— Да, кстати, вы слышали, сэра Рида обвинили в колдовстве, взяли под стражу, и сейчас он, скованный по рукам и ногам сидит в Монастырской башне. Наш король не хотел его ареста, но епископ настоял.

Кронг, звякнув ножнами меча о латы, обернулся к Оурбану, выжидающе и как-то особенно мрачно посмотрел на толстяка. Тот, захваченный новою темой, не заметил взгляда.

— Во дворце говорят: епископ дорвался до власти, будет свирепствовать, пока не выкорчует всю ересь. Вы слышали — среди дворянства существует организация «Чёрный ворон», в которую входят многие знатные вельможи, и наш святейший отец, преисполнен ярости, утверждает, что сведёт с плахой либо с костром любого, кто окажется замешан в этом деле. Воистину, безумные слова безумного человека, но!.. — Оурбан поднял палец. — Человека, в чьих руках сейчас большая власть. Боже, несчастный король вынужден был сдаться, когда епископ, обнаружив по доносу тайный документ организации (Кронг при этих словах изменился в лице) потребовал у него права брать в кандалы каждого, кто окажется причастен «Чёрному ворону».

— Что же было в документе, Оурбан? — спросил хриплым, низким голосом маршал.

— Этого я не знаю… — Лорд Оурбан намеревался объяснить Кронгу ещё кое-какие тонкости последних политических событий при дворе, но путники уже въезжали в замок, и зрелище, открывшееся им, заставило канцлера умолкнуть.

От дверей главной башни двигалась процессия. Впереди шествовала четверка юных пажей в тёмных, бархатных костюмах. Следом шли носильщики с закрытым, без окон, паланкином мышиного цвета, с золотым гербом на двери, изображавшим восьмиугольник и вписанную в него окружность. За паланкином шагали ещё двое пажей.

Процессия неспешно и величественно проплыла мимо почтительно посторонившихся путников к воротам замка. Маршал и канцлер долгое время стояли, не шевелясь, как будто заколдованные или парализованные ужасом. Ворота закрылись, а взгляды вельмож были прикованы к тому месту, где несколько минут назад плыла обитая рыхлым бархатом и кожей крыша паланкина, а теперь покоился массивный засов. Лишь когда лошади запереступали, замотали головами, норовя куснуть друг дружку, побледневший лорд Оурбан проявил первые признаки жизни, вздрогнул, оглядел двор замка и, как будто с трудом преодолевая немоту, спросил маршала:

— Что могло привести ЕГО к нам?..

— Только бог может это знать, — проговорил Кронг в глубоком раздумье. И тут оба путника вздрогнули, а лорд Оурбан снова изменился в лице, покрылся испариной и затряс рыхлыми щеками.

— Боже, боже!.. Черт, проклятый щенок!

Причиной испуга стал грохот, раздавшийся где-то внутри замка, а двумя секундами позже из низенькой дверцы в стороне от главного входа стрелой вылетел мальчик-поварёнок, растрёпанный, взъерошенный — и со сдавленным смехом исчез за углом. Вслед за сорванцом в проёме показался сам повар, румяный толстяк с внушительной сковородкой в руке. Обругав мальчишку, он высморкался в передник и нырнул обратно. Наблюдавший за этой сценой лорд Оурбан бросил в сердцах:

— Чёрт возьми, теперь я буду шарахаться от каждого скрипа!

Король обедал. Человек в летах, но ещё далеко не старый, коренастый, похожий на буйвола, с широким, смуглым лицом, он редко терял аппетит, и сейчас яства, в изобилии стеснившиеся на столе, исчезали в августейшем чреве так скоро, что человек непривычный к подобному зрелищу мог заподозрить некий обман зрения. Король, впрочем, успевал заниматься и множеством других дел. К примеру, когда свиная нога, брызгая соком и взбрыкивая всеми имеющимися в наличии суставами, попадала между его бульдожьими челюстями, король решал вопрос об удовлетворении ходатайства на постройку новых конюшен для будущих лошадей. Когда вино из полуведёрного кубка лилось в глотку — ухитрялся обсуждать расположение пороховых погребов во вновь возводимой башне. А едва рот получал возможность отдохнуть, заглатывая хрустящих, лоснящихся от жира перепелов, король хохотал над очередным анекдотом шута о том, как Гисбулт будет валяться здесь, у ног его величества, жалостным голосом моля о пощаде.

Нужно сказать, что и кони, и порох имели непосредственное отношение к предстоящему вскоре большому и радостному событию — войне с соседом, герцогом Гисбултом, который, будучи мерзавцем из мерзавцев, нагло заявил во всеуслышание о якобы ложных правах его величества на владение землями Гисбултов. Страна готовилась к празднику, и общий воинственный дух, как нигде, естественно, царил в самом королевском замке. Кроме короля за столом имели удовольствие присутствовать его мать, Агнет Корлианская, сын — наследник престола, а ныне герцог Торнский, его преосвященство епископ Бульони, а так же десяток мелких вассалов и придворных, и шут — любимец своего хозяина. Такое общество — если не считать пажей, прислуги, охраны — можно было застать в тот час в столовой зале замка. Само помещение блистало роскошью, но для людей знающих производило впечатление «сорочьего гнезда» — здесь в безвкусности были собраны богато инкрустированная золотом мебель, картины в тяжёлых рамах, бесчисленные канделябры и люстры, пол устилали ковры, а на потолке красовался громадных размеров герб его величества, сверкающий самоцветами и драгоценными металлами. Подобная же крикливость была присуща и одежде придворных.

Итак, король обедал и вёл важный государственный разговор, а вернее, вёл его святейший отец-епископ, говоривший с таким пылом, что, казалось, ещё чуть-чуть — и жаркое в блюдах начнёт подгорать, а вино в фужерах едва не закипало.

…-Особенно сейчас, ваше величество, сейчас, и как можно скорее надо покончить со всеми внутренними делами. Вы должны понять меня, я не в коей мере не хочу оттянуть то событие, которого мы все так ждём. Нет. Война будет, и очень скоро. Но. Но враг у нас самый главный кто?

— Герцог Гисбулт! — гаркнул шут, пожилой гримасник и льстец. Король с силой затряс головой, показывая абсолютное согласие. Епископ Бульони, явно ожидавший подобной реакции, пылко воскликнул:

— Нет! Вы заблуждаетесь. Наш враг не тот жалкий сквалыга и дряхлый трус! Он сдастся на милость нам после первого же свиста стрелы. — Здесь его величество одобряюще хмыкнул. — Да, от первого! А истинный наш враг — рядом!

— Что-о-о?! — весь стол изумлённо содрогнулся.

— Да-да, рядом. Вы посмотрите, кто вас окружает, ваше величество. — Величество огляделся, но только ещё больше удивился. — О, нет же, я говорю — вообще, кто ваши слуги?

— Вы, епископ…

— Да, я — ваш преданный слуга. Зато кроме меня у вашего трона множество тех, кто, прикрываясь маской благородства, продал вас и вашу страну герцогу Гисбулту!

— Кто они?! — в гневе воскликнул король, отрывая фазанью ножку ото рта с таким пылом, что брызги жира разлетелись в стороны на несколько шагов. — Покажи их мне, покажи — и ты увидишь, как по прошествии часа… нет, половины часа их головы уже никогда не смогут соединиться с телами!

— О… — Епископ поморщился. — Я знаю, ваше величество, вы полны решимости. Однако выслушайте же до конца. Ваша страна полна нищих и бедных людей, тогда как благородных, истинных и чистых дворянских родов становится всё меньше. Это первое. В вашей стране привольно гуляют шайки разбойников, грабя караваны вашего величества. Ваши вассалы, поджав хвосты, сидят по своим замкам, боясь высунуть нос из конуры. Казна пуста. Крепости полуразрушены, да что там… — Епископ перевёл дух, собираясь произнести последний, сильнейший аргумент. — Что вы едите, государь?!

Государь бросил ошеломлённый взгляд сначала на Бульони, потом на остаток фазаньей ножки.

— А что?

— О, боже великий, ваше величестве, разве это если ваши предки?! О, вы не простите мне, если я начну перечислять вам все те изысканные чудеса поварского искусства, коими отцы наших родов утешали свои души после великих и славных дел. А теперь? Да на этих столах жалкие объедки, к ним побрезговали бы прикоснуться в добрые времена слуги вассалов ваших предков! — Король угрюмо молчал. — Итак, государь, собираясь на войну с герцогом, нам необходимо расправиться прежде всего с теми врагами, кто пользуясь вашим доверием, вашей добротой, вашей любовью к подданным, вашим мужественным и честным сердцем, которое отличает ваше величество от того же подлеца, герцога Гисбулта, обманом и хитростью, лицемерим и подкупом терзают королевство, бросают камни на и без того тяжёлое бремя вашей власти, оставаясь безнаказанными. Так неужели вы, государь, в такой ответственный момент для будущей войны, и более того, для самой незыблемости государства, закроете глаза на происки подлых шакалов, расшатывающих устои святая святых — трона!