– Так сожгли его, ещё лет двадцать назад. Мне этот человек и рассказывал. Капище искали Белбога. Не слышал?

– Не слышал. Как-то мимо прошло. Я же всё с сапогами, иногда, что на соседней улице делается, не ведаю.

– Ну вот теперь ведаешь.

– Неужто из-за капища людей не пожалели?

– А кто людей жалеет, когда боги промеж собой разбираются?

Клёнка помрачнел.

– Негоже так. Люди-то причём?

– Это ты так думаешь, хоть и христианин, а другие считают, что староверов только огнём исправить можно, в смысле, сжечь. А капище они так и не отыскали тогда.

– Капище мне не жаль, а вот людей зачем порешили – не пойму.

– А потому и порешили, что веру отцов своих не предали.

Сапожник опёрся на скрипнувшие плахи стола:

– Не понимаю, что происходит. Мы же все внуки Даждьбожьи, чего поделить не можем? Христос учил, хорошим людям объединяться надо в борьбе со злом. А у нас все наоборот – русичи – почти родственники, а ненавидят друг друга, как чужие.

– Это хорошо, что ты это понимаешь, плохо, что высокие мужи наши до этой простой истины додуматься не могут.

Чуть покачивая крутыми бёдрами, вошла Светозара с чугунком ухи в руках. Вавила подтянул под закоптелое дно деревянную подставку. Замолчали. Клёнка потянул носом:

– Какой запах! У нас в городе уха так не пахнет.

Зардевшаяся Светозара зачерпнула полный половник:

– Скажешь, Клёнка, тоже. Уха – она везде уха.

– Неправда твоя. У вас на природе всё вкусней, чем в городе.

Женщина налила две полные глиняные тарелки. Вавила тем временем нарезал каравай, прижимая его к груди.

– А себе что не налила? – Вавила замер с занесённой ложкой. – Садись с нами.

Светозара стянула с плеча узорчатое полотенце:

– Нет, побегу. У меня там заготовки остывают – хочу глянуть, что получилось.

– Ну беги, раз такое дело, – кузнец усмехнулся, разворачиваясь к гостю. – Как дитё малое. Первые стрелы мне помогла сделать – вот и невтерпёж.

Махнув подолом, разукрашенным оберегами-коловратами, Светозара умчалась. Мужики глухо застучали деревянными ложками.

После обеда Клёнка собрался уходить. Вавила не удерживал гостя:

– За книги не переживай. Я как передам, тебе сообщу.

– Узнай у него. Могу ли я когда к нему зайти – почитать?

– Узнаю. Думаю, не откажет старик.

– Ну, тогда здоровые будьте. Светозаре поклон передай, да скажи: уха у неё замечательная. Я лучше нигде не пробовал.

– Передам, ей приятно будет.

Коротко раскланявшись, они расстались.

Раскинув широкие, как у всех зрелых соколов-кречетов, крылья, рарог[15] Бранко оттолкнулся от руки в толстой кожаной перчатке. Над высоким разнотравьем луга мелькнула стремительная тень. Проскользив десятка два саженей, сокол включил крылья, с каждым мигом приближаясь к жертве. Перед ним, путаясь в густой траве, сумасшедшими прыжками улепётывал к лесу заяц. Князь Владислав резко опустил сжатый кулак, с которого только что сильная птица бросилась в погоню за добычей. Перехватив повод, резко поддал пятками под рёбра жеребцу. Тот даже присел в первый момент от неожиданности. И уже набирая с места в галоп, скосил недоумённо сливообразный чёрный глаз на хозяина: «Чего это он? Мог бы и помягче, я конь понятливый».

Князь не сомневался: русак обречён. Так уверенно и сильно заходил на дичь молодой рарог, что было понятно: зайцу не уйти. Правда, тот ещё не знал об этом. Нарезая зигзаги, косой упорно приближался к спасительным ёлкам. В диком переплетении разлапистых веток он бы легко нашёл укрытие. Сокол налетел на русака как ураган, сметая неодолимой силой. Князь приподнялся на стременах, невольно переводя жеребца на медленную рысь, чтобы лучше видеть битву в траве. Заяц пару раз с разбегу перевернулся, мелькая белым брюхом, и, не дожидаясь момента, когда кречет, рухнув, прижмёт его когтями и весом, изловчился, и крепкие задние лапы сильно махнули навстречу птице. Удар пришёлся в мягкое подбрюшье. Сокола отбросило на пару саженей в сторону. Бранка пискнул сильно и возмущённо – его ещё так крепко не били. С возросшей силой, не обращая внимания на боль в брюхе, сокол бросился в новую атаку, но заяц уже летел по прямой к первым ёлкам. Птица запаздывала. Ещё мгновение – и косой укрылся в спасительной тени ельника. Хищник, навернув круг перед колючими лапами, уселся на нижнюю ветку, склонив её почти до земли.

Владислав поморщился. Натянул поводья, удерживая жеребца на месте сильной рукой. По бокам заворачивали лошадей товарищи князя и приближённые. Потрава не удалась. Князь поднял сжатый кулак в перчатке. Учёный сокол, заметив призывный жест, сорвался с ветки. Снова мелькнула над лугом тень, и, ловя равновесие откинутыми назад крыльями, рарог опустился на выставленную руку. Владислав натянул на глаза птицы кожаный клобучок, расшитый золотой нитью, и птица успокоилась. Подъехавший сокольничий пересадил сокола на свою перчатку. Друг детства, поджарый и гибкий воевода Бронислав с широко разлетевшейся в разные стороны клиньями бородой, для друзей – Броник, участливо молвил:

– Не переживай, Владик, наша охота ещё впереди. Мы сейчас по гриве пройдёмся, что за лугом начинается. Там наверняка Бранка кого-нибудь возьмёт. Не зайца, так куропатку выбьет.

Владислав поднял голову, вглядываясь в темнеющее небо:

– Нет, Броник, на сегодня хватит. Нет удачи, а без неё только коней мучить. Да и погода, похоже, портится.

В последний час ветер заметно окреп, на светлое недавно небо выплыли, словно из рукава волшебника, низкие тучи, и затихли птахи над лугом.

Бронислав окинул горизонт задумчивым взглядом:

– Пожалуй, да. Не зря сегодня так парило.

Князь приподнялся в седле:

– Поворачивай коней, други, едем на заимку.

Сын Алексей – крепкий с широкой шеей и плечами, на которые падали волнистые волосы, чем-то неуловимым похожий на отца, удало размахнув рукой, гикнул. Несколько конников повторили его жест. В сопровождении друзей Алексей вырвался вперёд, сразу переводя лошадь в галоп. Князь невольно залюбовался статью и лихостью сына, но для приближённых нахмурился:

– Молодёжь, один ветер в голове.

Бранислав поддакнул – его сын тоже только что умчался с наследником.

В отличие от молодой поросли, Владислав с десятком товарищей поехали шагом. Порывы ветра трепали гривы лошадей, начинало что-то капать на головы. Небо темнело. Зато исчезли так докучавшие комары и слепни. В этот момент князь наслаждался прохладой, отрадной после раскалённого дня, проведённого в седле. Сегодня они охотились с молодым соколом, делавшим первые шаги в сложной науке хищника, и большой удачей похвастаться не могли. Пару крякв – весь результат напряжённого дня. К вечеру рарога впервые выпустили за зайцем да ещё и «в угон»[16], не удивительно, что он не справился.

Владислав не спешил. К тому же до заимки оставалось не больше трёхсот сажен, а запаренным животным надо бы остыть. Вспомнился последний неприятный разговор с Никифором. Тот застал князя в самом благодушном настроении после тренировочной схватки на мечах с одним из дружинников. Владислав вышел из учебной сечи победителем и, несмотря на то, что – подозревал – напарник слегка поддался, было приятно почувствовать себя лучшим.

Никифир вошёл в палаты решительно и хмуро. С порога бросил отрывисто:

– Здравь буде, княже.

Владислав улыбнулся навстречу протоиерею:

– Здравь будь, Никифор. Заходи, сейчас сурью[17], кликну, принесут.

Присев на стул рядом, Никифор шумно выдохнул:

– Не до распитий мне.

– Что так?

– Твои городские, так называемые христиане, опять к соколиному камню бесовскому пошли – требы класть. Сколько им уже говорю, что от дьявола те камни – никто не спорит, а как выходят из храма – так к валуну поворачивают. Что мне делать, скажи? Как отучить их от старых привычек?