В первых числах января 1542 года, тайно вернувшись из Владимира, Иван Шуйский без приказания великого князя с помощью своих единомышленников захватил Вельского и отправил в заточение на Белое озеро, где в мае его и убили посланные от Шуйских люди.

Митрополит Иоасаф, в келью которого тоже ворвались заговорщики, бежал в покои великого князя.

Иоанн крепко спал, когда к нему вбежал расстроенный митрополит.

— Спаси, государь, твоего верного молитвенника! — сказал перепуганный владыка, но прежде чем великий князь мог что-либо ему ответить, гнавшиеся по пятам Иоасафа заговорщики стали настойчиво стучать в опочивальню.

Не желая подвергать опасности великого князя, митрополит бежал на Троицкое подворье, где враги все же настигли его и чуть было не убили.

Только благодаря заступничеству троицкого игумена Алексея митрополита пощадили, но все-таки заточили в Кириллов монастырь.

Начались боярские смуты, государством управлял не юноша — великий князь, а князья Шуйские, зорко следившие, чтобы расположением Иоанна не овладел бы помимо них кто другой из приближенных к нему. Боярин Федор Воронцов, понравившийся Иоанну, недолго оставался при нем. Шуйские и их ближние бояре не постеснялись присутствия самого государя и митрополита, во время обеда у него они приказали схватить Воронцова и хотели убить. Соколиные брови Иоанна грозно сдвинулись: он готов был гневно обрушиться на дерзких, но понимал, что теперь еще бессилен… И принужден был просить Шуйских оставить жизнь своему любимцу.

Избранный митрополитом новгородский владыка Макарий присутствовал при переговорах, ему удалось уговорить торжествующих Шуйских.

Воронцова только выслали в Кострому.

— Спасибо тебе, владыка, — сказал Иоанн, — без твоего слова пропал бы Федор!

Несмотря на митрополичий сан, Макарий не имел никакого влияния, Шуйские упорно не давали ему возможность часто бывать у великого князя и беседовать с ним о делах государственных.

Чтобы окончательно завладеть Иоанном, всесильные князья Шуйские стали еще больше потакать разыгрывавшимся у юноши страстям. Они старались не развивать в нем хорошие наклонности и подавлять дурные, напротив того, все желания молодого князя, не имеющие отношения к власти, к государственным делам, исполнялись ими беспрекословно, они даже хвалили его поступки, которые подлежали несомненному порицанию.

Жестокость с животными не удовлетворяла больше молодого князя, он перенес свой буйный нрав на людей.

Собрав себе подростков из сыновей бояр, молодой князь мчался бешено верхом по московским улицам, топтал конем встречных, бил плетью, грабил их, точно настоящий разбойник.

— Да и молодец же у нас батюшка государь, — : льстиво повторяли Шуйские и их соумышленники, — никому из земских людишек спуску не дает, ясным соколом так и бьет их, подлых!

Подобные необычные похвалы льстили молодому правителю, хотя порой у него появлялось сознание, что поступки его дурные, внутренний голос предостерегал от них, но остановить Иоанна, указать на жестокость никто не решался. Даже владыка Макарий опасался что-либо сказать князю из-за всесильных Шуйских, зорко следивших за каждым его словом.

Иоанну пошел четырнадцатый год. Ему надоели жестокие потехи, пытливый ум подсказал юноше, что пора взять власть в свои руки, свергнуть с себя путы Шуйских, Кубенских, Темкина и других бояр, ведущих его на помочах и ненавистных народу.

29 декабря 1543 года, по приказу Иоанна, был заточен князь Андрей Шуйский и отдан псарям, которые его убили. За ним разослали в изгнание и остальных бояр. Не помиловал Иоанн и возвращенного из ссылки своего любимца Федора Воронцова, пытавшегося управлять государством самовластно, и его подвергнул опале, из которой он вышел только по просьбе владыки Макария.

Только теперь вспомнил случайно Иоанн о забытом им в дворцовых неурядицах благовещенском попе Сильвестре. Митрополит еще раньше пытался напомнить о нем великому князю, но он уклонялся или забывал о словах владыки.

В мае 1546 года великий князь отправился с войском к Коломне, чтобы отразить крымского хана, который полчищами двигался на Москву.

Случайно встретил князь около города новгородских пищальников, когда он выехал на прогулку. Среди московской рати это был самый буйный, дерзкий люд.

— Дозволь, государь, принести тебе челобитьице, — обратился к нему один из них.

Не в духе был в этот день Иоанн, не стал он слушать их челобитье и даже рассердился на жалобщиков.

— Гоните их! — приказал он сопровождавшим его боярским детям.

— Посмейте только нас тронуть, мы вам покажем! — дерзко крикнули в ответ пищальники гнавшим их княжевым посланным и забросали их грязью.

— Ах вы, новгородская челядь! — огрызнулись дружинники.

Мало-помалу страсти разгорались все больше и больше, завязалась драка, а вслед за нею начался бой, нескольких убили. Иоанну с трудом удалось добраться до своего стана.

— Доискать, по чьей науке столь дерзостны стали новгородцы! — рассерженно крикнул он ближнему своему дьяку Василию Захарову.

Дознание, может быть и несправедливое, обнаружило в этом случае причастность к делу князя Кубенского и бояр Воронцовых. Рассвирепевший Иоанн сейчас же велел казнить этих бояр, а ближних к ним людей сослать в дальние города.

— Вот каковы твои новгородцы, владыка, — гневно обратился к митрополиту Иоанн, возвратившись из похода в Москву, — ослушники моей воли, продерзостно мнящие о своих больших заслугах государству!

Макарий, терпеливо выслушав слова Иоанна, дал первому гневу его улечься.

— Прости, государь, за мои слова… Почто не пожелал ты сам выслушать их челобитье?

Князь вспылил:

— Есть время слушать мне их вздорные речи!

— А коли речи эти на пользу государеву были?.. Иоанн задумался.

— Почто же тогда новгородцы не передали их моим посланным…

— Они хотели сказать тебе их самому, государь, а не приспешникам твоим!

Великий князь, видимо смущенный возражением, взглянул на митрополита.

— Ты за земляков своих стоишь горой, владыка!

— По правде, государь, коль есть в том вина, я первый осужу, а без вины зачем виновными их ставить!

Иоанн осознал ошибку и, видимо желая загладить свою резкость с митрополитом, пытался перевести разговор на другое.

— Да, кстати о новгородцах, зачал говорить… напомнил мне ты, святой владыка, о попе Сильвестре, что при владыке Иоасафе поставлен мною был в собор Благовещения… Он тоже новгородец…

— Со мною на Москву прибыл в те поры, как ставили владыкой Иоасафа! Ученый муж, ум зрелый, твердый духом, трудолюбив и земли родной печальник. Все это подтвердить могу я сам.

Иоанн заинтересовался Сильвестром, так долго незаслуженно остававшимся в тени.

— Повидать мне его бы надо…

— Вели позвать.

— Еще не время, но скоро оно доспеет, и тогда велю его к себе покликать, — закончил молодой князь свою беседу с митрополитом.

В течение своего семилетнего пребывания в Москве Сильвестр не покладал рук. Кипучая натура пытливого новгородца не могла оставаться в покое.

Он перевез сюда из Новгорода свою семью: жену Пелагею и сына Анфима и с их помощью принялся устраивать то, что с таким сожалением ему пришлось оставить в родном городе — школы.

В Москве народ не так охотно стремился к свету, как в Новгороде, где, благодаря постоянным сношениям с Западной Европой через ганзейских купцов и личные путешествия новгородцев в ганзейские города, польза просвещения познавалась ясно, но тем не менее охотников до «книжного научения» у отца Сильвестра было достаточно, точно так же не было заметно недостатка и в девушках, желавших научиться женским рукоделиям у матушки Пелагеи.

Как соборному священнику, отцу Сильвестру был дан просторный дом. Лучшую горницу он отвел для приходивших к нему учиться грамоте, тут же с левой стороны от икон, около окна, стояли пяльцы и прочие принадлежности женского рукоделия.