Пока взрослые обсуждали свои дела, сестры Финицковы увлекли меня игрой в карты. В «Дурака», «Пьяницу», «Очко», я играл, а младшая сестра Светланы, Лена, предложила незнакомую мне полудетскую игру в Пиковую Даму. Я быстро понял суть игры, и уже через несколько минут шумными восклицаниями и смехом, мы мешали беседе взрослых.

Оказалось, я буду учиться в одной школе со Светой, и, хотя она моя ровесница, ходит в класс на год младше. Но самое удивительное ждало впереди. Школа оказалась смешанной, девочки и мальчики учились вместе.

В бабушкиной клетушке, рука не поднимается написать – комнате, мы едва разместились на ночь. Я спал на составленных стульях, позаимствованных у соседей, а папа на полу, ночей пять, а потом вернулся в Баку. Я еще несколько месяцев жил с бабушкой в первобытных условиях с удобствами во дворе, пока достраивали папе «финский домик», и мы переехали в нормальную квартиру.

Бабушкин дом стоял на высоком левом берегу Куры, рядом с административным зданием представительства Бакгидэпа. Год выдался необычно снежным, и я с соседскими пацанами Аликом Матвеевым, Рустамом Чекашовым, младшей сестрой Светланы, Леной, изредка и со Светланой, и её подругами, приходившими в гости, катались с горы на самодельных санках. Все свободное время до темноты проводили на горке. В Мингечауре, как и в Баку, в 50 – е годы зимы со снегом выпадали редко, а потому лыж и санок ни у кого не было. В городе – стройке, умельцам изготовить санки – самокат из металлического прута не проблема. Просто изогнуть прут в форме латинской «U», а затем согнуть еще градусов на сорок пять, и катайся с горок, а по ровной снежной целине, как на самокате, отталкиваясь одной ногой.

Снег долго не продержался, и наши игры переместились во двор, точнее на территорию, окружающую наш перенаселенный дом. Играли в разные игры, Света редко участвовала, и я её видел, только когда ходила за водой к колонке, или в магазин. Папа её на работе, мама побаливала, и ей приходилось делать всю работу по дому.

В возведении гидростанции и города, наряду с советскими людьми, приехавшими в Азербайджан со всего СССР, принимали участие около 6 тысяч военнопленных немцев из лагеря №7444. В Мингечауре они находились с 1947 года и отдельные группы до начала 50 – х годов. Кроме как на ГЭС, они строили первые многоэтажные жилые дома, Дом культуры (Сегодня здание театра, разбивали скверы и парки. Немецкое качество выполненных работ, трудовая дисциплина, для горожан и сегодня остается примером, даже породила своеобразный мем: «Конечно, это ведь немцы строили».

Ни в какое сравнение не шли условия содержание немцем с теми нечеловеческими условиями нахождением в немецком плену советских военнопленных. Немцы могли получать неограниченное количество посылок, раз в месяц писать письма на родину. По официальной статистике, в фашистском плену погибло 58% захваченных русских, немцев в нашем плену погибло только 14,9%.

Годы плена для немцев в Мингечауре, как и для всей нашей страны, были годами голода и нищеты. От холодов и недоедания, тяжелого труда, почти тысяча пленных здесь умерла.

В конце 40-х, начале 50-х годов военнопленных начали отравлять на родину. Их заменили узники ГУЛАГа, работавшие до пуска гидроэлектростанции в эксплуатацию. С развертыванием строительства города и новых промышленных объектов, потребовалась дополнительная рабочая сила, в Мингечаур снова начали приглашать (вербовать) рабочих со всей страны.

Первое жилье для ИТР и вольнонаемных рабочих строилось из сборных домов, поступавших из Финляндии, и прозванными «финскими домиками». Такого же типа дома возводились из готовых деревянных деталей, полученных по репарациям из побежденной Германии. Называли их тоже «финскими», по аналогии с домами из Финляндии.

Отцу, подолгу бывавшему в командировках Мингечаура, тоже выделили такой домик, куда мы с Вандой Эдуардовной и переехали. Симпатичный дом под крышей из красной черепицы, с двумя спальнями, кухней, остекленной верандой и несколькими кладовыми. Рядом с домом земельный участок около десяти соток.

Пока жили в одном доме, Свету видел каждый день. Переехав, только в школе, и не часто, учились ведь в разных классах. На переменах изредка обменивались новостями, и я провожал её влюбленными глазами, завидовал мальчишкам, что учились с ней в одном классе и могли все уроки видеть, общаться. В нашей, тогда единственной в городе, школе, Света была признанной первой красавицей. Высокая, стройная, с волосами цвета спелой соломы, она стала моей первой любовью. Света об этом не знала. Признаться, я так никогда и не решился. Мне казалось, я не в ее вкусе, а вздыхал по ней до окончания школы, даже когда влюбился в её одноклассницу Люду Панкратову – гимнастку, выступающую в концертах на клубной сцене в паре с моим приятелем – одноклассником Германом Гаймонсеном, а также соседом по новому дому в Баку. Его отец начальствовал над всем автотранспортом строительства.

Люда Панкратова, казалось, излечила меня от тайных вздыханий, а стоило встретить Свету, как сердце опять начинало учащенно биться.

Подружка Людмилы Тамара Шафиева, тоже занимающаяся в акробатическом цирковом кружке при клубе, недолюбливала меня, настраивала против встреч со мной. Я казался слишком интеллигентным, «воображалой», ей нравились мальчишки проще. В городе Люду называли артисткой и прочили карьеру в цирке. Я отвлекал её от занятий акробатикой.

Каждое свидание я дарил Люде огромные букеты красных роз, которые рвал в питомнике, граничившем с приусадебным участком нашего дома. Честнее, воровал. Колючая проволока отделяла наш огород и сад от питомника, где выращивали саженцы деревьев и цветы, которые «Зеленхоз» высаживал на площадях и улицах города. Розы предназначались городскому начальству на разные юбилеи и праздники. Ночью я перелезал через проволоку и рвал охапки роз, ставил в воду и на следующий вечер приносил к ее дому. Она жила недалеко от меня в финских домиках, ближе к главному шоссе из города. В каждой комнате, и у нас дома, всегда стояли розы. Их запах с той поры всю жизнь напоминает мне о кратковременной дружбе с артисткой – гимнасткой из девятого класса нашей школы, Людмилой Панкратовой.

В Петербурге, у нас во дворе, и рядом, вдоль Брестского бульвара, по которому я каждое утро, при любой погоде и непогоде, совершаю трех – четырех километровый спортивный кросс, высажены кусты садового шиповника, которые цветут с мая до конца сентября и пахнут розами, если растереть пальцами лепестки, что я делаю во время спортивной ходьбы. Особенно сильно пахнут в дождь, напоминают школьные годы и увлечение акробаткой Людмилой. Розы, их запах, переносят меня и сегодня в детство.

Люде возможно, я казался пацаном не её круга. Был слишком стеснителен. Дальше пожатия рук мы долго не позволяли других вольностей. Через несколько месяцев, я, наверное, надоел ей, и она переключилась на моего близкого приятеля одноклассника – Юру Моисеева. Юрка на два года старше меня, вырос в тамбовской глубинке, привык к простоте в общении с девчонками. Смеялся над моими целомудренными ухаживаниями с записками и розами. На третью встречу полез лапать Люду, пытался целовать. В ответ получил затрещину и полный отворот. Люда оказалась порядочной и скромной девчонкой. Я не ошибся в выборе, влюбившись в неё. Судьба её, к сожалению, мне не известна.

Светлану я продолжал любить, короткое увлечение артисткой, как пришло неожиданно, так же легко и спокойно закончилось. Позже я еще не раз влюблялся, а первая школьная любовь продолжала сниться, не забывалась, с годами всё больше идеализировалась. Продолжал надеяться, обязательно мы будем вместе. Найти друг друга поможет компас. Теперь сожалею, что в свое время не решился открыться Светлане в своих чувствах. Трудно было признаться четырнадцатилетнему мальчишке, твердо придерживающегося дворовой пацанской морали, хотя и воспитанного в семье интеллигентов и на книгах.

После службы в армии, приехав в Красноярск, я узнал, семья Финицковых с пуском Мингечаурской ГЭС, тоже перебралась в Сибирь. Василия Петровича, как и моего папу, влекла романтика, новые стройки. Света к этому времени успела окончить строительный институт, архитектор, вышла замуж и живет здесь же, в Красноярске.