«Нет, я не испугаюсь. Ни за что! Чтобы ты не пророчил, Чернобог. Белбог всё равно сильнее, и ни тебе с ним тягаться». Крепко сжав зубы, Воинко упрямо двинулся дальше. И странно, только переборол себя, как страх отступил, оставив лишь капельки пота на лбу под обережной повязкой, придерживающей длинные волосы цвета соломы-половы, за которые русичей его племени иногда называли половцами. У входа Рысь пружинисто вскочил на ноги. Не глядя выдернув из ножен на поясе нож, попытался что-нибудь разглядеть через узкую щель входа. Пусто. Плоский камень с отпечатком ладони Белбога, подсохшие цветы – приношения у подножия, за ним – частокол, и всё. Горячий амулет едва не выскользнул из потной ладони. Опасность! Присев, Воинко осторожно уронил камень в траву немного в стороне – куда смог дотянуться. Одними губами три раза выговорил девиз русичей, помогающий в бою: «Ура, Ура, Ура», – пальцы покрепче зажали нож. И, больше не колеблясь, нырнул в проём.

Уже в прыжке, кувыркаясь через голову, краем глаза заметив силуэты выстроившихся вдоль стен врагов, понял, что проиграл. Его ждали. Одним незаметным движением успел скинуть нож в сапог.

– Шустрый малый.

Напряжённый голос, которому его владелец попытался придать сарказм, оглушил.

Не вставая, гой метнул взгляд по кругу. Выстроившись вдоль частокола, ухмылялись смуглые воины. Хазары! Десяток. В руках натянутые до половины луки. Нечего и думать о сопротивлении. И что самое страшное: у забора небрежно кинуты два бездыханных тела – Бронислава и какого-то белокурого мальчишки, лет пяти. Так вот как они застали волхва врасплох! От сердца отлегло: нет, не может быть среди русичей предателей! Наверняка хазары подкараулили отрока у села. Притащив сюда, зажали рот, чтоб не кричал, и втолкнули в капище. Увидев мальчика, Бронислав замешкался, и этого хватило ворогам, чтобы выпустить две стрелы, сейчас торчащие из тела волхва.

Предводитель хазар – толстый мужик с животом-тыквой, свисающим между расставленных ног, что особенно удивило Воинко – у русичей толстых не было, в тёмно-зелёном походном суртюке, подпоясанном ремнём, на котором болтались ножны дорогой работы, восседал на камне Макоши, поигрывая золотым кулоном с ликом Богини судьбы. Воинко даже хмыкнул про себя – не стоит так с великой Богиней, да к тому же женщиной – не простит.

– Ну что, парень?.. – дёрнув кадыком, десятник спрятал кулон в пухлую суму, где, похоже, уложены были и остальные драгоценности храма.

«Нервничает, – понял Рысь. – Что это он, меня, что ли, боится? Это с десятком лучников-то?»

– Разговаривать будешь? – хазарин обвёл воинов торжествующим взглядом, словно пересчитав. Они, наглые, сильные, уверенные в превосходстве над негрозным с виду бойцом русичей, ухмылялись. И даже ослабили луки, а некоторые и вовсе опустили. – Жизнь сохраним.

Хазары хохотнули.

Гой скривил губы, сдерживая ярость.

– Пошёл ты…

Не сильно удивленный, предводитель картинно всплеснул руками. Пузо волнообразно заколыхалось.

– Нет, ну ты смотри. Я же как лучше хотел. Жизнь обещал, а ты, значит, неблагодарный, грубишь. Ну, ну, – он кивнул ближайшим лучникам. – Взять его.

Воинко напрягся. Он понимал, живым не оставят в любом случае, зачем им свидетель?! Если уж пришёл черёд отправляться к предкам, чего он по большому счету не боялся – все там будем, – то уйдёт не один. Хотя бы вот этого здорового, кривоногого, шагнувшего в его сторону с глупой ухмылкой на лице, но заберёт с собой, а если повезёт, то и ещё кого-нибудь прихватит. Вот второй, тощий, тоже шагнул. Ну сам судьбу выбрал.

Ладонь незаметно мазнула по коленке, пальцы тронули за голенищем деревянную рукоятку ножа.

Хазары, ухмыляясь, приблизились к русичу. Перекинув косичку-пейсу за ухо, громила протянул руку, намереваясь ухватить застывшего, словно камень, пленного за шиворот. Воинко вскинулся, и нож, с противным хрустом разрезая мышцы и царапая кости, вошёл в грудь хазарина на всю длину. Словно наткнувшись на невидимую стену, враг замер. А в следующий момент осев перед русичем на колени, ткнулся лбом в подошву его сапога. Тощий хазарин оказался проворней. Откачнувшись в сторону успел отбить окровавленное острие, птицей взметнувшееся к тонкой шее. Но русич уже на ногах. Вторым движением, по всем правилам русбоя запутав ложным махом противника, успел воткнуть нож в выставленную для защиты руку. Выпустив ставшую скользкой рукоятку, Воинко прыгнул головой вперёд, будто в омут, на визжащего от боли врага. Рысь не услышал щёлкнувшей тетивы, только почувствовал, как что-то раскалённое вошло в плечо, земля попрыгнула, и он неловко повалился на поверженного хазарина. Вражеская шея хрустнула, и парень затих подмятый русичем. А потом пришла тьма.

Воинко слышал голоса, они пробивались в сознание, словно через толстый войлок. Говорили рядом, но о чём, он долго не мог понять. Или думал, что долго. Гой возвращался в сознание медленно, шажками. Сначала почувствовал, что связан, затем вернулись ощущения, накрыла боль в плече, тупо ныла голова. Похоже, по ней ударили чем-то тяжёлым. Он с трудом открыл глаза, и… память стремительно вернулась, а сознание прояснилось.

– Очнулся, кажись, – знакомый голос звенел от сдерживаемой ярости.

Ничего не изменилось. Так же стояли у стен враги с опущенными луками, сидел на камне их предводитель, вот только хазаров стало меньше на два, и взгляды оставшихся в живых были теперь не такие расслабленные. Сам же Воинко почти висел на верёвках, привязанный к жертвенному столбу – лику Белбога. Через силу парень укрепился на ногах.

Зло глянув на очнувшегося русича, десятник выдавил:

– Двоих парней моих убил, скот. Ты думаешь, подвиг совершил? Ничего ты не совершил. Хотел бы своим помочь – себя убил. А так, все равно заговоришь. Знаю, ваши основные силы в походе, село без прикрытия. И сейчас ты нам поведаешь, сколько в Хотмах воинов и откуда лучше зайти, чтобы застать врасплох. Нам нужны ваши побрякушки и ваши женщины – за них хорошо платят в Саркеле. Ну, говори, пока я добрый. Скажашь, умрёшь быстро, без мучений.

Воинко с трудом проглотил вдруг ставшую густой слюну:

– Пошёл ты.

Гой Рысь знал, как сделать, чтобы его тело перестало чувствовать боль. Это умение было одним из самых главных в тех знаниях, которые русичам передавал волхв. Нужно было представить, что предмет, причиняющий боль, это лёгкое пёрышко, от которого телу становится щекотно. Конечно, научиться этому невероятно сложно. Снова Воинко вспомнил добрым словом погибшего волхва и его помощника деда Матвея, гонявшего их – молодых бойцов – до седьмого пота. «Может быть, наши успеют, – мелькнула мысль. – За мной Креслав и Ставер идут, мои одногодки, уже опытные…» Сильнейший удар под дых прервал размышления Воинко, заставив согнуться, насколько позволяла верёвка. Задохнувшись, он опять чуть не потерял сознание. Следующий удар в лицо сломал нос, губы залило кровью. Мучитель – крепкий с широкими плечами и волосатыми руками – оглянулся на десятника, ожидая приказа. Судя по тому, что хазарин снова ударил русича, на этот раз по рёбрам двумя руками, сложенными в замок, приказ последовал. В боку у Воинко что-то хрустнуло, и он, усилием воли превращая поток боли в лёгкое щекотанье, хрипло рассмеялся. Кровь выступила на губах. Откашлявшись, он сплюнул в сторону врага. Не попал.

Волосатый, готовивший следующий удар, от непостижимости смеха, замер. И вопросительно оглянулся на десятника. Кто-то подошёл поближе, край рубахи русича задрался. Хазары внимательно осмотрели бок парня. Рана как рана: набирающая по острым краям синеву красная вмятина, явно сломанные рёбра – два или три. Почему же он смеётся? Сошёл с ума? Не похоже. Серые глаза чисты, без мути. Взгляд твёрдый, ни грамма страха. Какой-то не такой пленник. В лёгком замешательстве приблизился десятник. Запустил ладони за пояс, широко расставил ноги напротив. Чуть склонив голову, внимательно всмотрелся в лицо русича. Воинко устало опустил голову. Ему были отвратительны их ощупывающие скользкие, как шкура лягушки, взгляды. Губы еле слышно прошептали: «Белбог, отомсти за меня». Десятник, увидевший движение губ и не разобравший ни слова, принял за слабость: «Просит пожалеть». Кивнув волосатому, отошёл на два шага, чтобы не забрызгало кровью.