видела настоящие пределы своего царства, они были выложены непрозрачной голубой каменной оградкой. И почему-то она знала, что это единственное место, где царство останется нетронутым.