К моему удивлению, портрет вышел очень похожим. Взрыв аплодисментов, несколько тактов из «Тангейзера» — и прожектора озарили элегантную голову.

Стоя среди гостей, Леонора подняла бокал в честь Нолана.

Озадаченный его благородством, я пригляделся к небесному лицу — и все понял. Именно точность портрета заключала в себе жестокую иронию. Обращенная вниз линия рта, вздернутый, чтобы натянуть кожу на шее, подбородок, дряблое местечко под левой щекой — все было передано в облаке с той же убийственной дотошностью, что и в живописном портрете.

Гости толпились вокруг Леоноры, поздравляя ее с удачным представлением. Она же не отводила глаз от своего облачного портрета, словно видела себя впервые. На висках ее выступили вены…

Наконец голубые и розовые огни фейерверка затмили плывущее над озером изображение.

Незадолго до рассвета мы с Беатрисой Лэфферти шли по пляжу, наступая на скорлупу сгоревших ракет. На опустевшей веранде в лучах фонарей блестели неубранные стулья. Едва мы дошли до ступеней, наверху раздался звон стекла и женский возглас. Стеклянная дверь с треском растворилась; мужчина в белом костюме торопливо пересек веранду.

Едва Нолан исчез в темноте, в освещенное пространство вступила Леонора Шанель. Устремив взгляд в темные облака, клубящиеся над виллой, она рассеянно обрывала драгоценности с глаз; они падали на плиты пола и слабо вспыхивали у ее ног.

Из-под эстрады вдруг вывернулся Пти Мануэль и быстро пробежал на своих кривых ножках во тьму.

За воротами взревел мотор. Леонора повернулась и медленно пошла в дом, ступая по своим изломанным отражениям в осколках стекла.

Высокий блондин с холодными и жадными глазами шагнул ей наперерез из-за поющих статуй, стерегущих темную библиотеку. Потревоженные статуи отозвались тихим гулом. Когда Ван Эйк медленно двинулся навстречу Леоноре, они подхватили и усилили звук его шагов.

Следующему нашему представлению суждено было оказаться последним.

К вечеру над озером собрались тяжелые тучи, тусклый отблеск солнца зловеще подсвечивал их черные чрева… Такие облака — не для скульпторов.

Ван Эйк не отходил от Леоноры. Когда я разыскал Беатрису, она хмуро глядела вслед песчаной яхте, рывками мчавшей их к озеру. Предгрозовые шквалы трепали и дергали паруса.

— Я не вижу ни Нолана, ни Мануэля, — сказала она озабоченно. — Представление начинается через три часа.

— Представление уже окончено. — Я положил руку на ее локоть. — Когда освободитесь отсюда, Беа, приезжайте ко мне. Будем жить у Коралла D, я научу вас резать статуи из облаков…

Ван Эйк и Леонора вернулись через полчаса. Он прошел мимо меня, как мимо пустого места; Леонора прижималась к его плечу. Дневные драгоценности на ее лице ярко вспыхивали, разбрасывая резкие отблески по всей веранде.

К восьми, когда начали съезжаться гости, Нолана и Мануэля еще не было. В электрическом свете веранда стала теснее и уютнее, но черные громады туч нависали над нею, словно разгневанные гиганты. Крылья наших планеров трепетали в неспокойном воздухе.

Шарль Ван Эйк не продержался в небе и минуты — опрокинутый порывом бури, его планер сорвался в штопор. В пятидесяти футах над плато он сумел выровняться и поймал восходящий поток. Пока он не приблизился к туче, планер слушался, но при первой попытке оседлать вершину чудовищного облака машину опять перевернуло, закрутило — и на глазах у Леоноры и гостей планер с оторванным крылом врезался в воду.

Я вскочил и двинулся к Леоноре. И тут увидел Нолана с Мануэлем: стоя под балконом, они молча смотрели, как Ван Эйк выбирается из тонущего планера в трех сотнях ярдов от дома.

— Зачем было приходить? — спросил я Нолана. — Ты уж не летать ли собрался?

— Нет, — процедил он, не вынимая рук из карманов. — Потому и пришел.

Леонора блистала в вечернем туалете из павлиньих перьев, развернувшихся гигантским шлейфом у ее ног. Сотни павлиньих глаз вспыхивали, отражали предгрозовой свет, облекая ее тело кольчугой синего пламени.

— Мисс Шанель, — проговорил я извиняющимся тоном, — облака как безумные. Сейчас будет буря!

Она кинула на меня насмешливый взгляд.

— А рисковать вы что — не собирались? Для таких облаков мне нужен крылатый Микеланджело. А что Нолан? Тоже испугался?

Она почти выкрикнула это имя. Нолан вскинул на нее глаза — и повернулся спиной. Освещение над Западной Лагуной уже сменилось: половину озера заволокло тусклым маревом.

Меня дернули за рукав: это Пти Мануэль уставился снизу хитрыми детскими глазами.

— Реймонд, а я могу! Дай я возьму планер.

— Мануэль, бога ради! Убьешься!

Но он уже проскочил между золочеными стульями. Леонора вздрогнула, когда он с той же бесцеремонностью дернул за руку и ее.

— Мисс Шанель! — Горбун смущенно улыбался. — Хотите, я для sac вырежу статую? Прямо сейчас, из большой тучи, а?

Она смотрела на него сверху вниз, не отвечая. Казалось, ее и отталкивает и дразнит простодушие карлика — он пожирал ее взглядом, нисколько не стесняясь всей сотни холодных глаз ее шлейфа.

Ван Эйк, хромая, брел от озера к вилле. Я догадывался, что Мануэль вступил в негласное соперничество с белокурым тевтоном.

Лицо Леоноры тронула гримаса.

— Майор Паркер, велите ему… Хотя нет! Поглядим, на что годен этот калека.

Облачная масса, клубившаяся над виллой подобно испарениям зловещего вулкана, подсвечивала ее лицо странными тусклыми отблесками.

Она вдруг просияла над Мануэлем своей ослепительной улыбкой:

— Ну, давай! Посмотрим, что ты вырежешь из грозы! В ее сверкающем драгоценностями лике, казалось, проступили очертания мертвой головы.

Под стеклянный хохот Леоноры Нолан перебежал террасу, павлиньи перья хрустнули под его каблуками. Но перехватить Мануэля мы не успели — ужаленный насмешкой госпожи, он с быстротой песчаного краба скользил по склону. А на веранде уже собирались зрители-…

Желто-оранжевый планер набрал высоту и поравнялся с тучей. В пятидесяти ярдах от ее мрачных извилин внезапный вихрь ударил машину, но Мануэль выровнялся и начал работу. Капли черного дождя сорвались к нашим ногам.

Вот появились очертания женского лица. Сатанинские глаза горели сквозными прорезами в туче, рот кривился темным пятном в шевелящейся облачной массе…

Нолан, уже подбегая к планеру, громко вскрикнул. Мануэля подхватил восходящий поток и вознес высоко над тучей. Борясь с обезумевшим воздухом, его планер устремился вниз и снова врезался в тучу. Ее гигантская масса вдруг разомкнулась, устремилась вперед как бы в чудовищном спазме и поглотила машину.

В молчании мы смотрели, как размочаленный планер крутило в чреве тучи. Обломки фюзеляжа разлетелись, пронзая расползающиеся контуры гигантского лица. Когда планер рухнул в воду, это лицо уже корчилось в агонии. Его перекрутило, рот оторвался, глаз лопнул, куски заворачивались в разные стороны… Новый шквал превратил их в ничто.

С ярко освещенного прожекторами неба все еще сыпались обломки планера.

Мы с Беатрисой Лэфферти объезжали озеро, искали тело Мануэля.

Зрители, ставшие свидетелями его смерти, потеряли вкус к представлению: общество поспешно разъезжалось. За несколько минут берег опустел. Леонора равнодушно глядела вслед отъезжающим, стоя рядом с Ван Эйком среди неубранных столов.

Беатриса, застыв у песчаной яхты, молчала. На песке валялись обломки планера, — обрывки холста, размочаленные стойки, схлестнувшиеся узлами рулевые тяги. В нескольких ярдах от кабины я увидел тело Пти Мануэля — мокрый ком, вроде утонувшей обезьяны, — и отнес его к яхте.

— Реймонд! — Беатриса обернулась к берегу. Тучи сгустились уже над всем озером, первые вспышки молний целили в холмы позади дома. В наэлектризованном воздухе вилла, казалось, утратила всю свою пышность. В полумиле от нас, спустив шевелящийся хобот к озеру, шел по долине смерч.

Грозовой вихрь качнул яхту. Беатриса крикнула: