Между тем, сама множественность этих суждений, многочисленность малодоказуемых гипотез (и о готах, и о славянах) говорит о большой значимости этой исторической темы – о первых веках славянской истории, о причинах и движущих силах перехода восточных славян в V веке от спокойной и обеспеченной жизни, которая характеризует черняховскую археологическую культуру, к судьбе, полной опасностей и лишений во времена Великого расселения славян.

Является ли это неразрешимой задачей? Значит ли упомянутая малочисленность источников, что исследователи этого вопроса и дальше вынуждены будут ходить по замкнутому кругу выдвижения равно малообоснованных версий и контрверсий далеких событий? Выход из тупика возможен: это использование, помимо упоминавшихся письменных источников, помимо данных археологии, третьей группы источников – фольклора славянских и отчасти западноевропейских народов, тех сюжетов, формирование которых восходит к описываемому времени. Однако, в отношении данного времени и данных народов такая работа проводилась в весьма незначительной степени. В.В.Седов [1979: 38] пишет: «К сожалению, этнографы и фольклористы до сих пор сделали очень немного для разрешения вопросов этногенеза славян. Между тем, и материалы этнографии, и фольклористика могут оказать существенную помощь в изучении ранних этапов славянской истории». За годы, прошедшие с тех пор, как были сказаны эти слова, мало что изменилось в этом отношении.

Какие фольклорные сюжеты могут восходить к событиям, происходившим в Причерноморье во II-V вв.н.э. и, следовательно, (при сопоставлении с другими источниками) могут помочь в реконструкции этих событий? С западноевропейским фольклором несколько проще: там есть эпические персонажи (Эрманерих и др.), с именами, сходными с именем «короля» остроготов Германариха (Эрменриха), которого упоминают Иордан и Аммиан Марцеллин. Использование этих сюжетов в реконструкции истории остроготов вполне логично и уже проводилось зарубежными исследователями [Буданова Готы 1999: 162]. C использованием в качестве источника русского фольклора гораздо хуже – никаких имен, которые можно связать с именами, упоминаемыми древними авторами, в фольклоре не сохранилось. В связи с этим исследователи из всех русских источников для изучения этого периода использовали только [там же: 163] известное место из «Слова о полку Игореве» о «готских девах, звенящих русским золотом» [1974: 42-43]. Однако, такая плохая сохранность имен в восточнославянском фольклоре совершенно объяснима: «Гетику», хотя и на испорченной латыни, писал гот Иордан, используя для этой своей задачи те героические песни германцев, которые (хотя и в значительно изменившемся виде) были записаны фольклористами века спустя. Аммиан Марцеллин также писал упоминавшееся место своей «Римской истории», очевидно, со слов готов. Таким образом, языковой барьер между германцами и славянами привел к тому, что одна и та же коллизия стала отражаться по-разному в фольклоре разных народов и, вполне естественно – одни и те же прототипы могли быть у персонажей с разными именами.

Рассмотрев различные формы восточнославянского фольклора, автор данного исследования выдвинул гипотезу, о том что к описываемому времени восходят волшебные сказки и былины о Кащее (Кащее Бессмертном); более того, упоминаемый в письменных источниках вождь остроготов Германарих и послужил прототипом для этого персонажа. Следует сразу оговориться, что в литературе используются два варианта написания этого имени – Кащей и Кощей (в фольклоре разнообразие имен еще больше), в дальнейшем авторском тексте (исключая цитаты) будет использоваться форма Кащей (по примеру В.И.Даля и др.), хотя это не представляется автору принципиальным.

Исследователи русского фольклора, как правило, вообще не ставили своей задачей поиск исторических прототипов упомянутых сюжетов (например, Н.В.Новиков [1974], В.Я.Пропп [2000; 1999; 2001; 2002], Р.Г.Назиров [1989], А.С.Куликова [2003] и т.д., о некоторых из этих работ будет сказано далее). С.А.Азбелев, крайне неудачно, на взгляд автора, попытался найти прототип сюжета былины «Иван Годинович» (Кащей там главный антигерой) в «победе под Черниговом в IX-X вв. над печенегами…» [Былины 1984 прим.: 390]. Б.А.Рыбаков, во многих случаях делавший попытки найти исторические прототипы как волшебных сказок, так и былин (например, [2002: 569-576]; [1963]), именно для данных сюжетов, для данного героя – Кащея – реальных прототипов не видит и выводит эти сюжеты из мифологических представлений славян [1963: 44-47]; [2001: 300-314]. Следует отметить работу А.Н.Зорина [1986]. Исследователь полагает, что прототипом Кащея являлся славянский языческий князь-жрец, первоначально всего лишь – хранитель храмового имущества. Отсюда его имя – кошь-чей – «казначей», частый титул «Царь Кащей», а такие мифологические элементы в сказках, как дерево, яйцо, утка, связаны со жреческими функциями, в то время как сундук, заяц – это символы богатства. О несостоятельности этой версии будет сказано далее. В связи с этим – неочевидностью версии о возведении сказок и былин о Кащее к изучаемому периоду – целесообразно разделить исследование на две главы. В первой будет обосновываться происхождение упомянутых сюжетов русского фольклора от реальных событий IV века, а вторая будет посвящена практической реализации задачи реконструкции событий при помощи сопоставления всех источников: письменных, археологических, фольклорных. 

В русском фольклоре существует четыре основных источника об интересующем нас персонаже:

Сказка о смерти Кащея в яйце (условно назовем ее «первой»).

Сказка о смерти Кащея от коня (назовем ее «второй»).

Былина об Иване Годиновиче.

Вариант былины о Казарине с сюжетом о Кащее-пирате (см. оговорку ниже).

Будут также использоваться «Слово о полку Игореве» и западноевропейский фольклор.

Скептики могут сказать, что при огромном разнообразии русского народного литературного творчества можно при желании выискать факты, доказывающие всё, что угодно. Однако, в данной главе будут использоваться, главным образом, не особые варианты сказок и былины, а их общая концепция (поэтому и работа велась, в основном, не с первоисточниками, а с обобщающими работами фольклористов – [Новиков 1974], [Пропп 1999], [Пропп 2000], [Пропп 2001], [Рыбаков 2001]). Если же иногда для доказательства и используются особые варианты основного сюжета, то только те, в которых данный поворот событий, очевидно, не вписывается ни в ходячий фольклорный сюжет, ни в типичную мифологическую обработку. Но, разумеется, вдвойне доказательными надо признать те элементы, которые одновременно и типичны (то есть, свободны от последствий индивидуальной фантазии народного автора), и «нелогичны» (то есть не могут быть выведены из законов генезиса фольклора и мифологии).

Основным источником для сопоставления с данными фольклора будут две цитаты из «Гетики» Иордана, которые по причине их прискорбной лаконичности можно привести почти полностью:

«После того, как король готов Геберих отошел от дел человеческих, через некоторое время наследовал королевство Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен и заставил их повиноваться своим законам. Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же он племена: гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронков, меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего, бубегенов, колдов.

Славный подчинением столь многих [племен], он не потерпел, чтобы предводительствуемое Аларихом племя герулов, в большей части перебитое, не подчинилось – в остальной своей части –его власти.

По сообщению историка Аблавия, вышеуказанное племя жило близ Мэотидского болота, в топких местах, которое греки называют «ele», и потому и именовалось элурами.

Племя это очень подвижно и – еще более – необыкновенно высокомерно. Не было тогда ни одного [другого] племени, которое не подбирало бы из них легковооруженных воинов. Хотя быстрота их часто позволяла им ускользать в сражении от иных противников, однако и она уступила твердости и размеренности готов: по воле судьбы они [элуры] также, наряду с остальными племенами, покорились королю гетов Германариху.