Я не хотела убивать отчима, так вышло. В глубине души, конечно, желала ему смерти, но тогда, когда замахивалась первым попавшимся под руку тяжёлым предметом, хотела одного - лишь бы он оставил маму живой. О последствиях удара в той ситуации сложно было рассуждать. И при всём кошмаре случившегося я осознала, что нисколько не жалею о своём поступке. Существующее положение дел - единственно верное, не считая того факта, что арестованной оказалась не я, а мама. Это, разумеется, ошибка. Но даже если отмотать время назад, даже если наперёд знать, чем обернётся мой удар, нечего было менять.

Часов в семь утра я встала, сняла с кровати пропитавшееся потом постельное бельё, застелила чистое, оделась и, взяв полотенце, направилась мыться. К моему возвращению Марк тоже не спал. Лежал на левом боку на матрасе, что-то щёлкал в телефоне. Вопрос, который сразу задал:

- Как самочувствие?

- Лучше намного.

- Что будем делать? Сегодня тридцатое.

- Я помню, - кивнула я, повесив полотенце на спинку стула.

- Сдаю билеты и звоню хозяйке комнаты?

- Извини.

- Так и не скажешь, что произошло?

- Иногда лучше чего-то не знать.

- Неважно, как лучше. Я не хочу, чтоб ты снова ушла в себя. Скажи мне, я пойму.

Некоторое время помедлив, я открыла дверцу шифоньера, достала скомканные джинсы с футболкой. Положила на матрас, сама села на стул.

- Что это?

- Смотри.

Развернув это и рассмотрев, он с недоумением задержал на мне взгляд.

- Откуда кровь?

- В тот вечер, когда ты последний день работал, я пошла к маме. Без предупреждения, без предварительного звонка. Встретила она меня безрадостно, сказала, что отчим пьёт второй день, нервы ей мотает. Мы посидели, попили чай, потом я ушла в комнату к Кириллу, мама осталась в кухне. Они ругались, он, как обычно оскорблял её, материл, ну а через пару минут я услышала крик, вбегаю в кухню, а там отчим её душит. В общем, не зная, что делать, я схватила бутылку и с размаха разбила ему голову. Он упал. Кровь натекла. Приехала скорая, врач сказал, что ничем помочь не может. Мгновенная смерть. Приехала полиция, нас забрали в участок, на допросе мама взяла ответственность на себя, меня и Кирилла отпустили.

Марк смотрел округлившимися глазами, долго ничего не говорил.

- Вот такой конец.

- А где сейчас мама с Кириллом? - спустя пару минут, встревоженным, севшим голосом проговорил он.

- Не знаю. Звоню - ни один не доступен. В тот вечер Кирилла отвезли к крёстной, а больше мне ничего не известно. Сейчас поеду в участок.

- Я не верю. Это какой-то бред, Кир. Не верю просто.

- В семьях, как наша, другого финала не бывает. Рано или поздно такое должно было произойти. Чья-то кровь в любом случае б пролилась. Ты сам это видел.

Марк молчал. В этом загруженном, непонимающем, напряжённом состоянии он поднялся. Умылся, выпил кофе, покурил, оделся и с билетами ушёл, ничего не сказав. Я тоже стала стремительно собираться. Неглаженная чистая футболка, неглаженные джинсы. Быстро высушила феном волосы. Отражение в зеркале было жутким. Смотревший человек напоминал то ли наркомана, то ли алкоголика, проснувшегося после длительного загула, но какая разница? Внешний вид беспокоил меньше всего. Перед выходом заметила на белых шнурках кед едва заметные капли крови.

В участке на меня смотрели косо, но информацию дали. Оказалось, что опасения оправдались - маму не отпустили, а перевели в СИЗО на весь период следствия. У меня снова защемило в груди, снова подкосились ноги. Арестовали. Почему? Разве следы удушья на шее не весомое доказательство того, что эта женщина меньше всего заслуживала даже временного лишения свободы? Молодой парень в форме велел писать заявление, и только после его рассмотрения, одобрения следователем встреча будет возможна. Я всё сделала так, как он сказал, вернулась домой. Марк пришёл лишь к вечеру. Мы не говорили, я была в своих мыслях, он тоже. О маме поинтересовался, но новость о СИЗО подействовала на него подобно, как и на меня. О чём тут говорить? Как? Спали снова раздельно.

Встреча состоялась на следующий день. Доехав в убийственном настроении на автобусе до конца города, минут через тридцать-сорок я стояла возле вывески "Следственный изолятор". Как прошла через охрану, как представилась - всё это вспоминается, словно кадры из неприятного криминального фильма. Дежурный проводил по коридору в комнату для встреч, куда через перегородку вскоре привели и маму. Вид её был никакой - глаза распухли, покраснели от слёз, под веками мешки, кожа бледная, жирные волосы в спутанном виде собраны на затылке. Из одежды - синий вытянувшийся спортивный костюм. Должно быть, подруга передала. Мы взяли трубки. Телефон прослушивался, поэтому говорить о случившемся, ясное дело, надо было аккуратно. Напряжённые от пристального внимания надзирателей поздоровались, спросили друг у друга: "Как дела?", на что обе же ответили: "Нормально". Более неловкого разговора между нами не происходило. Даже когда ругались, когда после ссоры с обидами шли мириться, я не чувствовала себя настолько отчуждённой. Может, сказывалось неуместность, глаза и уши посторонних людей, но я смотрела на маму и не чувствовала её. Дело было не в стене, что нас разделяла. Дело было в её взгляде. В голосе. В интонации.

- Как ты тут?

- А как тут может быть? Тяжело. До сих пор не могу осознать. Вчера были похороны.

- Я знаю, мне тёть Римма звонила, приглашала.

- Да? А я для них теперь враг народа. Убийца, - усмехнулась мама. Я отвела глаза.

- Тебя кто-то навещал?

- Оля. Вещи принесла, кое-что из продуктов. Кирилл до сих пор молчит. Не ест. Постоянно сидит, смотрит в окно. Никакой реакции. Говорят, в таких случаях нужно время, чтоб всё осмыслить.

- Он по-прежнему у неё?

- А где ему ещё быть? Ладно, она согласилась взять. Хотя бы за него спокойно.

- Хорошо, - пролепетала я, не зная, что сказать.

- Андрей приходил. Спрашивал, как да что. Осуждает меня, все они осуждают, но я понимаю.

- А родственника своего они не осуждают?

- Кир, он умер, - в эмоциях отрезала мама. В глазах её застыли слёзы.

- Если б он не умер, умерла бы ты, мам. Не понимаешь?

- Ничего бы он мне не сделал. Припугнул бы и отпустил, такое постоянно случалось, только тебя при этом рядом не было, ты жила своей жизнью. Ну а задушил бы - значит, судьба у меня такая.

- Какая такая судьба? А что было б со мной, мам? С Кириллом?

- Тебе я никогда особо-то нужна не была, а Кирилла, может, взяли бы на воспитание хорошие люди. Хуже б не стало никому.

Я не верила в услышанное.

- Хочешь, я расскажу, как всё было на самом деле? Я могу сама ответить за то, что сделала. Ты не обязана брать вину на себя.

- Не смей, я тебе сказала. Это сделала я, не ты.

Внезапно связь оборвалась. Мама что-то говорила, но я уже не слышала. К ней подошёл надзиратель, взял под руки. Мне тоже объяснили, что говорить на темы, касающиеся непосредственно следствия, запрещается, поэтому свидание будет приостановлено. Что значило мамино: "Это сделала я, не ты"? Хотела ли она замять сказанное перед сотрудниками СИЗО или же действительно считала себя виноватой? Однако если и считала, то парадокс - при этом жалела отчима, жалела о случившемся.

На улице палило солнце, люди, счастливые и раздетые, куда-то спешили, на площадках играли дети. Происходящее с нашей семьёй никак не вписывалось в окружающую обстановку. При тридцатиградусной жаре мне было холодно. Я не понимала, почему это всё произошло именно с нами. Почему именно тогда, когда я так желала начать всё заново. Начать с нуля, забыв о плохом, оставив это плохое здесь, в прошлом. По проспекту прогуливались влюблённые парочки, компании подростков, радовавшихся приходу каникул. Мне было настолько херово, настолько погано, что хотелось упасть посреди оживлённой улицы и, не обращая ни на кого внимание, в голос зарыдать. Кричать, пока не иссякнут силы, пока не сядет голос. Что есть мочи проклинать эту жизнь, эту подлую реальность, этих радующихся мелким желаниям людей, жующих мороженое, уткнувшись в телефоны. Где ты, пап? Почему когда ты мне нужен, тебя снова нет? Я ревела. Не в голос, тихо, но шла и ревела.