И он спросил, обращаясь ко всем своим помощникам, ищейкам, костоломам, осведомителям и даже специально приглашенным посыльным:

— Кто этот Паяц?

На этот раз в его голосе не было и намека на уравновешенность. Временами он звучал даже резко.

Кстати говоря, все его подчиненные — кроме посыльных, которым до этого вообще не доводилось слышать Тиктакщика, — впервые слышали, чтобы Тиктакщик говорил так много.

Выслушав Хозяина, все бросились на поиски.

Кто же он — Паяц?

Летающая лодка зависла над третьим уровнем города, он подполз к краю дрожащей алюминиевой рамы (тот еще летательный аппарат) и посмотрел вниз на ровные, словно сошедшие с картин Мондриана ряды зданий.

Где-то поблизости, чеканя шаг, строем двигалась к заводским воротам смена, заступавшая на работу в 14:47. Ровно через минуту он услышал, как в обратном направлении устало промаршировала с завода смена, отработавшая в ночь.

Хитрая ухмылка заиграла на его загорелом лице, обозначив на щеках ямочки. Потом, взъерошив огненнорыжую шевелюру, он поправил свой шутовской наряд, встряхнулся, усмехнулся тому, что должно было произойти минуту спустя, и решительно перевел рычаги. Летающая лодка заскользила вниз. Паяц, прикрываясь от встречных воздушных потоков, промчался над движущимися тротуарами, сминая прически расфуфыренным дамам, — глаза скошены к переносице, растопыренные ладони приставлены к ушам, язык высунут, а глотка издает какие-то непристойные звуки. Диверсия получилась скромной: один пешеход, испугавшись, растерял свои свертки, какая-то дама обмочилась, а еще одна вдруг шлепнулась на тротуар, и эскалатор автоматически отключился, чтобы она привела себя в порядок. Пакости вышли мелкими.

Паяц набрал скорость и на бреющем полете умчался прочь. Оп-ля!

Обогнув башню Центра По Изучению Хода Времени, он увидел очередную смену, только-только ступившую на движущийся тротуар. Привычным движением, абсолютно синхронно, колонна сошла с медленной ленты эскалатора и, словно кордебалет из допотопного фильма Басби Беркли, одним прыжком вскочила на тротуар-экспресс.

Предвкушая предстоящую сцену, Паяц вновь улыбнулся, и стало заметно, что с левой стороны у него не хватает одного зуба. Лодка, нырнув, устремилась в сторону рабочих. Поравнявшись с ними, Паяц забегал по своей летающей посудине, освобождая защелки, удерживавшие самодельные корыта, в которых он обычно держал балласт. Корыта опрокинулись, и на головы рабочих дождем посыпались леденцы. Целое море леденцов. На покупку такого количества леденцов потребовалось бы никак не меньше ста пятидесяти тысяч долларов.

Леденцы! Миллионы розовых, желтых, зеленых, лакричных, малиновых, мятных леденцов — гладких, облитых глазурью, с мягкой сладкой тянучей начинкой — просыпались на головы, на плечи, на фуражки заводских рабочих, застучали по тротуарам, покатились под ногами, заслонили своим веселым ребячьим разноцветьем небо. Потоки сладкого цветного дождя хлынули в мир здравого смысла и хронометрического порядка. Леденцы!

Рабочие заулюлюкали, заулыбались, стройные ряды распались, и раздался ужасающий скрежет, словно миллионы ногтей зацарапали по школьной доске. Потом механизмы, которые приводили в движение тротуары, зачихали, зашипели, засоренные леденцами, и остановились. Рабочие смешались в кучу-малу, хохотали, каждый старался запихнуть в рот побольше леденцов. Это был настоящий праздник — беззаботности, радости и смеха. Но...

Смена задержалась на семь минут.

И вернулась домой на семь минут позже положенного срока.

Генеральное расписание было нарушено на семь минут.

Работу транспорта из-за неисправности эскалаторов парализовало на семь минут.

Паяц просто щелкнул по первой костяшке домино, и вслед за ней — шлеп-шлеп-шлеп — повалились все остальные.

Система вырубилась на семь минут. Конечно, вы на такую ерунду не обратили бы никакого внимания, но для общества, единственной движущей силой которого были приказы, послушание, единство и хронометрически выверенный распорядок жизни, — это была катастрофа.

И потому Паяцу приказали явиться к Тиктакщику. Это требование передали по всем каналам связи. Паяцу предписывалось прибыть ровно в 19:00. Они ждали его, ждали, ждали, но Паяца и след простыл. Потом, в половине одиннадцатого, он все же объявился в другой части города, спел песенку о том, как прекрасна лунная ночь в каком-то никому не известном Вермонте, и снова исчез. А они-то все это время ждали его, вместо того чтобы заниматься тем, что им вменялось по плану. Весь распорядок полетел к чертям. Вопрос оставался без ответа: кто же он такой — Паяц?

Хотя подразумевался под этим вопросом, конечно, другой, более важный: как мы дошли до того, что смех, кривлянье и болтовня какого-то придурка плюс леденцы на сто пятьдесят тысяч долларов выбивают из колеи всю экономику и культурную жизнь государства?

Леденцы, господи ты боже мой! Бред какой-то! Где это он раздобыл столько денег (они точно знали, что на покупку леденцов ему потребовалось сто пятьдесят тысяч долларов, поскольку специальная Группа Экспертов, получив приказ, оцепила тротуары, собрала все до единого леденцы, подсчитала их количество и, произведя необходимые расчеты, определила их стоимость. Это задание выбило Экспертов из графика основной работы по крайней мере на день.)? Леденцы! Ле-ден-цы?.. Погодите-ка... Секундочку (надо будет потом наверстать)... Так ведь леденцов не выпускают уже лет сто... Где он их достал?

Хороший вопрос. Но скорее всего ответа, который удовлетворил бы вас, вы на него не получите. Но ведь на свете так много вопросов без ответов, не правда ли?

Продолжение вам известно. А вот начало. Итак.

Все по расписанию. День за днем, год за годом: 9:00 — просмотр утренней корреспонденции. 9:45 — встреча с правлением плановой комиссии. 10:30 — обсуждение дальнейшего совершенствования подбора кадров с Дж. Л. 11:45 — молитва о ниспослании дождя. 12:00 — ленч. И так далее.

— Сожалеем, мисс Грант, но собеседование было назначено на 14:30, а сейчас уже пять. Жаль, что вы опоздали, но мы не можем идти против правил. Приезжайте поступать к нам в колледж через год... И так далее.

Пригородный поезд отправлением в 10:10 следует с остановками в Грейсхейвене, Гейлсвиле, Тонаванде, Джанкшене, Селби и Фэрнхарсте, минуя Индиана-Сити, Лукасвилл и Колтон, где останавливается только по воскресеньям. Экспресс в 10:35 останавливается в Гейлсвиле, Селби и Индиана-Сити, кроме воскресений и праздников. В эти дни он останавливается в... И так далее.

— Я не могла ждать, Фред. В 15:00 мне нужно было быть у Пьера Карттена, а ты обещал встретить меня под вокзальными часами в 14:45. Тебя не было, вот я и ушла. Ты всегда опаздываешь, Фред. Если бы ты пришел вовремя, мы успели бы все обговорить, а так мне пришлось оформлять заказ самой.

«Уважаемые мистер и миссис Эттерли! Доводим до вашего сведения, что мы вынуждены будем отчислить вашего сына Джеральда из школы, если только вы не изыщете более действенных способов предотвратить в дальнейшем его постоянные опоздания на занятия. Безусловно, ваш сын образцовый ученик, он великолепно успевает по всем предметам, но постоянство, с которым он попирает школьные порядки, делает невозможным его пребывание в системе, предполагающей нахождение учащихся в определенном месте в строго обусловленное время». И так далее.

ВЫ БУДЕТЕ ЛИШЕНЫ ПРАВА ГОЛОСА В СЛУЧАЕ НЕЯВКИ ДО 8:45.

Мне неважно, какой будет сценарий. Лишь бы он был готов к четвергу.

ОТПРАВЛЕНИЕ В 14:00.

Вы опоздали. Мы взяли на работу другого. Искренне вам сочувствуем.

ВВИДУ ДВАДЦАТИМИНУТНОГО ОПОЗДАНИЯ ВАША ЗАРПЛАТА УРЕЗАНА.

Господи, который час? Мне надо бежать!

И так далее. И так далее. И так далее. И так далее далее далее далее далее тик так тик так тик так, и в один прекрасный день уже не время служит нам, а мы ему. Мы становимся рабами инструкций, солнцепоклонниками, живущими от восхода до заката, потом привыкаем к жизни, основанной на ограничениях, ибо система прекратит функционировать, если мы перестанем неукоснительно придерживаться этих ограничений.