Алхимик – это художник.

Он изготовляет единичную, уникальную вещь.

Глупо утверждать, говорил доктор Хэссоп, что алхимики вымерли, как динозавры или кондотьеры. Искусство бессмертно. Оно не исчезает. Тайные мастера хранят магию слов. Бессмысленные для непосвященных магические слова открывают мастеру вход туда, куда никогда не попадет случайный человек. Глупцы, домогавшиеся великих тайн алхимии, уходили ни с чем по той простой причине, что не понимали: они имеют дело с искусством. При этом они не просто уходили ни с чем, а они еще теряли то, что имели. Глупец становился истинным безумцем, богач – бедняком, философ – пустым болтуном, приличный человек теряет приличие.

Тайна…

Великое деяние…

Философский камень…

Я не раз листал досье, которое доктор Хэссоп вел чуть ли не с начала тридцатых годов. Кое о чем я, конечно, слышал и раньше. «Жизнь коротка, а искусство темно, и вы можете не достигнуть желанной цели». Раймонд Луллий, алхимик, заточенный королем в лондонскую башню, откупался от истязателей монетами, отчеканенными из золота самых высоких проб. Арнольд из Виллановы получал еще более чистое золото. Фламель пользовался искусственным серебром. Джордж Рипли снабжал рыцарей ордена Иоаннитов, расположившихся на острове Родос, не менее загадочным металлом, а знаменитый Ван Гельмонт на глазах потрясенных свидетелей получал чистейшее золото прямо из ртути.

«Ничто не получается из ничего».

В том же досье хранились документы, связанные с алхимическим золотом, всплывающим на современных рынках, и с судьбой неких изобретений, могущих изменить человеческую историю, и с судьбой известных исследователей, погибших при каких-то необъяснимых взрывах. Есть что-то влекущее в желании вступить в состязание с природой, творить наравне с нею.

Уроборос…

Великий магистерий…

Знаменитый философский камень…

Две змеи, красная и зеленая, пожирающие друг друга…

Вещество, способное плавить стекло, укрупнять жемчуг, ртуть превращать в золото, исправлять испорченные вина, разглаживать морщины, обесцвечивать веснушки. Одно только последнее могло дать Консультации миллионы. Или вещество, снимающее опьянение, возвращающее или отнимающее память, охраняющее от огорчений, способное возвращать к жизни обреченных на смерть. «Если бы только умирающий мог взглянуть на камень, то, ослепленный красотой его и потрясенный его достоинствами, он воспрял бы, отринув увечья, в полном здравии».

И только ли это?

«У того, кто употребляет философский камень, в один прекрасный день может открыться внутреннее зрение, снимающее покровы с божественных тайн и открывающее новое – высокое и небесное – боговдохновенное знание. Философский камень так очищает и иллюминирует тело и душу, что тот, кто обладает камнем, видит, как в зеркале, движение светил. Для этого ему не надобно глядеть на небо – окна комнаты могут быть закрыты».

Доктор Хэссоп обожал архаичную терминологию, но я относился ко всему сказанному выше гораздо проще. Ну почему философский камень? Почему не катализатор? Катализатор универсальный, способный трансмутировать ртуть в золото? Раймонд Луллий считал это вполне возможным делом. «Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Нагревай красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост…»

И так далее.

Я усмехнулся.

Ну, ладно, золото. Ну, пусть даже более чистое, чем природное. Ну, ладно, философский камень. Ну, пусть даже платиновый перстень, в гнезде которого пылает адский огонь. Но почему никто не подошел ко мне на улицах бобрового городка? Какая тайна стоит за этим? Может, доктор Хэссоп прав и действительно кто-то еще умеет создавать порошки для получения наследства, тончайшие яды, следы которых в организме человека не сможет обнаружить самый дотошный анализ? Или секрет герметической закупорки, которым владели древние алхимики? В их сосуды при нагревании не могла проникнуть даже окись углерода, а она ведь проникает даже сквозь керамику. Или пресловутый греческий огонь. Ни один даже самый либеральный режим, не говоря уже о режимах жестких, не отказался бы от вещества, действие которого во много раз превосходит действие напалма.

Ладно, сплюнул я, выбрасывая сигарету.

Все-таки шеф прав. И доктор Хэссоп прав.

Гоночные моторы, электроника, радарные тормоза, парфюмерия – все это вещи конкретные, никто не спорит, но зачем отказываться от таинственных порошков Нострадамуса, от «напитка забвения», от секретов таинственного холодного свечения? Известно, что обыкновенный светлячок светится благодаря органическому катализатору – люциферазе, известен даже его состав, но кто может воспроизвести названное явление в промышленных масштабах? А ведь судя по сведениям, почерпнутым из старых рукописей, алхимики работали при самодельных лампах холодного свечения, которые, не нагреваясь, светили десятилетиями. Тьму грязных закоулков средневековых трущоб, подземелий готических замков, тайных лабораторий, укрывшихся от чужих глаз в трущобах Каира или старого Лондона, веками освещали такие лампы, их тьму вспарывали палевые отсветы раскаленных горнов. Свинцовая пыль, воспаленные глаза, ртутные пары. Алхимикам иногда везло: перед их изумленными взорами вдруг возникала щепоть таинственного светящегося вещества. Их отлучали от церкви, подвешивали за ребра на крюках, сжигали на городских площадях. Но, если верить доктору Хэссопу, они и сейчас ведут свои исследования. Укрывшиеся во тьме, укрывшиеся в глухих пристанищах, они продолжают свое древнее дело. Значит, есть смысл выйти на них. Если эксперимент однажды проведен, его вполне можно повторить, так утверждал доктор Хэссоп, когда время от времени шеф, Джек Берримен и я собирались в его кабинете. Доктор Хэссоп непременно указывал нам на гравюру, висевшую на стене. Создание монаха-бенедиктинца Василия Валентина – одна из двенадцати гравюр-ключей, иллюстрировавших трактат, посвященный Великому деянию.

– Что ты видишь на гравюре, Эл?

Король в мантии и в шляпе, с жезлом в руке. Королева, любующаяся цветком. За спиной короля – каменный замок, роща неизвестных деревьев. В левом углу гравюры рыжая лиса прыгает через огонь, в правом старик занимается каким-то, может, и несложным, но непонятным делом.

– Написано весьма натурально.

– «Натурально»… – Доктор Хэссоп укоризненно поморщился. Он уловил мою иронию, но не желал ее принимать. – Это главные ключи, Эл. Это ключи к тайне Великого деяния. Солнце – золото. Луна – серебро. Венера – медь.

Он мог и не объяснять этого – я был хорошо знаком с символикой старых гравюр и сам мог продолжить: волк с открытой пастью – сурьма, старик, он же Юпитер, – олово. Лиса ест петуха, огонь гонит лису. Разумеется, не каждый поймет, что речь идет всего лишь о процессах растворения и кристаллизации, но я-то знал. Потому и сомневался. Что толку в ключах, если утеряна сама тайна?

– Ее можно найти.

– Как? – сомневался я. – Шептать магические слова? Сутками с бездумным упорством перемешивать в платиновом тигле золу, взятую с места сожжения очередного еретика?

– Эл, – качал головой доктор Хэссоп. – Все вещи состоят из атомов, а каждый атом занимает свое определенное место. Поменяй хотя бы два атома – изменится структура всей вещи. Разве не так? Не обязательно читать заклинания над тиглем. Можно поступить проще.

– Как?

– Найти алхимиков.

– Легко сказать. Но где?

– Я не знаю. Но мы должны искать.

Шеф и Берримен тоже утвердительно кивнули.