Через двор от господского дома стоял еще один, именовавшийся "людской". За ним размещались амбары, хлевы, конюшня и погреб-ледник. До реформы помещение это служило для дворни, а позже для сезонных рабочих. Там-то и жила Гапа, устроившись на свой вкус, с фикусами и самоваром, а Игнат предпочитал маленькую комнату при конюшне. Когда-то к людской была сделана пристройка, служившая квартирой приказчику, как в скромной Соловьёвке именовали управляющих, однако в последний раз квартира эта была занята ещё при дедушке и вот уже лет тридцать как пустовала.

Игнат был из местных бобылей, пожилой уже мужик, медлительный, как говорили, рахманный, но аккуратный до мелочи. Несколько лет он прослужил поддужным и конюхом на знаменитом конном заводе в Новотомникове. Общество лошадей он предпочитал людскому, был рассудителен и исполнен здравого смысла, но иногда вытворял такие вещи, от которых Александре Николаевне делалось дурно. Летними ночами на белое полотно он ловил летучих мышей, сушил их, толок в порошок и порошок этот добавлял в корм лошадям, свято веря, что "лошадям это хорошо". Сам же в страстной четверток, какая бы при этом ни была погода, всегда окунался ещё до свету в прорубь. На груди носил бумажку с воскресной (Да воскреснет Бог), и говорил: "Если носить, Господь завсегда спасёт".

Не отставала в этом отношении от него и Агафья Капитоновна. Она не шутя боялась призора очес, и вообще была суеверна и падка до слухов, носителем которых был старчик Хфедюшка – осколок старой, дремучей Руси. Хфедюшка ходил по волости в раздавленных лапоточках, с оловянной кружкой, притороченной на груди толстой волосяной веревкой, кликушествовал, но порой возвышался до умопомрачительных пророчеств, "говоря по памяти, как по грамоте", и именно это создало ему почтение окрестнх обитателей. Бытовала быличка, неизвестно кем сложенная, будто раз у прощи явилась ему Богородица и попросила напиться. Хфедюшка зачерпнул воды той самой кружкой, которую носил у сердца, Матерь Божья милостиво приняла из рук его сосуд сей сомнительной чистоты, а в отдачу одарила яблочком и сказала: "Когда в амбарах вместо хлеба будут золото и серебро, а бумажные деньги все исчезнут, вот тогда и надо ждать конца света. Явится искуситель, а тем, кто ему поклонится, даст он домы хорошие, платья и всякую одежу барскую, всякие сласти и пищу ускусную. Тех же, кто верует истинному Христу, он будет мучить. А пока ещё не всем проповедовано евангелие и многие пророчества не сбылись".

Попадья Василиса Ниловна старчика не жаловала, как не жаловала вообще всех "странных", зато у Гапы Хфедюшке радушный приём был обеспечен всегда. Возражать Василисе Ниловне она, конечно, не решалась, но часто в своё оправдание воздвигала пред очами Александры Николаевны огромное, грязное, захватанное Писание в истёртой телячьей коже, открывала место из послания апостола Павла к евреям, заложенное обрывком "Губернских новостей", и торжественно и медленно читала: "Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство ангелам".

Временами Хфедюшка исчезал куда-то на дальние богомолья, потом так же неожиданно являлся, преисполненный повествованиями о чудесном, и ему отводилось почётное место на конике, стена над которым была увешана засиженными мухами платками с изображением петухов, голубков и разных неведомых зверей и цветов и среди них красовался даже один исторический – с ликами "предводителей сербского восстания в Боснии и Герцеговине, бьющихся за веру Христа и освобождение отечества от варваров" генерала Михаила Черняева, Лазаря Сочицы, князя Милана Сербского, черногорского князя Николая, Гаджи-Гирея и ещё семи всем известных героев.

Владелец Медиа-Корп Ларионов, где несколько последних лет работал Михаил, по совместительству исполнял обязанности главного редактора знаменитой газеты железнодорожников «Гудок», или можно было сказать наоборот, что должность главного редактора позволила ему открыть своё собственное дело, но ставить здесь приоритеты мы предоставляем людям компетентным.

В начале лета ветераны железнодорожного узла Моршанск обратились в газету с просьбой разобраться с ситуацией, сложившейся вокруг их узловой больницы, которая по чьему-то произволу превратилась в труднодоступную поликлинику.

Ларионов примерно представлял себе, в чём там дело, и на помощь не спешил, но ветераны проявили настойчивость, писали руководству РЖД, и оттуда пришло распоряжение отправить журналистов.

Обычно в крупных городах имелись местные фотографы, они-то и выполняли по договоренности с редакцией необходимые съёмки. Однако Моршанск был городом совсем не крупным, и потому такого фотографа там не нашлось, поэтому сопровождать корреспондента Ларионов попросил Михаила.

Гришу Сабурова, который занимал должность специального корреспондента газеты "Гудок", Михаил не знал лично, но слышал о нем ещё тогда, когда сотрудничал с холдингом "Совершенно секретно". Гриша слыл чудаком, однако его историческая публицистика стяжала ему некоторую известность. Когда липецкий металлург Лисин создал газету "Газета", Гришу пригласили туда, и материалы его, снабжённые уникальными, ранее нигде не публиковавшимися фотографиями, занимали по целому развороту. С подачи металлурга новое издание взяло и удержало либерально-патриотическую линию и настолько удалось, что очень скоро потеснило "Коммерсантъ" с "Известиями", и кое-кого это обеспокоило. Перед президентскими выборами 2004 года "Газету" от греха подальше переформатировали в карманное издание, украсив уродливым двуглавым орлом, отчего она стала похожа на черносотенный листок. Дальнейшая Гришина карьера в целом повторяла судьбу всей свободной прессы – государство заворочалось, глухо заворчало, давая понять, что у него зарождается собственная философия истории.

В конце концов он докатился до "Гудка". Конечно, время настало такое, что и "Гудок" потребовал лояльности, но в круг Гришиных обязанностей входило создание очерков о носителях разных железнодорожных профессий, а это не принуждало заключать сделку с совестью. Время от времени Гриша тыкал пальцем в карту железных дорог, висевшую в коридоре второго этажа, брал требование и отправлялся за тридевять земель вникать в тонкости работы путейских рабочих, или тружеников шаровой части, или осмотрщиков подвижного состава.

Моршанск – городок небольшой, поэтому слух о приезде корреспондента газеты «Гудок» быстро облетел заинтересованных лиц. Следующим утром Михаил с Гришей сидели с ветеранами в здании локомотивного депо. Во дворе на постаменте стояло самоходное орудие выпуска 1943 года: именно в этих местах во время Отечественной войны формировалась знаменитая на всю страну «Тамбовская колонна», танки которой, построенные на деньги крестьян и вошедшие в разные соединения, дошли до Берлина и Вены, и вот сейчас перед посланцами столицы сидели дети тех, кто водил эти танки в бой.

Председатель совета ветеранов локомотивного депо Валентина Григорьева производила впечатление боевой медсестры, которая, в случае нужды, и сама бы не затруднилась направить на врага железную машину. Наконец она вручила Грише пухлую папку переписки ветеранов с чиновниками всех уровней и пригласила прогуляться до бывшей больницы.

Железнодорожная больница, затенённая липами и березами, произвела благоприятное впечатление отличным ремонтом, новым оборудованием и приятной прохладой после сорока на улице. Всё это благолепие сделало бы честь областному стационару любого уровня. Вот только пустые палаты в половине двенадцатого утра производили странное, если не сказать гнетущее впечатление.

Осмотрев больницу, Гриша с Михаилом перебрались в кабинет главного врача бывшей больницы, а ныне поликлиники Александра Ивановича Осипова. Сюда же проследовали и некоторые из ветеранов. В иное время Александр Иванович, пожалуй, и не допустил такой фамильярности, но присутствие дорогих гостей из профильной газеты поневоле делало из него друга народа. Это был человек лет под сорок, лысоватый, с беспокойными глазами, немного суетливый, одетый со всей возможностью, которую только способен дать провинциальный шик, и Гриша, по одному только взгляду на него, прочитал в душе его, как по книге.