К девяти часа утрам я вызвала такси до больницы. Не самое лучшее решение, наверно, было после пережитого кошкой стресса тормошить её поездкой в закрытой спортивной сумке, но нужно было удостовериться, что тот уродец не навредил ей. Так как в больницу мы попали не по записи, часа три прождали свободное окно, а когда наконец оказались в кабинете у врача с рассказом о случившемся, Дарья Алексеевна, как её звали, призналась, что такое происходит сплошь и рядом. Что за десятилетний опыт её работы к ней приходило человек двадцать с изнасилованными кошками.
- Не удивляйтесь, девушка. Люди - те ещё скоты. За мою практику даже был случай, когда молодой парень ежедневно насиловал своего питомца, а потом пришёл к нам и с удивлением заявил, что тот почему-то впал в кому. Я уже не говорю о всяких живодерах. Больные люди - что с них взять? - говорила она, осматривая Бусинку, с силой держа поднятым её хвост. - Чего только за прожитые годы не насмотришься. Однажды был случай, когда дети нашли на улице окровавленного кота, принесли по доброте душевной в больницу, а он уже без сознания был. Мы осмотрели, впали в ступор. Знаете, отчего кот умер? От болевого шока. Какие-то изверги яйца ему на улице отрезали. Кастрировать решили, - по коже побежали мурашки. - Я к чему это говорю? - продолжила она. - Не для того, чтоб испугать вас, а чтоб предупредить на будущее. То, что вы этой ночью увидели - не самое страшное. Этой киске повезло, можно сказать, что она так легко отделалась, что выжила, что вас на своём пути встретила. Чаще всего такие ситуации заканчиваются плачевно.
- Почему это никак не наказывается?
- А кому это нужно? Да, у нас существует в конституции статья о жестоком обращении с животными, а толку? Как издевались над ними, так и будут издеваться. В таком вот антиутопичном мире мы живём, и тут уж ничего не попишешь.
- Как у вас хватает терпения смотреть на все эти ужасы?
- С годами вырабатывается хладнокровие. Да и куда деваться? Кто-то ведь должен этим заниматься, не всем быть предпринимателями, юристами да бухгалтерами. А что насчёт этой кошки, никаких внешних серьёзных повреждений я не вижу. Влагалище поранено - да, но это заживёт, самое важное, что не порвано, а то пришлось бы на операцию класть. Видно, этот скот пальцем работал, возбудился и себе рукой помог. Таких ублюдков самих кастрировать надо.
- До сих пор в голове не укладывается, - прошептала я, снова готовая сорваться. - Если этой малолетке понравилось, он повторит.
- Повторит. Но ни от меня, ни от вас тут уж ничего не зависит. Всех кошек не защитить. Сколько их умирает в таком состоянии в подвалах да в мусорных баках. Сколько их умирает от холода, голода. Не повезло животным с миром, в который их послали, что тут ещё скажешь?
Врач сделала бедолаге пару уколов, на этом мы простились. "Обеспечьте кошке покой и хорошее питание. Первые дни скорее всего будет отказываться от еды, прятаться, но через недельку должна прийти в себя. Если что-то будет волновать, то обязательно записывайтесь на приём", - бросила она, готовя стол к следующему осмотру. Странные одолевали чувства. С одной стороны, я была счастлива, что жизни этой кошки ничего не угрожало, с другой стороны, после разговора с врачом остался горький осадок. Не каждый выдержит работать в таком месте: смотреть на извращения над животными, смотреть на то, как они умирают, а твари-люди продолжают свои издёвки - сильный характер нужен для этого. Выносливый, стойкий. До какой степени надо любить животных, чтоб суметь сломать в себе слабость?
Домой мы возвращались на автобусе. Запустив Бусинку домой, я сразу сходила в магазин, купила кошачий горшок, туалетный наполнитель, рыбные консервы, сухой кошачий корм, жидкий, молоко, паштет. Себе взяла заварной суп, хлеб. Вернувшись, застала нового друга спящим, свернутым в клубок на подоконнике. Будить не стала. Какое-то время постояла рядом, потом разобрала продукты, поставила кипятиться чайник. Лето не было похоже на лето. Несмотря на двадцатиградусную температуру и солнце за окном, мне было холодно. Холодно так, что хотелось закутаться в одеяла, залезть под горячую воду, включить обогреватель. Хотелось, чтоб стало жарко, морально жарко. Чтоб сказать обстоятельствам: "Стоп, хватит. Мне нужен воздух, нужна передышка". Наверное, именно после встречи с Бусинкой я стала как никогда остро воспринимать окружающее. Режим бесчувственности сменился режимом сверхчувствительности. В первую очередь это сказалось в отношении животных.
Теперь когда я встречала на улице бродячих кошек или собак, сердце кровоточило. Я смотрела в эти обречённые, запуганные мордочки, понимая, что практически каждая из них обречена на голодную, холодную смерть. Люди проходят мимо, все куда-то спешат. Постоянно спешат. А они сидят возле подвалов, возле мусорок, ждут. Чего? Опасности. Опасности или же чуда, выраженного в том, что кто-то остановится, кто-то покормит, приголубит. Осознание этого было настолько болезненным, словно в какой-то миг с меня сняли оболочку, без которой любое касание сопровождалось грубым ударом. Я сдержала данное обещание. Отныне не могла пройти мимо этих уличных, никому ненужных бродяжек. Каждый раз выходя из дома, брала с собой или сухой корм, или отваренные макароны в пластиковом контейнере, или пожаренные яйца с сосисками. На сколько могла себе позволить, стала подкармливать дворовых кошек возле своего дома, возле соседнего или если просто встречала где-нибудь на остановке или возле входа в магазин.
Рассказываю это не в качестве хвальбы или чувства превосходства из рода: "Посмотрите, какая я хорошая, добрая и заботливая", я делала это потому, что не могла не делать. Прорвало клапан, который выпустил наружу то, чего раньше не было видно. Нередко жители дворов жаловались, бросали нападки, связанные с тем, что якобы от этих подвальных кошек вонизм стоит в подъездах, что нечего устраивать возле домов кормёжки, что не кормить, а травить их всех надо, так как те "разводят заразу всякую". На том этапе я убедилась, насколько люди озлоблены.
Постепенно подвальные кошки стали привыкать ко мне. Уже не шугались, не прятались, когда я приближалась. Напротив, ждали моего прихода, тёрлись о ноги, тыкались мордочками в ладони. Часто, когда я уходила, провожали до ближайшей улицы. Это было и трогательно, и радостно, и больно одновременно. Они ждали от меня настоящей помощи. И имея возможность, я б, разумеется, с радостью всех их приютила у себя, но возможности такой была лишена. Съёмное жильё не предусмотрено для кошек. Не хотелось сделать им ещё больнее, подарив дом, а после выбросив на улицу. Уж лучше не давать надежды совсем, чем давать ложную. Хотя...может, своим кормлением именно это я и делала? Не знаю.
С Бусинкой мы тоже поладили. На восстановление у неё ушло недели две. Всё это время она ела очень мало, больше пила воды, но когда я пыталась коснуться её, съеживалась, от ласки вздрагивала, голоса почти не подавала. Я боялась, что ощущение страха так и останется с ней, но уже вскоре она стала открываться. Как мало нужно для того, чтоб заслужить любовь слабого существа. Частенько Бусинка сама стала запрыгивать ко мне на колени, аппетит возвращался, причём, если она хотела есть, то давала это понять. Рядом с ней голос одиночества перестал звучать настолько отчётливо. Я была не одна. Я была нужна этому существу, оно нуждалось во мне, следовательно, в этом я вдруг и увидела смысл своей жизни.
В таком ключе и прошёл август. Снова пришёл сентябрь с холодными ночами, шарфами, запахом высыхающей листвы, моросящим дождём, спешащими школьниками в куртках, надетых поверх белых рубашек или тёплых вязаных свитеров. Для кого-то это время было началом новой жизни. Новых ожиданий, надежд. Учась в школе, я любила сентябрь. Любила готовиться к новому учебному году, любила опустевшие парки, горячий вечерний чай, любила наблюдать за дождём из окна своей комнаты за книгой или же делая записи в блокноте. Меня вдохновляло это время, навеивало поток мыслей, неописуемый трепет, мало с чем сравнимый. И несмотря на то, что я по-прежнему выделяла это время года на фоне других, осень перестала восприниматься чем-то лирическим, поэтическим, воодушевляющим. Поэзия сменилась жёсткой, обличающей прозой. Вместо опавшей листвы, я видела мокнувших под дождём грязных, голодных бродячих кошек. Больных бомжей, слонявшихся по улицам. Затхлую грязь на подошве. Раздавленное возле остановки печенье, размазанные на асфальте фекалии, презервативы. И было холодно - что дома, что на улице. В общаге я ходила в старом свитере с горлом, утеплённых колготках, шерстяных носках, поверх всего этого надевала махровый голубой халат, купленный года три назад. На работу тоже приходилось кутаться, хотя в самой пиццерии было тепло - единственное место, где предоставлялась возможность физически погреться.
