- А она у нас неверующая, - с ухмылкой протянул, дыхнув хмелем, отчим. - Считает, что церковь - бизнес, а праздники типа Пасхи - лишний повод для народа погулять.

При этих словах мама насторожилась.

- Правда? - произнесла тёть Наташа, явно удивившись, но при этом неожиданно прокомментировала. - Среди молодёжи прогрессивные взгляды - это классно, ничего странного. Ты в принципе против религии или интересуешься какими-то другими идеями? Чем-то вроде буддизм, индуизма?

- Для меня каждая религия - определённая философия. Мне что-то нравится и из христианства, и из буддизма, нравится мировоззрение даосов, но ни к какой из этих групп я не отношусь.

- Почему? Ущемляет свободу?

- Наверное.

- Может, ты у нас в секту попала? - улыбнулся отчим. - Как бы в скором будущем ислам не начала проповедовать.

- А чего ты шутишь, Саш? - продолжала говорить тёть Наташа. - Я отлично понимаю девчонку, в её возрасте, когда училась в институте, у меня тоже были сомнения касательно религии, церкви. Тоже много не хотела принимать, интересовалась другими взглядами. Ничего катастрофичного в этом нет. Террористкой она точно не станет. Если человек стремится развиваться, узнавать для себя новое, задаёт вопросы - это не плохо. Это хорошо. Именно такие люди, скажу я тебе, дают жизнь искусству и науке.

Около получаса мы ели, тёть Наташа с мужем Игорем рассказывали о своём ресторане, в целом о жизни за границей. Большую часть я прослушала, так как когда находилась рядом с отчимом, выбивалась из происходящего, всецело отдаваясь напряжению. Кирилл выпил чай с ватрушкой и ушёл в комнату, мне же вот так встать и уйти что-то не позволяло. Снова собственная беспомощностью, бесхребетность. Страх. Поэтому медленно глотая чай, я продолжала что-то жевать, чем-то забивать рот, дабы не привлекать внимания. Ужин набрал обороты тогда, когда отчим отстранился от беседы, замолчал минут на семь, а после залпом опустошил очередную рюмку, закрыл ладонью лицо и тихо заплакал.

Мы втроём не понимали, что происходит.

- Перепил, - объяснила мама. Подобное, видимо, не было впервые. - Саш, иди ляг. Отдохнёшь немного, вздремнёшь - полегче станет. Без остановки ведь заливаешься.

Он молчал, на слова не реагировал. Мне было неловко. Видеть слабости того, кто проявлял себя лишь как деспотичный тиран, неприятно. Я привыкла относиться к этому человеку с ненавистью, не хотелось купиться на это минутное помешательство. Но только встала из-за стола и хотела уйти, как он запинаясь заговорил:

- Кир, сядь, - переглянувшись с ним, я села. - Всё ещё обижаешься на меня?

- Перестань. К чему эти пьяные разговоры? - убирая со стола, взволнованно отрезала мама. - Обижается, не обижается - всё давно замяли и забыли. Зачем ворошить?

- Я сейчас не с тобой разговариваю, а с дочерью твоей. Ну, обижаешься?

- Нет, - промычала я, чувствуя забытую тряску. Всё, чего мне в те минуты хотелось - оказаться как можно дальше от этого человека.

- Я вижу, что обижаешься, - пролепетал он, вытерев слезу. - Думаешь, я седой толстокожий упырь? Не понимаю, как непросто тебе пришлось? Думаешь, не помню, как ты ревела? Как закрывалась в комнате? Как видеть меня не хотела? Может, и кажусь я куском говна, но что-то человеческое во мне осталось, оттого и пью. Чтоб забыться, совесть заглушить. Знаю, что много ошибок сделал в жизни, знаю, что людям многим жизнь подпортил, а что поделать? Такой вот хуёвый человек. Гнилой, жестокий. Подлый. Не держи на меня зла, Кир, я виноват. Этот груз навсегда со мной, но и будь возможность всё исправить - я б не смог. Не сумел, потому что обстоятельства так сложились. Плохой я муж, плохой отец. Не смог установить нормальные отношения с собственными детьми, как мог что-то дать чужому ребёнку? Такому, как я, вообще не надо плодиться, не надо брать на себя ответственность за чужую жизнь, но как уж вышло. Поздно давать заднюю. Иногда хочется застрелиться - настолько душит собственная блядская жизнь, не понимаю, кому польза от моего существования, а руки на себя наложить, как папка твой, слабо. В этом деле я трус. Просыпаешься изо дня, а смысла в этом, какой-то ценности - ноль. Сын меня терпеть не может, старшие дети считают предателем, ты - тем, кто испортил жизнь, детство. Да так всё это и есть. А что мне делать?

Тут он снова закрыл лицо, встал из-за стола и, шатаясь, направился в спальню. Бросив: "Скоро вернусь", - мама ушла за ним. Тёть Наташа с Игорем находились в замешательстве, молча переглядывались, не задавая вопросов. Когда в сложившейся тихой, давящей обстановке сидеть стало невыносимо, я тоже ушла из кухни, заглянув в комнату к Кириллу, занявшего себя очередной компьютерной игрой. Я не хотела думать о том, что сказал отец брата, желая скорее абстрагироваться от услышанных слов, но, разумеется, мысли-то не переставали рождаться. Да и как им не рождаться? Я знала этого человека всю жизнь лишь таким, каким он позволял себе быть в нашей семье. Слабым, расклеенным, уязвимым сложно было его вообразить, не говоря уже об "увидеть". Проснулись ли во мне чувства жалости, сострадания, понимания? Не знаю. Смятение - да, неожиданность, удивление, шок, недоумение. Слишком глубоко сидели обиды, чтоб так запросто за один вечер отпустить их, отпустить всё то, что я несла в себе на протяжении бесконечно долгих лет.

С Кириллом мы просидели около часа. Он играл, по ходу рассказывал мне, в чём состоит суть игры, что из себя представляет главный герой, какие у него цели. Меня, по большому счёту, не особенно радовало его увлечение виртуальной реальностью, но что ему оставалось? Он бежал от того, что видел в существующей действительности так же, как я зарывалась в книги.

- Кирилл, тебя мама зовёт, - тихо постучав в дверь, произнесла тёть Наташа. - Отвлечёшься?

- Мама? Хорошо.

Когда брат вышел из комнаты, эта молодая, красивая женщина нерешительно прошла в комнату, опустившись рядом со мной на диван. Я старалась не смотреть на неё, теребя в ладонях рукав серого свитера, но не выходило. То, как потрясающе она выглядела, не переставало поражать. Фигура, как у модели, - высокая, ни грамма лишнего веса, тонкие запястья, тонкая талия, стройные бёдра. Качественно окрашенные в платиновый блонд волосы, стриженные в форме "пикси". Идеальный макияж без излишеств, элегантные укороченные бежевые брюки, белоснежная рубашка. С трудом верилось, что эта девушка, которой я дала бы не более тридцати лет, приходилась ровесницей маме. Она не была измученной, не была страдалицей, внешний вид этого человека демонстрировал лишь самодостаточность, лёгкость, счастье, любовь к жизни, к себе. И, конечно, это прекрасно. Я мечтала видеть маму такой, но сценарий не перепишешь.

- Честно признаться, давно я не встречала таких девушек, как ты, - слегка оживившись, заговорила сестра отчима.

- Каких "таких"?

- Нестандартно мыслящих. Наполненных духовно.

- Вряд ли меня можно назвать наполненной.

- Говорю, что увидела. Ты прекрасная девушка, Кир. Я искренне восхищена твоим бесстрашием перед системой, правда. Мама рассказала мне о твоей ситуации со здешним институтом, не жалеешь?

- Ничуть. Какой смысл впустую убивать годы, заранее зная, что это не имеет смысла?

- Согласна, образование у нас оставляет желать лучшего. Ну а чем планируешь заниматься в жизни?

- Пока не знаю, - призналась я, растерявшись. - Время покажет. На данный момент я запуталась и в себе, и в обстоятельствах. Будь что будет, пока у меня не получается разобраться.

- Довольно-таки отчаянная позиция. Я хорошо понимаю тебя, двадцать лет - непростой возраст, переломный, я бы сказала. Ценности рушатся, открываются глаза на реальные вещи, во всём видится фальшь, искусственность. Бизнес. Это неприятно, не спорю. Мне тоже было тяжело в своё время, а время в девяностые, как ты понимаешь, разворачивалось непростое. Хотелось всем что-то доказывать, отстаивать права, позиции, хотелось бороться за правду, за справедливость, никто не понимал. Никто не слышал, - улыбнулась она. - Я постоянно конфликтовала с родными, с друзьями, с преподавателями в институте. Готова была умереть за свои взгляды, за идеи, противоречащие общественным приоритетам, нормам, но только страдала от этого: несколько раз меня едва не отчислили из вуза, друзья стали избегать встреч, родители считали помешанной. Таких людей не любят, не принимают, и как ты ни кричи, как ни топай ногами, положения дел это не изменит.