Черно-синие зимние тени из окон Черно-синие зимние тени из окон Наплывают — и день народившийся меркнет… И свечного огарка мерцающий кокон… Гонит мрак, будто в давнем и праведном, веке. Как попал ты сюда — в мир уснувших, застывших, Цифр бездушных и снежно-пустынных событий, И сограждан беспамятных, землю забывших, Чем согреться в искусственно-созданном быте?! И одно остается — сбежать и закрыться От навязчивых дел, что вокруг ворохами. Согревать свою душу — молиться, молиться, И, оттаяв, пролиться слезами-стихами… Когда лист чистый, белоснежный Когда лист чистый, белоснежный Внимал моим страстям земным, С небес являлся ангел снежный Унять пожар, рассеять дым. И устремляясь в мир чудесный, Искала истины я твердь, Чтобы отблеск звуков поднебесных В своих стихах запечатлеть. Но Промысла рукою твердой Мир изменился на иной, И вместо белых крыльев — гордый Сонм темных духов надо мной! Ужель старания ничтожны И замыслов чудесный сад Лишь только воплотится — Боже! — Ведет прямой дорогой в ад! Дуэли Дуэли, Дуэли, Дуэли… В метели, дожди, жару… К снежной постели Мы не успели — Ой, не к добру! Веками на помощь бегу По следу, по слуху, Хватило бы духу На том берегу… Дуэли, Дуэли… Дуло и дым: Отдана дань дамам и дням — и многим другим… Вот она, грань! Дуэли, дуэли, дуэли… Два секунданта, шаги… День покачнулся на древней качели: «Дети. Не отдал долги… Как тошно…» Губы дрожат у друзей, Кровит на снегу морошка. Дантесы всегда у цели, Лишь я опоздала немножко… Москва. Марина. Как давно…
Москва. Марина. Как давно С тобой мы мерили проулки сквозные, торопясь в кино, Стучали каблуками гулко. Оставивши Тмутаракань, О славе грезили и счастье: Любые временны ненастья И чудом разрешится брань… Стоит Москва, как и всегда, А ты во Сергиевом Посаде, Да во церковной спишь ограде И видишь, как шумит Москва… ЕСЛИ ДУШУ ОХВАТИЛА ДРОЖЬ… «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» (Матфея. 5:3–5) Молвила брату сестрица Молвила брату сестрица: «Ваня, не пей из копытца!» Молила Ивана Марья: «Не тронь только горницу дальнюю!» Велел Бог Адаму: «Дети! В саду сем пребудьте веки — Не трогайте дерево смерти, — Познав его, станете смертны!» Ослушался братец сестрицы, Испил он студеной водицы — Запрыгал козленком, заблеял: «Аленушка, что я наделал!» Иван не послушался Марью — Открыл он ту комнату дальнюю — На горе себе Кощея Он отпустил, жалея. Яблоко съела дева, Адам искусился Евой, И Бог их прогнал из рая: «Свет познавайте, сгорая!» Но в сказке герой воспрянет: Вновь облик вернется Ване, Царевич Иван Кощея, Конечно же, одолеет. А я все книги листаю — С древа того ль — не знаю: Познания сладок яд: И рай в нем сокрыт, и ад. Напояешь ты землю медом горько-зеленым… Напояешь ты землю медом горько-зеленым, Ты — медаль, что гордится двумя сторонами, Как лукаво ты даришь надежды влюбленным, Как играешь, смеясь, их слепыми сердцами! Сеешь страх и мешаешь уснуть суеверу… Не вставай в изголовье у спящего мужа, В мою дочку не целься — ей дар твой не нужен. Я на голову нимб от тебя не примерю. Я безлунья дождусь — и выйду из дому, И на ощупь приму млечный путь за дорогу, Обойду твой бесовский, магический омут, Чтобы душу отдать одному только Богу. |
