После смерти Сталина, Ванда Эдуардовна вернулась в Баку. В доме имелось пианино, и она давала уроки пения студенткам Консерватории. Нерегулярно посещала службы в православном храме, хотя по крещению лютеранка. Написала брату в Нью – Йорк, и он несколько раз присылал посылки с очень любимым ею «настоящим» кофе. Папа с мамой протестовали против её контактов, боялись за свою судьбу и карьеру, и были правы. «Компетентные органы» каждую посылку проверяли и половину присланного конфисковывали. Ванду Эдуардовну предупреждали, если не прекратит переписку, отправится вновь в места, откуда недавно вернулась. Бабушка, закаленная годами лагерей, опытом общения с «компетентными», принародно посылала их нецензурными словами на три и пять букв. Воспитанница института благородных девиц, получившая дополнительное лагерное образование, так её доставали! И продолжала переписку с братом, не обращая внимания на запугивания, до самой своей смерти в 1959 году, в 89 лет. Брат Ванды Эдуардовны (Петр или Николай – имя, если называли, не запомнил), в 1925 году, с женой, эмигрировавший в Америку, был старше, и судьба его не известна. В 80-е годы я написал по его адресу на конверте 1925 года, с надеждой найти следы, но безрезультатно. Другой брат, Эрик Эдуардович, дослужился до полковника Российской Императорской Армии, о нем тоже ничего не известно.
В Таллинне бабушка отыскала младшую сестру Марию Эдуардовну, которой, сразу же после освобождения, написала. Мария испугалась общаться с бывшей репрессированной, запретила ей писать и, прекратила общение. Адреса её, я не нашел, иначе отыскал хотя бы родственников. Вот такими были четверо Розенбергов, фамилия которых заставляла вспомнить гитлеровского министра, родственниками которого они не были. Фамильные следы бабушки я искал, приезжая в Германию, после отмены Железного занавеса, и ничего не нашел. Выходит, много поколений жили они в Прибалтике. Родители опасались за мою судьбу и ничего не рассказывали о прошлом своих семей, останавливали все мои расспросы. Чтобы понять их, следует вспомнить, в какое время мы жили!
Песни моего времени
Музыкальные мелодии, песни, фильмы, сопровождающие нас с рождения, как и государственные катаклизмы, происходящие в стране, остаются вехами в истории поколения.
Помню себя с двух лет. У меня с рождения, не известно в кого, росли очень длинные ресницы. И когда мама купала меня, реснички попадали в глаза, и я громко орал. Это мое самое первое сохранившееся воспоминание, подтвержденное родителями. Следующее, тоже, засвидетествованное: я не мог уснуть, пока мама не усыпит меня колыбельной песней.
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок.
Позже мамину колыбельную дополнила черная бумажная тарелка репродуктора на стене:
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора…
Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой.
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной!
Затем вспоминается детсадовская «В лесу родилась ёлочка», которую вспоминал и вспоминаю с детьми и внуками. Её исполняют и поныне каждый новогодний праздник.
Детсад сменила школа, а с ней пришли и новые песни.
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры, дети рабочих.
Близится эра
Светлых годов,
Клич пионера —
«Всегда будь готов!».
На пионерском сборе, вожатая учила нас и веселой песенке.
По улицам шагает
Весёлое звено;
Никто кругом не знает,
Куда идёт оно;
Друзья шагают в ногу,
Никто не отстаёт,
И песни, всю дорогу,
Тот, кто с нами, тот поёт:
Припев:
Если песенка всюду поётся,
Если песенка всюду слышна,
Значит, весело всюду живётся,
Значит, песенка всюду нужна!
Повзрослев, в третьем или четвертом классе мы запели:
Мы – кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Полезный труд для всех куем…
Дальше вспоминаются песни Дунаевского из кинокомедий «Веселые ребята», «Волга – Волга», «Весна». Их помню и люблю, их все знают и сегодня. Я больше слушал, петь не всегда заставляли. Да и голоса у меня никогда не было. Пел только, когда нельзя было увильнуть, когда сразу несколько классов сгоняли в Актовый зал и готовили школьный хор к приезду проверяющего, из Министерства или даже из Москвы. Песни те давно не поют, но какие-то куплеты врезались в память на всю жизнь.
Если знание сегодняшней жизни черпаешь из зомби – ящика, эти песни весьма актуальны. Одна из них называлась «В защиту мира!».
В защиту мира, вставайте люди!
Ряды тесней, страна к стране!
И пусть над миром сильней орудий
Призыв наш реет: Не быть войне.
Вторую – «Гимн демократической молодежи», недавно случайно услышал в какой-то радиопрограмме, и неожиданно вспомнил.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
В разных землях и странах,
На морях-океанах
Каждый кто молод,
Дайте нам руки,
В наши ряды, друзья!
Не только идейно выдержанные, патриотические песни сохранила память, когда вспоминаю дворовые посиделки 1950 – х годов. В Баку, пацаны, старше меня, под гитару пели, а мы слушали и подпевали, не забываемые поныне, «Фонарики ночные».
Сижу на нарах, как король на именинах,
И пайку серого мечтаю получить.
Капель стучит в окно,
А мне уж все равно,
Я никого уже не в силах полюбить…
Очень популярна была в Баку песня про Али бабу.
Лишь только вечер в Стамбуле наступает,
В ночных притонах ударники стучат.
Али Баба танцует и вздыхает,
Им овладеть все женщины спешат.
Али Баба! Ты посмотри, какая женщина!
Она танцует, флиртует, смеётся и поёт.
Позже, уже в Мингечауре, старшеклассниками, на посиделках пели больше романтические, а не лагерные песни, хотя разделить их можно лишь условно.
А ну-ка Боб, поговорим короче,
Как подобает старым морякам!
Я опоздал всего лишь на две ночи,
Но эту ночь без боя не отдам!
Сверкнула сталь, сошлися в круг матросы
И закипел кровавый жаркий бой
Они дрались за пепельные косы
За блеск очей в тумане голубом.
