— Похоже, что так. — Аскийоль кивнул и тут вдруг заметил, что Уиллоу не отрывает от него глаз, полных слез. Он взял себя в руки и напористо заговорил:

— Что ж, мы должны быть в полной готовности. Я намерен руководить данным проектом. Вы, Мери, будете работать под моим началом, используя в силу их возможностей трех остальных — Роффрея, Толфрина и Уиллоу. Попросту говоря, вы будете ведущим Игроком.

Мери посмотрела на партнеров; те уже были на пути в лабораторию, где Зелински и его бригада разрабатывали тактику:

— Вы слышали?

Адам бросил на Мери взгляд страдающего бессловесного животного и опустил глаза:

— Слышали. Всё слышали.

Она посмотрела на Аскийоля, словно обращаясь за советом, но здесь он помочь не мог. Сейчас оба они были в одинаковом положении — Мери по отношению к Роффрею, Аскийоль по отношению к Уиллоу.

Мери чувствовала: близится время, когда ей придется порвать узы, связывавшие ее с мужем.

Аскийоль думал: прошло время, когда его и Уиллоу могло связать то общее, что есть у него с Мери...

Обменявшись взглядами, они, казалось, сообщили это друг другу, не прибегая к словам.

И тут вмешался Зелински:

— Общая готовность! Помните, в предстоящем раунде нам нужна ошеломляющая победа! Этот раунд будет последним, и победа в нем должна быть решающей!

Пятеро во главе с Аскийолем и Мери двинулись к специально подготовленному пульту.

Миссия Зелински и его бригады была окончена, они отошли в сторону.

Пятерка успокаивалась перед Игрой.

Уиллоу и Адаму Роффрею это удавалось с трудом — оба боялись, но боялись разного. Уиллоу боялась, что, выдержав испытание, Мери может обрести сверхразум. Роффрей боялся, что Мери станет безумной, но для него был неприемлем и противоположный исход — он разрушил бы их отношения, прежде чем появилась бы хоть какая-то возможность восстановить их.

Роффрей видел: теперь Аскийоль стал его соперником. Сам Аскийоль вряд ли это сознавал.

Только Толфрина не пугал ни один возможный исход. Он чувствовал, что в любом случае рассчитывает на победу, коль скоро в борьбе за нее Игроки получат столь эффективную поддержку Мери.

Аскийоль, наклонившись к Мери, прошептал: — Помните: я нахожусь в неразрывном контакте с вами, а вы — со мной. Как бы близко вы ни подходили к безумию, не паникуйте. Я позабочусь, чтобы с вами ничего не произошло.

— Спасибо, — улыбнулась Мери.

Они ждали, и напряжение становилось почти невыносимым.

Едва уловимое ощущение, как первое прикосновение скальпеля: чужаки начали зондирование.

— Не ждите их! В атаку! В атаку! — закричал О’Хара.

И вошедший в контакт с Мери Аскийоль стал тут же вычерпывать, выводить на поверхность воспоминания Мери, упрятанные в самых глубоких тайниках ее подсознания; он поступал с ней так, как мог бы поступить разве что смертельный враг.

Но и соскальзывая в головокружительный, тошнотворный водоворот безумия, она понимала: Аскийоль не враг, злоба ему вообще незнакома. Лишь фантастическое самообладание могло заставить его продолжать это занятие — но он продолжал. Он воздействовал на ее сознание, подгонял его, тащил, разбирал на части — и делал это, полностью отдавая себе отчет: в конечном счете может оказаться, что он совершает тягчайшее преступление.

Рядом с Аскийолем обливались потом трое остальных мужчин: они снабжали Мери энергией, которую Аскийоль концентрировал, направляя на атакующих чужаков.

— Вот они, Мери, вы их можете видеть!

Мери подняла остекленевшие глаза на экран.

Да, она их увидела.

И внезапно всю ее словно затопил вал отвратительной тьмы. Докрасна раскаленные иглы впивались в серое вещество ее мозга. Оно напряглось, как струна, но продолжало сжиматься и будет сжиматься, пока она окончательно не сломится. Она больше не могла... Не могла...

Она рассмеялась. Это ведь шутка, просто затянувшаяся. Они там, наверно, все со смеху покатываются.

Она вопила и мяукала, отгоняя бесконечную вереницу демонов и вампиров, с шутовской важностью вступающих в ее разум и проваливающихся в его бесконечных коридорах. Они блудливо хихикали и идиотски скалились, они разворовывали ее интеллект и плоть, они таскали ее взад-вперед за нервы и разнообразили свои забавы, лаская похищенные части тела...

Она перешла в контратаку, как только все поле заполнилось кроваво-красным ощущением — тем же, что и всегда. Его-то она узнала. С ним она была хорошо знакома и ненавидела его пуще всего на свете.

Конец эмоциям — конец жалости к себе — конец любви — конец тоске, и ревности, и бессильной грусти. Сомкнувшаяся, слившаяся в одно целое тройка наделяла своей энергией Мери. Все, что чувствовала она, чувствовали и они. Все, что видела и делала она, видели и делали они. Временами же единение всех пятерых было столь слитным, что все видели то же, что Аскийоль; это придавало им энергии, и всю ее они передавали Мери.

Они атаковали снова и снова, преследуя ненавистного противника, всей мощью объединенного мозга отсылая врагу впечатление за впечатлением.

Участвующие в Игре чужаки реагировали на происходящее так, как если бы в войне, где до сих пор единственным оружием был меч, их вдруг обстреляли из атомной пушки. Они дрогнули под напором атакующих. Дрогнули, изумились и, по непостижимым своим обычаям, восхитились. Но, оправившись от первого потрясения, ответили еще более жесткой контратакой, играя расчетливо и безжалостно.

Откуда-то извне донесся голос, и Роффрей прервал контакт. Кричал О’Хара: «Мы побеждаем, психологи были правы. Она знает алгоритм выигрышной стратегии, каким-то образом она заставляет сознание отсылать обратно именно те воздействия чужаков, которые им наиболее антипатичны. В рамках человеческого опыта такой подход неосуществим. А у нее это выходит!»

Роффрей с искаженным гримасой лицом мельком взглянул на него и опять подключился к Игре. О’Хара, прежде чем сосредоточиться на Игре, решил немного понаблюдать за ним. Их перевес пусть медленно, но рос — казалось, воодушевление Мери вдохновляет остальных Игроков выкладываться до последнего.

— Вот и пришел наш час, — хрипло сказал О’Хара. — Наш звездный час.

Он взглянул на Мери: страшную маску ее лица, сплошь залитую потом и слюной, окутывали те же мерцающие образы, что окружали сосредоточенное лицо Аскийоля.

Теперь она знала, что выигрывает, теперь могла убедиться: чужаки отступают, теперь знала: победа в ее руках. И каким бы неистовым и всепоглощающим ни было безумие, как бы ни болели в невыносимой муке ее сознание и тело, присутствие Аскийоля давало ей веру в себя, и она продолжала теснить противника.

И вдруг — обморок, и сразу — голос откуда-то издалека:

— Мери! Мери!

Продолжать было трудно — Аскийоль понимал, что не без его помощи дошла она до такого состояния, — но необходимо. Он положил ладонь на влажные от пота волосы Мери, запрокинул голову, вглядываясь в ничего не выражающие глаза.

— Мери, ты можешь отбросить их. Ты можешь ! — он стал воздействовать на ее сознание, заставляя смотреть на экраны.

Она замолотила кулаками по креслу и вдруг взглянула на Аскийоля, — к его облегчению, разумными глазами.

— Аскийоль, — сказала она, — и как мы жили раньше?

— Мы можем быть одним целым, Мери, прямо сейчас!

Не успел он договорить, как она разразилась воем — нет, хохотом — Аскийоля будто булыжником били по голове. Заслониться бы, сбежать, спастись от того, что сам сотворил, — и все же он опять повернул ее голову к экранам.

Исстрадавшийся Роффрей не сводил с них глаз, но не вмешивался.

Мери стала рычать и царапаться, Аскийолю не удавалось восстановить с ней контакт. Взмахнув рукой, как цепом, она впилась ногтями ему в лицо. Роффрей с некоторым изумлением заметил, что пошла кровь. Он забыл, что во многих отношениях Аскийоль такой же смертный, как и он сам, — во всяком случае, Аскийоль что-то потерял в его глазах.