Несколько забегая вперед, следует сделать некоторое уточнение по упоминавшимся в главе I русским фольклорным источникам. Вероятно, три фольклорных сюжета – две сказки о Кащее и былина об Иване Годиновиче зародились у трех различных групп восточных славян. Достаточно сравнить Марью Моревну из сказки с Настасьей из былины, как станет крайне маловероятным, что оба сюжета исходили из уст одних и тех же рассказчиков. Речь идет о тех временах, когда и сказки, и былина были вполне историческими преданиями и когда даже сомнение в истинности их у слушателей не могло возникнуть – если не верить преданиям отцов, то чему люди племен, не имевших письменности, могли верить? Н.В.Новиков [1974: 16-22] пишет о том, что волшебной сказке «верят и не верят», еще в XIX веке, а часто к ней и относились вполне серьезно, хотя к тому времени уже тысячу лет существовала русская письменная культура и, как было указано, сказка – это никак не историческое предание. Естественно было бы соотнести эти пока гипотетические культурные «группы» с реальными археологическими «сгустками» черняховской культуры (союзами тех самых «черняховских племен»).

Крупный «сгусток» на Роси и в Среднем Поднепровье можно соотнести с россами, росичами (см. главу I). Такой же крупный между Днестром и нижним Днепром - Б.А.Рыбаков [2001: 26-27] соотносит с летописными тиверцами. В излучине Днепра – менее крупный, соотносимый с уличами [там же]. Так в дальнейшем эти союзы племен и будут называться. Вероятно, сюжет «первой» сказки исходит от россов. Женский персонаж здесь совершенно непорочен. Она вполне невинно со своей стороны похищена Кащеем и использует близость с ним только для того, чтобы помочь герою его убить. Только в этой сказке есть некоторые сведения о Кащеевом царстве (в других источниках их нет совсем). Можно добавить, что «пиратский» вариант былины, вероятно, того же происхождения, т.к. там идет речь о торговом пути по Днепру – жизненно важной коммуникации для россов IV века. Видимо сюжет былины о Даниле Ловчанине (см. выше) также относится к тому же союзу.

К происхождению в союзе племен уличей можно возвести былину об Иване Годиновиче. Уличи находились ближе всех к владениям остроготов (которые, как все тогдашние германцы, не умели жить с соседями в мире) и крайне нуждались в поддержке союзников из родственных племен. А в тылу у них находились «вероломные росомоны». Отсюда – крайняя нетерпимость к женскому персонажу (даже ее отца назвали не князем, а «гостем», во многих вариантах помещают его не в русский Чернигов, а в самую враждебную на взгляд сказителя землю (Литва, Орда и т.п.). В.Я.Пропп [1999: 134] пишет, что многие исследователи отмечали крайнюю жестокость описания казни Настасьи в этой былине. Для большей нравоучительности сюжета казнь княгини Лебеди, совершенная Германарихом была приписана Ивану Годиновичу – отношение рассказчиков к княгине и ее племени очевидно из этой детали. В то же время географически излучина Днепра находится ближе всего к владениям гуннов – удобнее для «заговора» (посольства) к ним. В этом же союзе зародился и сюжет другой былины (или исторической песни), которая впоследствии была сильно переработана и в этом измененном виде дошла до нас как былина о Михаиле Потоке (но сохранила некоторые черты своего древнего варианта).

«Вторую» сказку следует связать с тиверцами. Они позже всех познакомились с готами (герой впервые увидел Кащея, когда тот уже «висел на цепях»). Дальнейшие события сказки также коррелируются только с событиями «второй» войны. Отношение к женскому персонажу в целом благожелательное, но сдержанное – герой борется с богатыршей Марьей Моревной, она – не своя, хотя и достаточно симпатична. Именно так, очевидно, к россам относились тиверцы. Почти столь же сдержанное отношение здесь и к Кащею – последний, хотя и злодей, но, в отличие от других источников, во «второй» сказке какие-то человеческие чувства ему не чужды – в благодарность за свое освобождение он рубит героя только после двух предупреждений.

В.В.Иванов и В.Н.Топоров пишут о развитии образа былинного Святогора: «В реконструкции Святогор – хтоническое существо, возможно, открыто враждебное людям… В этом [последующем – В.Б.] “улучшении” образа Святогора сыграл роль и внешний фактор – эпитет “святой”. Но сам этот эпитет, как и все имя Святогора, является, видимо, результатом народно-этимологического “выпрямления” первоначального имени, близкого названиям типа Вострогор, Вострогот, принадлежащим мифологической птице, связанной с горами в “Голубиной книге” (“Вострогор – от птица да всем птицам птица”, “Вострогот птица вострепещется, а Фаорот гора вся да восколеблется” и т.п.)» [Мифология 1998: 491]. Заметим, что «народно-этимологическому выпрямлению» подвергаются, как правило, заимствованные иноязычные слова и заимствовано было именно слово «Вострогот» («Вострогор» – это уже первая стадия «выпрямления» под влиянием русского слова «гора»); о происхождении имени «Вострогот» от вождя остроготов – Кащея – говорилось в предыдущей главе). Таким образом, если исследователи правы в отношении изменений в образе и имени Святогора, получается, что былины о Святогоре (речь идет о немногочисленных ранних сюжетах, связанных с этим образом, точнее – только двух из них [Пропп 1999: 345]) также восходят к коллизии IV в.; этот ранний Вострогот – будущий Святогор также имеет своим прототипом Германариха-Кащея (хотя и не «хтонического», но в то время, действительно, открыто враждебного людям»). Вполне логично отнести формирование сюжетов об этом зловредном, но могучем и в чем-то даже симпатичном персонаже (учитывая, что те же черты имеет и Кащей из «второй сказки») также к племенному союзу тиверцев – победителей остроготов.

Готы появились в Причерноморье в конце II - начале III в.н.э. Судя по всем источникам, которые о них сообщают, готское общество рано вступило в стадию военной демократии. Везеготы поселились к северу и северо-востоку от низовий Дуная и вскоре стали совершать набеги на земли Империи, они также часто ходили в грабительские морские походы по Черному морю (корабли им предоставляли греческие города в Крыму) [Моммзен 1995 т.5: 211]. Остроготы поселились у берегов Азовского моря. Интересно именно разделение союза готских племен на «восточных» и «западных». Посмотрев на карту [Рыбаков 2001: 30], можно увидеть, что расположение находок археологической черняховской культуры лежит как раз между «восточными» и «западными» готами. В общем, это естественно, что пришельцы из Скандинавии, а также племена, увлеченные последними за собой, заняли «свободные» малонаселенные земли. «Очевидно, что в столь плотно заселенном районе [Нижнем Подунавье – В.Б.] мест, удобных для поселений (занятий земледелием, скотоводством) было, по-видимому, недостаточно" [Лавров 1999: 183]. Везеготы, имеювшие границу с богатой Римской империей, вложили всю свою ярость, столь характерную для эпохи Великого переселения народов, на попытки вторжения в имперские владении, а это даже в III веке было более, чем непростой задачей. Легко можно понять, что воевать со славянами (тиверцами) у них не было никакого желания – и незачем, и рискованно вести войну на два фронта. Тиверцев (уже говорилось об их общественном строе) также мир на Западе вполне устраивал. Поэтому археологи отмечают в западных черняховских районах даже некоторое количество смешанных «черняхоидных» поселений [Рыбаков 2001: 27]. На востоке все было по-другому. Широкое Черное море отделяло остроготов с их бьющей через край воинственной энергией от богатых римских земель. Пиратские набеги не могли удовлетворить их жажду золота и славы (а заодно, некоторым кровопусканием охладить пыл воинов). Следует добавить, что Т.Моммзен [1995 т.5: 170], говоря о готских пиратах на Черном море в эту эпоху, подчеркивает, что участие собственно готов в этих набегах не было особенно значительным, кроме того, он указывает, что морским центром нападений была гавань Тира в устье Днестра. Получается, что роль остроготов в морском пиратстве была совсем незначительной – на запад от Днестра жили везеготы, на восток – тиверцы. Остроготам оставалось разве что заниматься «правонарушениями» на Днепре, а также мелкими пиратскими набегами на южное побережье Черного моря из устья Дона. И вполне естественно, что избыток своих сил готы расходовали на войны с западными соседями – тиверцами и уличами (как только сумели «покорить» приазовские племена и построить сколько-нибудь устойчивый союз).