- И что же в таком случае делать?

- Прости, Кир, но тут я не знаю. Основная суть вещей мне не известна.

- А догадываешься, в чём суть эта состоит?

- Может быть.

- Ну и?

- Конфликт между тобой и отчимом?

- Банально, но да. В значительной степени.

- Поэтому ты ушла?

- Да, поэтому. Иначе бы наше совместное проживание обернулось трагедией. Хотя я и теперь не уверена в том, что однажды её не произойдёт.

- Давно он вошёл в вашу семью?

- Я бы сказала, не вошёл, а вломился - именно так это было. А как давно? Четырнадцать лет назад - практические сразу после развода родителей.

Возможно, во мне зашевелились спавшие долгое время чувства, внезапно тем вечером пробудившись, но выговориться хотелось страшно. Всё, что держала в себе, всё, о чём Марк не решался спросить ранее, выложила разом: и про детские протесты с туалетом, и про адские скандалы, и про сочинение Кирилла, в котором он желал, чтоб в нашей семье пришёл конец слезам. С яркими деталями рассказала про месячное проживание на съемной квартире, про ссору с мамой, после которой мы длительное время не решались поговорить. Марк слушал с выражением недоумения, горечи. Слушал внимательно, не перебивал. Он ждал этого разговора с той самой ночи в баре, не требовал, но ждал. Хотя, думаю, услышанное не стало для него шоком. Марк изначально знал, что моя жизнь кишела изъянами, вопрос в его глазах читался всегда один: "Какими?". "Тирания отчима, слепая мамина зависимость, а также неудачные стечения обстоятельств", - кратно можно было б ответить так, но подобного объяснения не достаточно, потому я вдалась во все грязные подробности.

Конечно, непросто было даже мысленно возвращаться в те непростые минуты, дни, мгновения, неприятно было ворошить это далеко не радужное, не расписанное цветными мелками серое одноликое прошлое с обидами, истериками, криками, непониманием, вечным страхом. Больше всего на свете я жаждала забыть о том, что было. Стереть, освободиться, перестать быть уязвимой, но "раны не заживают быстрее, если не кровоточат", как пишет Харуки Мураками. Когда я завершила свою исповедь, Марк не решался заговорить, тяжело переваривая мои россказни.

- Помнишь описание Фёдора Карамазова в начале романа? "Это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека, не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, - но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти", - добавила я в заключение.

- Помню, - кивнул Марк. - Помню ещё такую фразу: "Какие страшные трагедии устраивает с людьми реализм".

- Да уж, реальность любит позабавиться. Печально, что финал этих забав всегда плачевен. То, что происходит в моей семье, на самом деле не такой уж нонсенс - подобных историй миллионы: неприязнь отчима или ревность и издёвки мачехи, ссоры, скандалы на фоне непонимания, неприятия. Я, конечно же, осознаю, что бывают ситуации и пожёстче, когда мужики мамаш домогаются до её детей, избивают, склоняют к нечеловеческим извращенствам, зверствам, а попробуй те пожаловаться кому-либо - навлекают на себя ещё больше проблем. Бывает, когда родные матери сами во всём этом участвуют. Бывает, когда и родные отцы насилуют дочерей - говорить об этом можно долго. Моя жизнь не самая трудная, не самая исполосованная, но и нормальным всё происходящее тоже не назовёшь. Обыденным - да, но не нормальным. Так быть не должно, не о таком я мечтала. Не таким представляла понятие о семье. Считаешь, подобные уроды имеют право на жизнь?

- Наверно, имеют. Не расстреливать же их.

- А, по-моему, расстрелять правильнее, чем позволить жить и травить существование окружающим. Сколько таких извергов до смерти забили своих жён? Довели до самоубийства? Сколько детей вышло во взрослую жизнь с психическими отклонениями, моральными травмами? Сколько таких искалеченных повзрослевших детей вскоре искалечит других? Разве оно того стоит? Возьмём Кирилла: имея возможность жить с родным отцом, он понятия не имеет о том, что такое отец. Любит он его? Нет. О какой любви тут можно говорить? Кирилл боится этого человека. Боится, но не уважает, а повзрослеет - будет презирать. Не думаю, что в нём сложатся задатки тирана, но, однозначно, представление о семье у него на всю жизнь покорёжено. Пока он не до конца осознаёт, но уже многое понимает.

- "Любовь к отцу, не оправданная отцом, есть нелепость, есть невозможность. Нельзя создать любовь из ничего".

- Снова Достоевский? Он знал, о чём писал.

- Кир, а можно узнать о твоём отце? Где был он, когда всё это происходило?

- В стороне.

- Между вами нет связи?

- Когда-то была, сейчас нет. Он повесился полтора года назад.

- Прости.

- Не извиняйся, я давно смирилась.

- Ты не в обиде на него?

- За то, что он оставил нас? Нет, на отца я никогда обиды не держала. Он присутствовал в моей жизни, много дал мне генетически, духовно. Я всю жизнь жалела его, и даже когда он пропадал, долго не давал о себе знать, уходя в запои, не могла я включить обиду или осуждение. Только жалость.

- Он часто выпивал? Если хочешь, можем не продолжать, - осторожно проговорил Марк, проницательно заглядывая мне в глаза, пытаясь, вероятно, понять, в норме ли я. Не пожалею ли после о своих откровениях.

- Нет, если уж начали, давай продолжим, - решительно проговорила я, ощущая, однако, мало приятную дрожь в руках. - Да, нередко. Отец мог остановиться, мог бросить, алкоголиком я его не считала и считать таковым не стану. Силы воли ему хватало - стимула не было. Смысла.

- Он авторитет для тебя?

- Да, всегда был.

- Ты никогда не думала о том, чтоб уйти к нему?

- Честно? Нет. В том и заключалась суть того, что нас связывало: мы виделись, много говорили, я открывалась ему, он открывался мне. И говорили мы не на обыденные, поверхностные темы о погоде, об учёбе, работе, еде, родственниках, знакомых. Отец был умным, начитанным человеком, может, именно поэтому я тянулась к нему, стремилась перенять его мировоззрение, убеждения. Он до сих пор остаётся для меня прообразом чего-то высокого, недосягаемого. Может, живя мы вместе, я бы сейчас не так о нём говорила.

- То есть ты не жалеешь о том, что родители развелись когда-то?

- Нет. Они бы в любом случае не были счастливы вместе. О чём я жалею - так это о своём рождении, поскольку не свяжи я их тогда, всё б сложилось иначе. И у мамы, и у отца.

- Не говори так. Как бы ни сложилось, Кир, ответственность за всё полностью лежит на родителях, причём в равной степени.

- Я понимаю это.

- Извини, если я сейчас буду не прав, но из твоих слов я понял, что ты упрекаешь маму. Обвиняешь именно её в том, что происходило дома, до сих пор обижена - это объяснимо, но меня немного удивляет, что ты забываешь здесь об отце. Ты стала рассказывать о нём отдельно, в другом контексте, но ведь, по сути, он тоже замешан в этой истории. Не меньше мамы замешан, Кир. Я не знаю, какие обстоятельства вынудили твоих родителей развестись, но не случись этого когда-то, всё бы обернулось иначе. Отец был в ответе за твою жизнь, должен был огородить, защитить, не просто присутствовать, а находиться рядом. Во всех смыслах. То, во что всё впоследствии вылилось (конкретно для тебя) - это итог и его решений, его поступков. Я не хочу никого судить, но убеждён, какие бы отношения ни были между людьми, счастливы ли они вместе, нет - если родили ребёнка, то обязаны дать ему полноценную семью, полноценное детство. Это их первостепенный долг, а если того не происходит, нельзя винить кого-то одного. И мать, и отец несут за это равную ответственность.

- Ты думаешь, моего ума не хватает, чтоб осознать это? - чувствуя, как внутри что-то ёкнуло, отрезала я. - Конечно, я всё понимаю. Понимаю, что виной всему не отчим, не обстоятельства, не бесхребетность мамы - это всё следствия, я знаю. Главная причина - безответственность. Безответственность обоих моих родителей. Мама всю жизнь валила происходящее на судьбу: так проще, когда страшно взглянуть на правду, принять эту правду. А отец...он-то понимал, потому и заливал в бессилии и отчаянье глотку. Потому и упивался до беспамятства, потому и ушёл.