Изменилось ли с возрастом моё отношение к писательству? "Оно, конечно, правда, что ты так же, как и всегда, молод, но настало время признать без смущения и сожаления, что существует разница между твоей правдой и правдой действительности". Думаю, эти слова Сарояна красноречивее и истиннее всего того, что могла бы сказать я. Не изменилось, но с определённого момента взгляд стал падать с несколько другого ракурса. Из-под другого угла, скажем. Я по-прежнему считала, что честное, искреннее искусство - верх всего. Именно честное, не фальшивое, не то, что рождается в угоду потребления общества, но это как таковой крик в пустоту. Никто тебя не услышит, и осознавать это страшно. Разочароваться в людях, в жизни всегда страшно, но трезво понять однажды разумнее, нежели заблуждаться, продолжая смотреть на мир сквозь придуманные сказки, штампы, иллюзии. Реальность кишит дерьмом, каждое утро, открывая глаза, ты окунаешься в него. Невольно или вольно. Есть ли выход? Да, принять это дерьмо, понять, что как ты ни старайся, его не станет меньше. Не нужно ждать чудес, с удивлением кричать о несправедливости, о непонимании, жестокости. Мир такой, его не переделать. И, наверно, научиться плавать в этом дерьме, приспособиться, переступить через приступы рвоты правильнее, чем, задыхаясь, пытаться найти клочёк суши - рано или поздно уйдёшь на дно. Но, даже понимая это, не могла я заставить себя научиться плавать. Что-то изнутри не позволяло, но это "что-то" взыграло, вернув желание писать, чему я не могла не быть благодарной.

В полночь мы с Марком сожгли бенгальские огни, слушая радостно-пьяные возгласы с кухни, выпили бутылку шампанского, полбутылки вина, ближе к часу Марк включил через свой телефон и колонки "Сплин", создав атмосферу питерской меланхолии. В какой-то момент выкурили в комнате по сигарете. Я, как и ожидалось, с непривычки кашляла, сделала лишь пару неудачных затяжек, а Марк был в шоке. Признался, что с трудом мог ранее представить меня с сигаретой в зубах. Да я и сама с трудом могла когда-то. Время многое меняет. Очень многое. Неизменным остаётся лишь несовершенный во всех смыслах мир. Несовершенными остаются люди. Общество в целом. Оно родилось больным и продолжает существовать, распространяя вирусы. Заражая, отравляя, убивая. Ни ты, ни кто-либо другой не в силах что-либо тут изменить. Повлиять. Можно на время заглушить боль, можно забыться, но болезнь от этого не перестанет быть болезнью. Такова реальность. А мы просто наркоманы, привыкшие себя тешить.

Следующим значимым событием в моей жизни стал вечер встреч выпускников, планировавшийся в первую субботу февраля. Информация до меня дошла накануне через беседу бывших одноклассников во "В контакте", где из сотен разных сообщений можно было вытянуть простую пафосно-лицемерную мысль: "Ребят, я вас так люблю, так скучаю! Давайте соберёмся завтра, чтоб я рассказал(а), как охиренно, в отличие от вас, складывается моя жизнь!". Я помнила об этом традиционном мероприятии задолго до его приближения и, разумеется, не собиралась идти, но, прочитав переписку, засомневалась, задумалась. А почему бы нет? Посмотрю на школу, вспомню, как всё это было, вспомню восемнадцатилетнюю себя. Я давала себе отчёт в том, что встреча с прошлым поколеблет мою нынешнюю жизнь, что ничего положительного она собой не сулила, однако Марк в ту субботу работал, и я, проводив его утром, на протяжении всего дня не могла найти себе места. Было ясно, что единственная причина, взбаламутившая меня, - Климт. Я хотела не школу увидеть, не класс, а его. Ради чего? Не знаю. Любопытство? Мазохизм? Отголоски уязвлённых, отвергнутых чувств? Чем это было, до сих пор не понимаю, однако за час до назначенного времени захлопнула ноутбук и во взволнованном, паническом состоянии направилась в душ мыть голову. Как ни отрицай, я изначально всё решила и, трясясь то ли от холода, то ли от страха, намыливая тем вечером волосы, оправдывала себя тем, что терять мне нечего. Что хуже, чем есть, не будет. Ни в отношениях с одноклассниками, ни в отношениях с Климтом, ни в отношениях с собой.

Вернувшись из душа, открыла шкаф с одеждой, достала колготки, чёрные джинсы, рубашку в сине-белую клетку. Ничего не менялось: как была я со школы угловатым, костлявым на вид подростком, таким и осталась, несмотря на то, что внутри ощущала себя лет на сорок. Никакая леди в двадцать лет во мне не проснулась. Женственные формы не наросли. Единственное, что отличало от той выпускницы, какой я была полтора года назад, - осунувшееся лицо и очевидное наличие синяков под глазами: не от побоев, от недосыпа, связанного с сомнительно вернувшимся желанием писать. Стремительно переодевшись, высушила феном волосы, подкрасила ресницы, выпила бокал пакетированного переслащённого зелёного чая и, ещё раз спросив себя: "Нужно ли?", решила идти.

Школа располагалась в другом районе города, поэтому минут десять я ждала автобус, поглядывая на время, внутренне истерила, когда водитель делал долгие остановки, несколько раз корила себя за совершаемую глупость, в эмоциях желая плюнуть на всё и вернуться домой, но так или иначе за восемь минут до "18:00" я стояла на крыльце заведения, в котором провела значимую часть жизни, с дрожью слушая громкие звуки музыки, доносившиеся из актового зала. Стоило ли?

Пересилив внутренний голос, вошла.

- Здравствуйте! Какой вы выпуск? - прощебетала при входе широко улыбающаяся старшеклассница. Я не сразу сообразила, чего она от меня хочет, но, вернув обладание над собой, назвала год окончания школы.

- Ваш класс собирается в триста седьмом кабинете, если хотите, можете сразу пройти в актовый зал. Торжественная часть начнётся ближе к семи.

- Хорошо, - кивнула я в дикой растерянности, - а оставить пальто в гардеробе можно?

- Конечно.

Ощутив себя не к месту, почувствовав себя неприглашённой гостьей, без прав заявившейся на праздник, прошла по коридору мимо кучкующихся школьников, задействованных в организационной части, раздевшись, сдала пальто гардеробщице и, оглядевшись, направилась к лестнице. Каждый шаг отдавался тяжёлым ударом. Колотило от волнения, от страха, плюс ко всему разъедала злость на себя, осознание собственной тупости, наивности, убогости. Нелепости. Зачем пришла? Не понимала. Наверно, стоило остановиться, развернуться, принять тот факт, что с момента, когда я получила аттестат, это место стало мне чужим, как и все люди, связанные с ним, но вопреки всему, я продолжала подниматься, уверенная в том, что совершаю ошибку. Это не было невинной оплошностью с моей стороны, это было явной, осознанной глупостью.

Открыть дверь в кабинет оказалось куда страшнее, нежели просто принять решение заявиться в школу. К счастью, за секунду до этого, из-за двери показалась одноклассница с электрическим чайником в руках, довольно тепло отреагировав на моё появление, несмотря на то, что после окончания школы мы не перекинулись ни единой смс-кой, ни единым поздравлением с Новым годом или с Днём рождения.

- Кира? Офигеть! Мы думали, ты не придёшь!

- Кто там? - раздалось за её спиной.

- Кира Антипова.

- Да ладно?! - с этими словами показалась голова Вадима, когда-то близко общавшегося с Климтом. - Кира? Не верю. Офигеть, сто лет тебя не видел.

- Привет.

- Привет, давай заходи уже. Все свои.

Войдя в класс, я физически ощутила, как под ногами пошатнулся мир. Одноклассники действительно не ожидали моего появления, поэтому, как только фигура "Киры Антиповой" оказалась во всеобщем поле зрения, со всех сторон полетели возгласы удивления, приветы, фразы из рода: "Куда ты пропала?", "Нифига себе!", "Вот это реально вечер встреч!", "Почему не отвечаешь на сообщения?", "Почему удалила из друзей?". Миновав стадию приветствия и погружения в этот беззаботный круг, я стала постепенно возвращаться в чувства, осознав, что в кабинете находятся классная руководительница и человек шестнадцать одноклассников. Климта не было.