Сказочный сюжет о смерти Кащея от коня представляет больший интерес по сравнению с предыдущим сюжетом тем, что оставляет впечатление архаичности (даже Баба Яга там – в ее «южном» варианте, пасет стада кобылиц у синего моря, и некоторые исследователи в данном контексте связывают этот персонаж с «женоуправляемыми» сарматами-язигами – степными соседями славян III в. до н.э. – III в. н.э., см. выше).

Общая линия вкратце такова. Герой женится на богатырше Марье Моревне (наиболее характерный сюжет) и поселяется в ее дворце. В отсутствие жены он входит в запретный «чулан» и обнаруживает там пленника Марьи Моревны Кащея, висящим на цепях. Кащей уговаривает героя дать ему воды, а, напившись, обретает всю свою силу, стряхивает цепи и похищает жену спасителя. Герой трижды пытается увезти жену, пробравшись в жилище Кащея в его отсутствие, но Кащей при помощи волшебного коня легко догоняет их и возвращает Марью Моревну себе. На четвертый раз герой сам обзаводится волшебным конем лучше Кащеева (получает за службу у Бабы Яги) и в схватке одерживает победу - его конь убивает Кащея [Афанасьев 1958 т. 1: 385]. Подробнее см. [Новиков 1974: 210-216]. «Сказка по-разному изображает гибель Кащея во время погони. Смерть его может наступить от удара в лоб копытом коня Ивана-царевича... от бешеной скачки, когда даже конь под ним издыхает, а у него перед кончиной «язык волочитце на аршин из глотки», наконец, от удара о землю в результате падения с коня. Сбрасывание Кащея с большой высоты обычно осуществляет его собственный конь, который вступает на ходу в сговор со своим родным младшим братом - конем героя» [там же: 216].

Итак, сопоставляем.

1.Кащей «висел на цепях», а у Иордана «Винитарий...с горечью переносил подчинение гуннам» [1997: 107-108]. «Саксон Грамматик рассказывает о войнах Германариха со славянами, о том, что он был в плену у славянского князя Исмара, что он предполагал жениться на Сунильде (здесь ее имя осмыслено как Свангильда – Лебедь)» [Рыбаков 1963: 17].

2. Смерть от коня. Гунны, победители готов, «словно приросли к своим... коням» [Аммиан Марцеллин 1993: 491].

3.«Случайность» смерти Кащея. Для нас это, пожалуй, – самая ценная «добыча» в данном сюжете. Закономерность, «мораль», красивость коллизии достигаются мастерством рассказчика-сочинителя и, с точки зрения историка, не стоят ничего. Наоборот, шероховатость фабулы заставляет подозревать детали события-прототипа. Поэтому гибель злодея от руки богатыря – затасканный во всем мировом фольклоре штамп, не говорящий абсолютно ничего о реальном прототипе мифа, но вот алогичная, случайная смерть может о чем-то говорить (Кащей уже изрубил своего противника, прежде чем попал под копыта вражеского коня). Зачем пересказчику сказки выдумывать такой мотив, как смерть злодея без заслуги в этом главного героя? Иордан пишет о том, как на помощь антам (славянам) в борьбе с готами пришли гунны: «Долго они бились; в первом и втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов! Но в третьем сражении, когда оба [противника] приблизились один к другому, Баламбер [вождь гуннов – В.Б.] подкравшись к реке Эрак, пустил стрелу и, ранив Винитария в голову, убил его; затем он взял себе в жены племянницу его Вадамерку и с тех пор властвовал в мире над всем покоренным племенем готов... » [1997: 108]. Надо заметить, что тут не хватает глагола «победил», выражений типа: «...убил Винитария и победил...», «...и разгромил...» и т.п. А, учитывая, что есть глагол «подкрался», возникает вопрос: а было ли вообще это «третье сражение»? Весьма вероятно, что гунны применили свою непревзойденную тактику партизанской войны. «Аланов, равных им в бою... они [гунны - В.Б.] победили, истомив бесконечной войной» [Иордан 1997: 85]. А, если так, то можно представить, как выглядела концовка войны для ее участников. Готы были крайне измотаны войной, их волю к борьбе под конец поддерживал только авторитет вождя. И как только последний пал в одной из мелких “бесконечных” стычек, они сдались. Все логично, понятно, и гот VI века Иордан даже слов много не тратит на описание очевидного. Для гуннов тоже было все понятно - они знали силу своей степной тактики. Но для антов, самих изнемогающих от тягот войны, такое поведение их противников должно было казаться верхом абсурда: страшный и коварный враг, непобедимый в бою, сдается, не понеся поражения в генеральном сражении, всего-то после потери военачальника. Жуткий кошмар, зловеще нависший над всей «Трояновой землей», рассеялся сам собой. Есть о чем слагать песни и что передать потомкам!

4. Марья Моревна – еще один сказочный аналог «росомонки Сунильды». Можно отметить у первой черты очевидного сходства со второй. Во-первых, «могучая богатырша» это, в переводе со сказочного –«предводительница могучего племени». Во-вторых, подчеркивается, что Кащей похитил не девицу-красавицу, а замужнюю женщину.

Содержание былины об Иване Годиновиче вкратце можно изложить так. Иван Годинович (по былине – племянник киевского князя Владимира) отправляется сватать дочь черниговского «гостя» Настасью Дмитриевну. Прибыв в Чернигов, он узнает, что та уже просватана за Кащея Трипетовича. Пренебрегая этим, он увозит её. На полпути к Киеву их настигает сам Кащей и вызывает Ивана Годиновича на поединок. Происходит схватка, в которой Иван побеждает Кащея и просит Настасью принести ему нож. Однако Кащей убеждает Настасью помочь ему. «В былине здесь допущена нелогичность: поверженный на землю Кощей говорит Настасье, что, если она останется с Иваном Годиновичем, то будет служанкой «портомойницей» и ей придется «заходы (уборные) скрести», а если выйдет за Кощея, то будет царицей. Из былинной ситуации это не вытекает, так как Иван Годинович – племянник великого князя, выступающего его сватом, он назван по имени и по отчеству, у него есть своя дружина, и он является крестным братом двух крупнейших киевских бояр-богатырей Добрыни Никитича и Ильи Муромца» [Рыбаков 2001: 310]. Это особенно важно подметить. Уговоры подействовали: с помощью Настасьи Кащей одолевает Ивана и привязывает его к дубу. Но вот на дерево садится «вещая птица» (ворон, пара голубей, пара лебедей) и предвещает бедствие Кащею. Кащей требует у Настасьи принести ему лук, чтобы застрелить птицу. Когда это сделано, связанный Иван произносит «заговор» на стрелы и лук, чтобы они поразили самого Кащея. Так и происходит: Кащей выпускает стрелу в птицу, а стрела попадает ему самому в голову и убивает его. После этого Иван чудесно освобождается и рубит Настасью на куски.

Итак, соотношение черт былины и письменных источников:

1.Бросается в глаза гибель и Кащея, и Винитария от ранения стрелой в голову. Другие же аналоги такого ранения, как, фольклорные, так и исторические, припомнить весьма сложно. Военачальники издавна носили шлемы (да и стрела на излете не всегда может пробить череп, часто нанося только легкое ранение), и фольклор отражает эту реальность. Известный же сюжет о Соловье-разбойнике, которого Илья ранил так, что «стрела попала в правый глаз, вылетела через левое ухо», несомненно, сам является перепевом какого-то не дошедшего до нас сюжета о гибели Кащея – такая рана смертельна, но, по сюжету былины пленный Соловей ещё свистел в Киеве, поэтому описание такой раны выглядит здесь чужеродно, просто как поэтическая хвала меткому стрелку.

2.«Случайность» гибели Кащея, внешняя причина его гибели, «гибель от своей стрелы», «заговор». Действительно, убивает Кащея не Иван, а какая-то посторонняя сила, воплощенная в «вещей птице», «заговоренном луке» (Б.А.Рыбаков отмечает, что Иван «заговаривает» свой лук, но в былине прямо не сказано, что Настасья подала Кащею лук Ивана – еще одна «нестыковка»: по древним представлениям, хозяин может магически воздействовать на свою вещь, но все понимали, что из чужого лука стрелять трудно, и очень странно, что то ли Кащей забыл свой лук дома, то ли Настасья – такая бестолковая). Все это полностью коррелируется с сообщением Иордана о том, что главную роль в разгроме готов (во «второй» войне, условно назовем ее так в отличие от «первой», когда гунны около 375 года впервые покорили остроготов) сыграл карательный поход гуннов, то есть сил посторонних и малознакомых жителям Поднепровья. «Гибель от своей стрелы» – ср. древний русский обычай, когда бой обязательно начинает князь, первый бросающий копье [Повесть временных лет 1950 т.1: 42], имеющий параллели, например, в Древнем Риме. Если Винитарий, согласно обычаю готов, (или славяне приписали, как часто бывает, свой обычай другому племени) при объявлении войны «антам» бросил своей рукой копье «на вражескую территорию», то прилетевшая через год-два ему в голову гуннская стрела вполне могла вдохновить славянских сказителей на подобные поэтические обобщения. Про обычаи готов, к сожалению, мало что известно. Но в Скандинавии, откуда пришли готы ([Буданова Готы 1999: 91], во всяком, случае, из близкого региона, с этим согласен и В.Н.Лавров [1999: 176]), в Средние века при созыве ополчения использовали стрелы, как символ. « “…Вырезать ратную стрелу...” – рассылаемая по стране стрела служила сигналом, призывающим к оружию» [Исландские саги 1956 прим. Стеблин-Каменского: 764]. И когда Винитарий так разослал стрелу всем своим подданным, а потом получил стрелу «в глаз» (как Соловей-разбойник), то какой это великолепный эпический сюжет! В отношении же «заговора», мы знаем из истории, что война между вассальными племенами далеко не всегда побуждает сюзерена выступить в поход в защиту одной из сторон. Гунны Баламбера кочевали в сухих степях Прикаспия и навряд ли хорошо знали, что творят их «подданные» в Причерноморье, не говоря уже о том, чтобы разбираться, кто прав, а кто виноват. Поэтому, более чем вероятно, что «заговор неведомых сил» (посольство славян к гуннам) действительно был (было) и, более того, сыграл (сыграло) в решении гуннов совершить карательный поход немалую, если не решающую роль. Если представить противоположный вариант (гунны уже образовали что-то вроде позднейшей Золотой Орды XIII-XV вв., имеют единую власть, тщательно следят за своими вассалами, имеют с этой целью развитый дипломатический и разведывательный аппарат и т.д.), то с точки зрения фольклора это ничего не меняет. В этом случае «властитель степной империи» перед карательным походом в Причерноморье просто не мог бы не вызвать в свою ставку представителей союзных и зависимых племен, тем более – от непосредственных соседей мятежных готов. И эта последовательность: сначала поездка посольства к гуннам, а потом – приход войск последних, должна была в фольклоре превратиться в причинно-следственную связь (тем более, что вожди, ездившие к гуннам, в своих отчетах перед соплеменниками были склонны, вероятно, скорее преувеличивать свое влияние на гуннов, чем преуменьшать его). Что в действительности представляли из себя гунны, об этом – в следующей главе.