Шаги приблизились. Из-за поворота показался мерцающий, мутный свет коптящего факела, и за ним — освещённое лицо человека. Видны были только нос, подбородок и лоб, под которым чернели впадины глаз. Очертания искажались, то прячась во мраке, то проступая яснее, из-за этой игры света и тьмы лицо канцлера было почти неузнаваемым. Лорд Оурбан боролся со страхом, уступая любопытству, двигался осторожно, словно охотник через трясину. Иногда он замирал, прислушиваясь. Из его приоткрытого рта вырывалось влажное сипение, пот капал с складок щёк.

Миновав нишу в стене, канцлер ощутил лёгкое прикосновение к плечу. Нервы не выдержали, воображение дало последний толчок, свет факела перед глазами поплыл — вначале медленно, потом с вызывающей дурноту быстротой, ушли куда-то стены, потолок, пол. Откуда-то выскочили черти с пылающими рожами, закружились в бешеном вихре, а голос, показавшийся Оурбану голосом дьявола, тысячью медных щитов гремел в ушах.

Невероятным усилием канцлер переборол слабость, прислонившись к стене и цепляясь ногтями за выступы в камне, чтобы не сползти вниз.

— Что это так напугало вас, ваша светлость?

— …!

— Да успокойтесь же, ради Бога! Здесь никого и ничего нет, кроме нас с вами…

— Это в-вы… ваше преосвященство…

— А вы что решили — вас чёрти в преисподнюю утащить хотят? Конечно, я. Но, святое древо, вы-то как сюда попали?

— Я-я-а-а… М-м-м…

— Совершенно непонятно, и даже странно, Оурбан, очень-очень. Неужели же вам понадобились чертежи тайных переходов, чтобы, когда герцог Гисбулт подойдёт к замку, спрятаться здесь? А? Ха-ха! Видите, как я остроумен, не правда ли?

— Да… Нет… Я просто увидел, монсеньор…

— Увидели? — посерьёзнев, прервал его епископ. — Это Я вижу. Вижу, вы, господин Оурбан, завели тайны от вашего лучшего друга. Э-хе, такова наша доля — быть преданными — и чему это я так удивляюсь? А ведь и война-то ещё не началась… Не оправдывайтесь, господин канцлер, я всё понял. Завтра же король узнает обо всём…

Канцлер опустился на колени.

— Господи, ваше преосвященство, смилуйтесь, смилуйтесь над бедным глупцом, бес помутил разум мне… Пощадите…

— Ладно… Пока ладно. Пусть Бог, взирающий денно и нощно на грехи наши, судит нас! Но… смотрите, Оурбан. Такие похождения отличаются от любовных одним небольшим нюансом — я — не король, а Башня не покои её величества. Идите с миром…

…Очень хорошо, думал епископ, возвращаясь в свои апартаменты, Оурбан полностью в моих руках. Однако, зачем, всё-таки, он ходил в Башню? Не может быть, чтобы одно только любопытство…

…Очень хорошо, думал канцлер, понемногу обретая душевное равновесие за бутылкой великолепного вина десятилетней выдержки. — Бульони и вправду решил, будто я хотел разведать ходы под замком. Пускай себе!.. И всё же — зачем Великий приезжал туда? И почему Бульони так сторожит подземелье?

Оурбан впервые пожалел о собственной трусости — повторить разведку он так и не насмелится…

Через несколько дней Трастилия начала войну. Граф Брианский с пятнадцатитысячным войском подошёл к Агунту, расположившись на равнине в низовьях Триба — великой реки, протекающей через всю страну от западных границ Бургонда до восточных уделов Брианы. Брианское войско составляли преимущественно лёгкая конница и пешие меченосцы, которых ещё называли броневиками из-за их больших и тяжёлых щитов. Немногочисленное рыцарство графства почти в полном составе сопровождало ставку Гессена, командующего Брианским войском.

С другого берега Триба переправлялась конница графа Югосского, возглавляемая им самим и маркизом де Буш, наместником южных колоний. Просторные степи графства воевали редко, его войско насчитывало всего семь тысяч. Люди вольных равнин, и кочевники, и оседлые пахари, они были хорошими всадниками, стремительно налетавшими на врага, не давая тому возможности занять удобные позиции, окружали, снова исчезали, появляясь там и тут, наводили панику, а тучи стрел довершали дело.

Один недостаток видели в них военачальники — очень уж свободолюбивы были «степные птицы Югосии»: ни деньги, ни плети, ни гневные указы графа не могли заставить идти их в бой, только ненависть к врагу собирала разрозненные отряды в единое войско.

Ядром Трастильских полков, цветом и гордостью всей королевской армии признавались грозные силы герцога Бургондского, могущественнейшего повелителя трети территории страны, вассала строптивого и упрямого, чьи предки не единожды пытались сеть на трон, а то и просто отделяли герцогство в самостоятельное государство. Сам Бургонд, в былое время неприступный, как небо, расположенный на склонах и у подножия Аронского хребта, по древности соперничал с Трастилинобургом. Как западный форпост страны, он с успехом отражал нашествия диких племён Ацции, легионов Рума и Троеносии. Четырежды враг штурмовал его стены, а флот близлежащего моря-озера Гепон неизменно топил неприятельские суда южных соседей. Последние десятилетия Бургонд подрастерял былую мощь, хотя и разросся в площади, катаклизмы в недрах Аронского хребта изменили очертания Гепона, уменьшив его почти на треть, стерли с лица земли самую неприступную часть цитадели, плато Чёртова Голова с башнями на нём. Кроме того, на территории герцогства росли и процветали новые города — Столм — основанный румским полководцем Трабаном и впоследствии отошедший Трастилии; Великий Оазис — предмет вожделения Троеносии и часто меняющий подданство, ожерелье мелких — Тим, Кукронг, Тур, Борн, Комариная Гора. В отличие от самого маркизата Трастильского, Бургондские земли имели развитую сеть мануфактур, процветала торговля, открывались рудники. Централизация власти Бургонда слабела, однако вассалы и на этот раз выставили под знамёна герцога самую внушительную, 30-тысячную армию.

Бургондские полки подошли к Агунту последними, расположились дугою. Их лагерь выглядел необыкновенно внушительно, со множеством шатров, обозами, подготовленными для длительной войны.

Утром туман над берегами Триба прорезал рёв сигнальных труб — приближались троеносские полки. В готовой к бою армии Трастилии заканчивалась передислокация прибывших вечером отрядов графа Сорунгского, правителя юго-восточной колонии. Солнце едва показалось над горизонтом, а лагерь давно пробудился. Лязг оружия, крики часовых и рассыльных, конское ржание — сливались в общий, почти слитный гул. То там, то тут, среди серой массы солдат мелькали перья и плащи рыцарей. Время от времени проносились целые кавалькады нарядных всадников — это какой-нибудь военачальник со свитой устраивал смотр своим полкам. На высоком холме располагалась ставка, туда стекались отовсюду ручейки дворян, надеявшихся выслужиться или хотя бы просто удостоиться благосклонного взгляда его светлости барона Койти, второго маршала Трастилии. Шатёр барона, весь расшитый золотыми гербами, со штандартом на шпиле, изредка обнаруживал в себе вход, куда ныряли с обнажённой головой военачальники. Сам же второй маршал до начала битвы ни разу не покинул походные апартаменты.

Итак, сражение начиналось. Трастильские полки под рёв труб двинулись туда, где сквозь рвущуюся дымку показалось войско неприятеля. В тумане сохранять боевой порядок армии становилось всё сложнее, лавина человеческих тел ломалась, адъютанты с приказами от маршала растерянно выкрикивали имена командиров. Мгла местами становилась такой, что в двух шагах ничего нельзя было увидеть. С холма перемещения полков угадывались, но слишком много времени уходило на координацию действий. Люди рушили строй, внезапно натыкались на препятствия — край левого крыла почему-то угодил в болото, несколько сот пехотинцев стояли, не зная, куда им двигаться.

Даже сам маршал выбежал из шатра, беспокойно прикладывая трубу к глазам, переходил от одного края обзорной площадки к другому, как будто это давало возможность лучше увидеть ситуацию.

И тут в небе что-то произошло. Сперва послышался гул, всё усиливающийся, ставший невыносимо громким. Кони бесились, сбрасывая всадников, потом ужасающей силы шквал пронесся над долиной, смёл палатки, сорвал стяги… и стих. Гул и ветер прекратились в одно мгновение, но за те секунды, что длилась паника, клочья тумана были размётаны, и появившееся солнце озарило грандиозную картину, пестрившую всеми цветами радуги: внизу, на равнине, на многие версты вокруг виднелись лоскутки беспорядочно рассыпавшихся полков, а с юга к ним двигалось Троеносское войско в полном боевом порядке, чёткие шеренги сминали кавалерию, лучников, пехоту, ряды щитов и шлемов сияли, а впереди, на белом коне под парчовой попоной ехал сам Гисбулт — великан в серебряных доспехах, сопровождаемый знаменосцем…