Сказки А русалка, ну что русалка? Пеной бьется о берега. А принц счастливо живет рядом с той, кто искренне дорога, С той, что ласкова и прекрасна человеческой теплотой. Это в сказках бывает глупых: рыбы, ведьмы и колдовство. А служанка, ну что служанка? Изгорбатилась, моя пол. А невеста принца красива была в церкви, и королем ставший принц был иных прекрасней — ровно Золушкина мечта. Это в сказках бывает глупых: бал, кареты, часы, хрусталь. А принцесса, ну что принцесса? Не проснется, отравлен кто. Правит мачеха государством прежестокой своей рукой. На вопросы «Кто здесь милее?» промолчит черный дух зеркал. Это в сказках бывает глупых: оживать на чужих руках. Башни прячут того ребенка, что поранилась об иглу, что не выросла дивной розой, что не просто легла уснуть. И бездетная королева, и скорбящий седой отец… Только в сказках, убив дракона, можно ждать пресчастливый конец, только в сказках спасают принцы, феи-крестные всем даря́т, только в сказках любовь такая, что умеет всегда спасать, побеждать, уничтожив злое силой верности и любви. Только в сказках счастливых двое. Ну а в жизни увы. Увы. Цена Приплывает, еле двигая плавником, Говорит, от немоты отойдя не слишком, У меня теперь отдать тебе – ничего, Даже голос предложить – осмеёшь же — такой неслышный Стал, осипнув от молитв и от горьких клятв, Что рассыпала ему, как в спальню цветы до ложа, Где теперь он спит, а рядом его жена, И покоя их никто уже не тревожит. Я смотрю, как слезы капают – жемчуга — На ее ладони белые, вижу горе, И ей вторят волны, режущие мне грудь, И ей вторит, боли девичьей вторит море, И не можется мне глупой не помогать, Раз хранить беду и счастье работу дали. Я ей капаю в напиток прозрачный яд, Что ей вены взрежет пламенем острей стали, Доберется лапой жадною до груди, Вырвет сердце ее ласковое – прочь жалость. Принц, ее не полюбивший, не пощадил, Нелюбви своей вонзив в нее злое жало, Значит, мне жалеть не нужно ее вдвойне, Только колет в клетке ребер чертовски сильно, И не хочется мне цену ей говорить, Пусть она помочь сама же меня просила. Варево готово от бед мое, Выпьешь – и уйдет боль, уже не тронет. Она преподносит мне алый ком Вырванного сердца В своей Ладони.  Герде Да иди ты на все четыре отсюда пешей. Притащила воз роз, а на кой они в царстве мрака, Где вокруг только лед? Я прошу тебя, Герда, дура, Зарекаю тебя, прекращай же, ну хватит плакать. Забирай это все, ни к чему мне твои подарки, Что в сравнении с тихой поступью Королевы И ее белых рук подарить мне смогла б простая Девка вроде тебя? Только тело, да, только тело. Но что руки твои, озябшие от мороза, Все в царапках колючих от холода и от ветра, Что мне ноги твои, истоптанные до крови, Что от сердца в груди, горящего безответной Жадной, жалкой, ненужной, мешающей тебе страстью, Этой нежностью, что и льдины согреть не в силах? Уходи, пока можешь, о гордая и босая, Я тебя приходить сюда, в общем-то, не просил. Как Алену вывели из воды Как Алену вывели из воды, в доме стало только мрачней, чем было. У Алены бело, как мел, лицо, у Алены сердце давно застыло – что ей муж, глядящий во все глаза, что ей брат, сумевший спасти сестрицу? Ей туда б, обратно, где мать-река протекает, миру живых границей сберегая тех, кто уснул на дне. Вот где дом Аленин, где братья-сестры. Как Алену вывели из воды, так взгляд стал Аленин и злым и острым, голос же медовым: зовет с собой проводить на реку, достать ей лилий, и река смеется, плеща волной, и зовет уснуть в своем мягком иле. Как Алену вывели из воды, ни житья, ни счастья – все поисчезло. Не дозваться брату сестры родной, не спасти любимую, бесполезно: с кем однажды мир тебя повенчал, с тем тебе вовеки пребыть и присно. У Алены только одна печаль: как себя спасти от постылой жизни, как унять тоску свою по воде, как сбежать, где взять бы тяжелый камень, чтобы не поднять никому из тех, кто ее вернул живым против правил, кто отнял покой ее, тишину, кто забрал из дома уже родного. Забирай, Иван, у своей сестры воздуха загрудного цепь-оковы, что сплели вкруг сердца ее, как сеть, нежеланье жить, как в клети горлице. Не держи Алену среди живых, отпусти на реку домой. Топиться. Крапива не жжется Крапива не жжется, не колется, не горит По тонким рукам вдоль тела, как ветви ив, Висящим безвольно. Ткала, да не доткала — Отнялись уставшие пальцы, заранее все решив. Завыла спустя года молчания: зря, все зря! Глаза потускнели вмиг, закушен до крови рот. Пыталась, пыталась, но рубашки не довязать — Коль не был ты в ней рожден, она тебя не спасет. Высокий держит забор, такой бы лучше костер: Шагнуть в него – что ей жизнь теперь, коли не спасла? Одиннадцать комьев холодной сырой земли. Одиннадцать птиц, взмывающих в небеса. |
