После поражения герулов Германарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает и множество вооруженных подступает. Эти [венеты], как мы уже рассказывали в начале нашего изложения, – именно при перечислении племен, – происходят из одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинились власти Германариха.

Умом своим и доблестью он подчинил себе также племя эстов, которые населяют отдаленнейшее побережье Германского океана. Он властвовал, таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как над собственностью.

Спустя немного времени, как передает Орозий, взъярилось на готов племя гуннов, самое страшное из всех своей дикостью. Из древних преданий мы узнаем, как они произошли… [следует легенда о происхождении гуннов – В.Б.].

Вот эти-то гунны, созданные от такого корня, и подступили к границам готов. Этот свирепый род, как сообщает историк Приск, расселившись на дальнем берегу Мэотидского озера, не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами.

Охотники из этого племени, выискивая однажды, как обычно, дичь на берегу внутренней Мэотиды, заметили, что вдруг перед ними появился олень, вошел в озеро и, то ступая вперед, то приостанавливаясь, представлялся указующим путь. Последовав за ним, охотники пешим ходом перешли Мэотидское озеро, которое [до тех пор] считали непереходимым, как море. Лишь только перед ними, ничего не ведающими, показалась скифская земля, олень исчез. Я полагаю, что сделали это, из-за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение.

Вовсе не зная, что, кроме Мэотиды, существует еще другой мир, и приведенные в восхищение скифской землей, они, будучи догадливыми, решили, что путь этот, никогда ранее неведомый, показан им божественным [соизволением]. Они возвращаются к своим, сообщают им о случившемся, расхваливают Скифию и убеждают все племя отправиться туда по пути, который они узнали, следуя указанию оленя.

Всех скифов, забранных еще при вступлении, они принесли в жертву победе, а остальных, покоренных, подчинили себе. Лишь только они перешли громадное озеро, то – подобные некоему урагану племен – захватили там алпидзуров, алцилдзуров, итимаров, тункарсов и боисков, сидевших на побережье этой самой Скифии. Аланов, хотя и равных им в бою, но отличных от них [общей] человечностью, образом жизни и наружным видом, ои также подчинили себе, обессилив частыми стычками. Может быть, они побеждали их не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом; они обращали их [аланов] в бегство, потому что их [гуннов] образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа: они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами.

Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом обличье живут они в звериной дикости.

Когда геты увидели этот воинствующий род – преследователя множества племен, они испугались и стали рассуждать со своим королем, как бы уйти от такого врага. Германарих, король готов, хотя, как мы сообщили выше, и был победителем многих племен, призадумался, однако, с приходом гуннов.

Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени [росомонов], по имени Сунильду, за изменнический уход [от короля], ее мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть [готов, которую составляли] остроготы; от них везеготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились. Между тем Германарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые, как мы говорили, сидели на восточной стороне и назывались остроготами.

Везеготы же, т.е. другие их сотоварищи, обитавшие в западной области, напуганные страхом своих родичей, колебались, на что им решиться в отношении племени гуннов; они долго размышляли и наконец, по общему согласию, направили послов в Романию к императору Валенту, брату императора Валентиниана старшего, с тем чтобы подчиниться его законам и жить под его владычеством…» [Иордан 1997: 83-86].

«Про них [остроготов – В.Б.] известно, что по смерти короля их Германариха они, отделенные от везеготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране, причем Амал Винитарий удержал все знаки своего господствования. Подражая доблести деда своего Вультульфа, он, хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гуннам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных. Но с такой свободой повелевал он едва в течение одного года: [этого положения] не потерпел Баламбер, король гуннов; он призвал к себе Гезимунда, сына великого Гуннимунда, который, помня о своей клятве и верности, подчинялся гуннам со значительной частью готов, и, возобновив с ним союз, повел войско на Винитария. Долго они бились; в первом и во втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов! Но в третьем сражении, когда оба [противника] приблизились один к другому, Баламбер, подкравшись к реке Эрак, пустил стрелу и, ранив Винитария в голову, убил его; затем он взял себе в жены племянницу его Вадамерку и с тех пор властвовал в мире над всем покоренным племенем готов, но однако так, что готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и [соответственно] решению гуннов» [там же, с. 107-108].

Прежде чем начинать рассматривать конкретные фольклорные сюжеты, следует попытаться «привязать» эти сюжеты к определенному месту и времени. Академик Б.А.Рыбаков отмечает необычность того факта, что Кащей фигурирует и в волшебных сказках, и в былине: «исключением является...», [2001: 309], замечая, что у этих жанров разные герои, но дальше эту мысль не продолжает. Нельзя ли с помощью этого факта определить время формирование сюжета? Б.А.Рыбаков относит формирование сюжетов волшебных сказок к различным периодам. Самые поздние из сказок «О Бабе Яге» и «О девичьем царстве» он относит к сарматскому периоду III в. до н.э. - III в.н.э. Первую – на начало этого периода (зарубинская культура - отступление славян в леса), вторую - на обратный процесс (II-Ш века, Черняховская культура) [2002: 569-576]. Итак, к III веку н.э. восходит самый поздний из датированных сюжетов волшебных сказок.

Былины гораздо более позднего происхождения, но наиболее древние из них, вероятно, восходят к догосударственному периоду. В.Я.Пропп [2001: 145-152] полагает, что былины, в частности, о Святогоре и Иване Годиновиче сформировались до образования древнерусского государства. Он же [1999: 70] пишет, что былина о Волхе сложилась, как целое задолго до образования древнерусского государства, то есть и Волх не моложе VIII века. З.И.Власова [2001: 175] отмечает: «Наиболее древней по своим истокам, позднее перенесенной в эпическое время Владимира, считается былина про Ивана Годиновича». И далее: «Это один из немногих эпических текстов, сохраненных в первозданной простоте и цельности» [там же: 177]. Б.А.Рыбаков резко возражает в своем труде [1963] против попыток датировать формирование былинных сюжетов долетописным периодом [там же: 43-44]; он полагает, что почти все они восходят к концу X века и даже позже за исключением только «двух-трех сюжетов», относящихся к IX - первой половине X вв., но в этой же своей работе [там же: 17-18] исследователь пишет: «Целый ряд сходных элементов с рассказом Иордана обнаруживает русская былина о Даниле Ловчанине». Это как раз тот «рассказ Иордана» о событиях IV века, о котором много будет сказано ниже. И далее: «Былина о Даниле Ловчанине и двух богатырях-братьях не является рассказом о нападении на Германариха двух братьев-росомонов; она не сохранила ни одного из имен, приводимых Иорданом или Саксоном Грамматиком, но вполне возможно, что она является позднейшей переработкой каких-то славянских эпических сказаний, сложившихся параллельно германским». Надо заметить, что, если рассматривать сюжет с позиции поиска его исторического прототипа, то не имеет значения, когда появилась та или иная художественная форма его передачи; подобное признание автора сильно подмывает его решительное заявление в той же книге двадцатью пятью страницами позднее.