— Морстен!

Тьма расступилась. Перед ним, на ступенях золотого трона, выполненного в форме солнечных дисков, стояла та, кого называли Медной Змеёй Империи, Матерью Матерей, Вечной Хранительницей Света… В медных волосах играл отсвет солнечных лучей, захваченных кристаллами Кузниц, и запертых там, чтобы высвобождаться постепенно, наполняя зал мягким сиянием. В воздухе пахло песком и мёдом, травами и ядом. Налитые смертоносным золотом зрачки, походившие на монеты, ввинчивались в его душу, выжигая незримым пламенем боли тяжёлые раны там, где тело когда-то пронзили лезвия алебард и черные клинки империи. Её клинок. Или её сестры?

Но сейчас она шла к нему, безоружная, без закрывавшей тело чешуи, неуязвимой для ударов мечей и Мастерства. В его руке был клинок, он чувствовал, как внутри металла, откованного не в Империи, и не в Долине, бьётся жажда. Жажда крови, жажда жизни, жажда смерти. Он сжимал рукоять легендарного меча Тьмы. Оружия, которое никогда не появлялось в этом мире с тех пор, как совокупными усилиями двух сил Тьму отбросили на дальний север.

И, пожалуй, единственного средства прервать существование той, кого в своё время выбрал Свет.

— Морстен, чего ты хочешь? — спросила она. Он помнил её имя, не то, которым владычицу называли пять сотен лет назад. Её настоящее имя.

— Чего тебе по-настоящему нужно?

— Чего хочет твоя чёрная душа?

— Зачем ты живёшь?

Эти вопросы прошли мимо. Клинок, разрезая взвизгнувший воздух, прочертил чёрную линию, завершившуюся у груди Лаитан, едва прикрытой тонкой тканью. Браслеты на её руках звякнули, жалобно, тонко, но она не сделала попытки защититься. Понимая, что не успеет.

— Ничего личного, — всматриваясь в её лицо, и замечая тонкие морщинки, пролёгшие от крыльев изящного носа к уголкам губ, сказал он. Лицо, которое раньше преследовало его во снах. Кровавых, тяжёлых, болезненных. Наполненных местью. — Ничего личного, Литан. Я просто должен был сделать это давно, Улла.

Она шагнула вперёд, и меч взвыл, погружаясь в плоть, блещущую податливым золотом.

— Ты уверен, что тебе нужно именно это? — прочёл он на губах, покрытых выплеснувшейся золотой кровью.

— Нет, — отступил назад Морстен. С волнистого лезвия длинного меча капало драгоценное золото. — Не уверен. Я уже пережил эту месть. Ради большей. Это сон. Дурной сон.

Чёрный Властелин, ощутив движение за своей спиной, развернулся, нанося мощный удар клинком в мелькнувшую серую тень.

— Лаитан, да… Ты Лаитан, и мне не нужна твоя смерть. Не сейчас.

Тьма, проникнувшая под защиту Медноликой, легко и гибко вспоровшая её разум, воспользовавшись утратой силы матери матерей, деловито и по-хозяйски прошлась в сердце, удовлетворённо заурчала, будто сытая кошка, и покинула тело окончательно. Она шлёпнулась на липкий пол с высоты своего роста, услышав, как позади, от спины и затылка отсоединяются какие-то холодные жгуты. Призраки тронного зала, на мгновение показавшиеся перед ней, испугали Лаитан до полуобморочного состояния своими кривыми лицами. Перекошенные от боли, до сих пор носившие посмертные маски искривлённых гримас, в которых их застала смерть, мелькнули перед лицом, беззвучно чавкая ртами, в которых виднелись гнилые осколки зубов. Лаитан отшатнулась, поскользнулась на чем-то скользком, повалилась вниз, вскрикнув и зашарив руками по полу, пока не решилась потратить часть своей силы на то, чтобы сотворить огонь над головой.

Отползая на руках все дальше и дальше, она слышала мерный шум капель воды, шлёпавшихся вниз с высоты где-то неподалёку. Хорошо, значит, тот самый родник берет начало где-то недалеко, по нему можно будет дойти до стены с выходом…

Лаитан замерла, прислушиваясь. Руки дрожали, во рту был гнилостный привкус, вокруг слышались разносящиеся под сводами стоны боли, радости, наслаждения плотскими утехами. Где-то вдалеке возилось чьё-то тело, извиваясь и постанывая, но громче всего в голове раздавались звуки капающей воды.

Кап-кап-кап…

Лаитан силой воли успокоила дыхание, прикрыла глаза, раз уж все равно её силы не хватало победить магию душ в этом месте.

Кап-кап-кап…кап…

Медноликая сосредоточилась, сформировала тёплый шар в ладонях, напитала его силой своей души, ощущая, как температура тела падает. Её начало знобить, пещера показалась ледяной, звуки отдалились.

Она открыла глаза.

Шар над головой тускло вспыхнул…

Десятки, сотни, множество неисчислимых искорёженных лиц, почти обрётших белёсую плёнку плоти, уставились на Лаитан, щелкая обломками зубов в считаных дюймах от лица.

— А-а-а-а-а! — заорала Медноликая так громко, что своды пещеры качнулись, когда от них отразился её звонкий голос, ударивший обратной возвратной волной в грудь Медноликой. Она упала на лопатки, светлый шар над ней погас и наступила чернота и тишина, в которых слышались безумные всхлипы матери матерей, горячо молящейся всем стихиям, теням и свету. Последним, о ком она вспомнила, была Тьма, но она её тоже не услышала.

Лаитан утёрла со лба холодную испарину ледяной рукой. Она привстала, шагнула в сторону и тут же наткнулась на чьё-то тело. Присев и ощупав его дрожащими руками, она поняла, что это одна из её жриц. Возможно, Киоми. Холодное тело было похоже на мумию, иссушенную и сморщенную, с которой свалились браслеты и украшения, валяющиеся рядом, под ногами.

— Морстен… — шёпотом, чтобы снова не потревожить алчущие крови души, позвала она.

— Да, Лаитан, — ответил он, наблюдая, как серая тень оседает на пол склизкой кучкой чего-то, напоминавшего больше плоть пещерного гриба-слизевика, чем живое существо. С любопытством Морстен смотрел, как мерзкие капли серой призрачной плоти соскальзывают с клинка, шипящего, как горячее железо в прохладной воде, и разбиваются о пол из камня. Из серого полированного камня, а не песка, которым, согласно традиции, устилали пол в тронном зале Мастера Мастеров.

Вокруг него рушилось пространство сна, построенного этой тварью, и в нос вползал дики по силе запах посмертия. Нет, это был не Властелин Ничего. Его присутствие здесь не требовалось. Но то, что сейчас умерло, не закончив до конца горький пир на душе Тёмного Владыки, имело в себе чёткую подпись Мастера, и, несомненно, было продуктом его мастерства. Одним из первых экспериментов, попыток научиться управлять жизнью после смерти.

Стены тронного зала уступили место каменным перекрытиям, низким и заросшим кристаллами известняка. Невысокий потолок сходился на купол где-то вверху, а кругом царила тьма. Её привычные объятия распахнулись перед Морстеном, все ещё продолжавшим сжимать в руке меч, и он прикрыл глаза, смотря вовне потайным зрением, для которого не нужен был свет вообще. Никакой.

Когда-то это был тронный зал. Или торжественный зал. Место, где вершился суд, праздновались победы и принимались решения. Но с тех времён протекло много времени и воды, затянувшей стены отложениями соли и мягкого мела, за тысячелетия спрессовавшегося и приобрётшего прочность камня. Обитатели этого места замерли на своих местах там, где их застала смерть, и безглазые черепа ухмылялись гнилыми зубами, обрамлённые остатками похожих на паклю бород.

Везде — вдоль стен, возле возвышения с угловатым камнем-троном, все ещё сверкавшем из-под слоёв отложений гранями цельного кристалла — лежали, сидели, стояли тела. Мумии. Высушенные досуха, окаменевшие от богатой солями воды, и относительно недавние, только начавшие свой путь в вечность памяти и камня. «Вот они, твои ворота в историю, — подумал Морстен, вспоминая свою перепалку с варваром-Коэном. — Если бы ты их только видел, то, наверное, обгадился бы».

Но среди мёртвой залы ещё теплилась жизнь. Рядом с телом, закутанным в одеяния жрицы-золотокровой, сжалась в комок, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, Лаитан. Её медные волосы в теневом зрении казались черными. И к ней подбирались плотные серые сгустки, выбрасывавшие перед собой ложноножки-жгутики. Камень в местах прикосновений окутывался иголочками льда, мгновенно таявшими, стоило полупризрачной твари переместиться чуть дальше. До того мига, когда плоть противоестественного союза воли Посмертника, сущности призраков и странной подгорной жизни коснулась бы Матери Матерей, оставались считанные секунды.