«Обычный день из жизни варвара», — подумал он и разлепил губы, чтобы улыбнуться. Было больно.

Коэн вынырнул из воспоминаний, и помотал головой. Таящийся в его родовом дворце подземный этаж был важен, это он помнил. Но чем именно и зачем его замуровали вскоре после рождения Ветриса — этого он не знал. А советники, как один, отказывались рассказывать, пока повелитель не достигнет нужного возраста и не овладеет памятью предыдущих воплощений. «Какая, к хренам, память, — разозлился он при этой мысли. — Обрывки. Ветошь. Я не могу сейчас даже рассчитать простейший курс сближения в системе трёх тел…»

На этих словах он вздрогнул. Они звучали дико, чуждо и незнакомо, но вырвались в его сознание леденящим ветром, легко и непринуждённо. Коэн обхватил ладонями закружившуюся голову, и тихо заскулил, не думая о том, что его могут услышать Безымянные. «Так вот о чём они говорили… — варвару стало страшно. Он не признался бы в этом никому, бесстрашие и смелость ценилось дороже золота, но страх от того никуда не делся. Ужас от осознания того, что ему придётся потерять себя — того себя, которого он помнил уже два десятилетия. — Я не хочу!»

«Придётся, — отозвалось внутри него. Голос Ветриса, прозвучавший из тьмы разума, был холоден и бесстрастен. — Это происходит регулярно, и страшиться тут нечего. И незачем. Ничто не помешает мне стать собой. А тебя, мальчишка, я даже не вспомню. Не бойся, это не больно…»

Утро имело привкус скисшего и забродившего вина из маленьких плодов жестикулы, которые по осени сами сыпались в руки прохожим на пышных аллеях городского сада. Центральные рынки сегодня были закрыты, в Империи объявлен траур, в течение которого никто не имел права сочетаться браком, соединяться друг с другом и праздновать дни прихода в этот мир. Только женщины, которым подошёл срок подарить жизнь, были избавлены от всех ограничений, но таковых в Империи было все меньше год от года.

Вырождение мужчин, начавшееся задолго до прихода Лаитан на трон, как раз сыграло ей на руку, когда ей выпала честь стать матерью матерей, но одновременно стало и проклятием, от которого не сыскалось лекарства. Империя умирала.

Пышное царство, чьи пределы объединили все стихии, от Соленморья до пустынь Вековых Песков, чахло и ссыхалось, сколько бы сил не вливали жрицы в его чресла — оно уже не могло дать потомков. Чистая кровь, которой славились все жители Империи на рассвете оной, давно смешалась с кровью пришлых, загубив чудотворные силы почти всех. Жрицы ещё держались, хотя и в их рядах то и дело сыскивались грязнокровки, которые не получили в наследство от родителей свою силу. Жрицы жили долго. Порой, дольше многих правительниц Империи, наставляя и воспитывая дочерей великой матери, пробуждая в них силу и чувственность, чьи лунные путы могли сковать любого человека.

Человека, но не одного из древних.

И вот теперь Лаитан узнала, что не только её народ погибает. Варвар из далёких степей принёс весть о своём народе, предложив союз во имя него. Лаитан не спешила соглашаться на предложение, но где-то внутри себя подозревала, что предложение Ветриса было самым разумным.

Она поднялась на ноги и села в постели из мягких перьевых подушек, шёлковый полог над кроватью едва уловимо качнулся, возвещая госпожу о том, что Киоми где-то рядом.

— Я слушаю тебя, Киоми, — сказала Лаитан.

— Госпожа, варвары сидят тихо, бунтов не было и ночь прошла спокойно.

— Киоми, что ты выбрала бы, если бы была на моем месте?

— Я не смею выбирать, госпожа. Я всего лишь служанка.

— Ты дочь своего народа, дочь Империи стихий и великий воин, Киоми. Ответь мне на вопрос.

Служанка довольно долго молчала, подбирая слова.

— Ветрис скрывает многое. Я вижу в нем тоску по дому, но я вижу в нем и боль от смертей своего народа. Но… — она замолчала.

— Но он какой-то бесцветный, да?

Киоми согласно кивнула, проявившись из тени перед Лаитан. В руках служанки было платье из синего льна — символ вечности и смерти в Империи. Лаитан оделась, продолжив начатый разговор.

— Он блекл и будто является отражением истинного человека. Знаешь, я потратила достаточно сил ещё вчера, чтобы вспомнить его лицо. У меня получается странный облик. Он словно сочетает в себе все лица всех своих людей.

— Он призрак тени, госпожа. Ему нельзя верить!

Лаитан усмехнулась, в спальне сверкнули зелёные огоньки её глаз с вертикальными зрачками.

— Ты победила множество воинов, Киоми, доказала свою верность и преданность мне и Империи. За это я выбрала тебя быть рядом со мной всегда. И теперь у меня для тебя другая просьба…

Тени качнулись и исчезли, оставляя стены спальни Ветриса. Свет стал ярче, в нем закружились золотистые пылинки, свивающиеся в единый силуэт госпожи Лаитан. Она поманила его пальцем, ни слова не говоря, и подвела к одной из стен, чьи камни уже обрисовали контур небольшого прохода…

За золотым переходом скрывалась большая комната без стен, крыша над которой поддерживалась тонкими резными столбами, украшенными каменными лозами и изящными изображениями птиц. Площадка, казалось, обрывалась в пропасть, источающую туман где-то в глубинах своей пасти, оскалившейся клыками скал. По сложенному из небольших плиток полу были разложены ковры и небольшие подушки, а в центре возвышался треугольный бассейн, заполненный блестящей на пробивающемся сквозь щели в крыше солнечном свете влагой.

«Это иллюзия, — понял Ветрис, окинув комнату взглядом. Кроме бассейна, все остальное было прикрыто иллюзией, а пропасть за пределами помещения и вовсе была мороком. Но воздух был свеж, и не исключено, что сейчас они находились где-то на крыше дворца. — Но опасности нет, и на том спасибо, Лаитан».

У него был выбор — использовать защиту, или подождать. Восстановившиеся силы позволяли многое, но вождю стало интересно, что же предложит ему владетельница.

Его учёные долго изучали Империю. Очень долго. Множество поколений просеивали песчинки человеческих жизней между пальцами, пока не нашли жемчужину. В одном из караванщиков, чья прабабка была жрицей. Собственными глазами увидев сияние золота в крови, Ветрис понял, что Империя — это не только единственный шанс на выживание. Нет, не его личное, об этом он не думал. Но шанс на выживание Долины как народа и памяти, которая, несмотря на смешение крови и ослабление духа, все ещё была сильнее небытия. Помимо выживания всех цивилизованных стран, Империя, сохранившая и преумножившая наследие Древних, могла стать основой и опорой нового, невиданного до того порядка.

И знающие подтвердили: от союза золота и серебра родится новое, сильное семя. Внук караванщика, обучавшийся сейчас в школе Безымянных, грозил заткнуть за пояс не только бессменного наставника, но и самого Ветриса. Князь Долины вышел победителем только за счёт своего обширного опыта и памяти, пробуждавшейся в теле постепенно.

Лаитан смотрела спокойно. Рядом с ней стояла чуть поодаль её верная служанка. Госпожа что-то шепнула ей и та удалилась, после чего она обратилась к варвару:

— Ты в праве позвать с помощью Киоми своих верных людей, — она тряхнула браслетами, и тени выплюнули жриц и воительниц личной гвардии Медноликой, вставших позади своей госпожи. — Мы покидаем Империю, варвар. И я предлагаю тебе пойти со мной к Соленморью, великому прародителю жизни и кругу смертей. Его воды не тронуты временем, он помнит рождение множества таких Империй и Долин, как моя и твоя. Если мы и сможем отыскать ответ и лекарство от порчи, это лежит у берегов океана.

— А почему нет, владетельница? — спокойно ответил Ветрис. — Я возьму тех, кто пойдет за мной и всех Безымянных. Благодарю за возможность прикоснуться к легенде в компании с тобой.

— Советую тебе, варвар, собраться достойно предстоящего похода. Дело будет долгим и опасным. И тайным, — шёпотом произнесла она. — О том, что мы ушли, не должен знать никто. Даже твои самые приближенные слуги в Долине. Киоми позаботится о том, чтобы твои воины попали сюда тайно.