- Не много ли ты себе позволяешь? - надменным голосом вмешалась секретарша. - Молчала бы.

- Почему я должна молчать, когда меня несправедливо оскорбляют?

- Никто тебя не оскорбляет, - проговорила Григорьевна. - Я говорю об общем положении дел. Вон лежит у меня стопка написанных ответов на экзаменационные вопросы твоих сокурсников, и что, думаешь, я не понимаю, что своих мыслей там ноль? Что всё списано? Всё скопировано из готовых источников информации, и по - хорошему надо бы всех отправить на пересдачу, а что тогда будет? Из года в год одно и тоже, преподавательский состав давно махнул рукой на происходящее. Наша задача - донести материал по учебному плану, выдать вам диплом, ваша задача - заплатить деньги. Всё. Взаимный обмен: у нас есть работа, у вас впоследствии (при благополучном раскладе, конечно) будет работа. Я могла бы нарисовать тебе недостающие баллы, могла бы также закрыть на всё глаза, но не выдержала, нервы сдали. Те, кто списал экзамен, они на протяжении семестра хотя бы делали вид, что им интересен предмет, вели дискуссии на семинарах, как-то выражали себя, и пусть, если это было глупо, если всё наигранно, они старались. Из них что-то да выйдет, а что выйдет из тебя? Ты будущий социолог, я слова от тебя до сегодняшнего дня не услышала. Закрыта, озлоблена, клещами мне из тебя звуки надо было тянуть?

- Это она при вас говорить боится, со мной очень красноречива, - с сарказмом добавила секретарша. - Там, где надо, язык у неё хорошо работает.

- Я ни разу ничего плохого вам не сказала.

- Тебе даже охранник однажды сделал замечание за хамское отношение.

- Ладно. Бессмысленно вести эту беседу, я опаздываю уже, - проговорила Ольга Григорьевна, поднявшись с дивана. - Что мы будем делать? Я с завтрашнего дня ухожу в отпуск. Кто у тебя будет экзамен принимать, не знаю. Приходи, узнавай в деканате. В официальную летнюю пересдачу меня в городе не будет, я смогу у тебя экзамен только осенью принять, но это уже будет проходить с комиссией из всего преподавательского состава кафедры. Зачем надо было доводить до этого?

Происходящая ситуация казалось смешной. Григорьевна стала собираться, секретарша же менторским тоном велела мне садиться писать договор о непонятном соглашении, связанным с небольшим переименованием института. Вдаваться в подробности я не стала, мне и говорить с этой женщиной меньше всего хотелось. Когда Григорьевна ушла, обстановка в помещении стала напряжённее. Я заполнила один экземпляр документа, принялась писать другой.

- Ты живёшь не по адресу прописки? - бросила секретутка, проверяя мою писанину на ошибки.

- Нет, а что?

- Не с родителями, если судить по тому, что ты сама написала?

- Не с родителями, а какое это имеет значение?

- Хорошо ты устроилась, - усмехнулась она, плюхнувшись в своё кресло, положив ногу на ногу. - Скорее взрослой жизни захотелось? Убежала из дома, а родители пусть тащат?

- Вы ничего не знаете, чтоб делать такие выводы.

- Не знаю, но ты за год показала себя. Никого за людей не считаешь - ни одногруппников, ни преподавателей, ни родителей, как видно. Как ты обращаешься, так и с тобой будут. Ни с кем не здороваешься, никого не слушаешь, огрызаешься - немного ты добьёшься в жизни с таким характером. Думаешь, все тебе чем-то должны? Чё пришла тогда сюда учиться, если всё не устривает?

- Разве в ваши обязанности входит заниматься моим воспитанием?

- Не пререкайся со мной, поняла? Я тебе не мама.

- И слава Богу, - вырвалось у меня. - Сами себе противоречите.

- Пошла отсюда! - взорвалась она. - Совсем совесть потеряла! Соплячка такая будет мне тут ещё хамить!

С психом смяв документ, который так и не успела заполнить, я схватила сумку и быстрыми шагами вылетела с кафедры. Бесило буквально всё: и это слепящее солнце, и однообразные, приевшиеся до тошноты улицы, и люди, с любопытством друг друга разглядывавшие. Я шла и думала: "Зачем мне всё это нужно?!". Стоит ли псевдодиплом из этой шараги затраты сил, времени, денег? Знаний нам не дали никаких, прочитать лекцию из учебника или распечатать тему из интернета я могу тоже. Условий для нормального обучения не было создано ни моральных, ни материальных. С середины осени и до лета мы сидели в аудиториях, не снимая от холода курток. Сидели, тряслись, но строчили под диктовку очередную никому не нужную информацию. Зачем? Чтоб впоследствии выслушать обвинения? Я перестала понимать, с какой целью пришла в этот вуз. Да, за дипломом. За дипломом социолога. Не абсурдно ли? Антисоциальный человек собирается получить диплом социолога. Что за бред? Что за маразм? Кому нужен этот диплом? Мне? Нет, я в нём не нуждалась. Маме? Разве что ей.

В голове не укладывалось, как заведение, при входе в которое уже почти год как висел цветастый плакат: "С Днём рождения любимый город" (дословно, дознаково, я бы сказала), может именовать себя институтом. Местом, куда люди формально шли за получением знаний, за высшим образованием. О каком высшем образовании речь? Не хочу сказать, что меня настолько задели слова секретутки и Григорьевны. Это всё, разумеется, тронуло, но я вдруг проснулась, разула глаза, посмотрела на всю эту фикцию, фарс глазами объективности. Понятия не имела, сколько мне суждено прожить в мире, но убить впустую три года жизни, какой бы она ни была, в этом гнилом, безликом изнутри и снаружи месте, образно напоминающем институт, - последнее, чего я желала. С самого начала прекрасно осознавала, что никогда не стану работать социологом, не моё это. Зачем нужно было начинать - не знаю. Глупая. Просто глупая и всё.

Сидела в непримечательном старом парке с полусломанными скамейками, смотрела по сторонам, не понимая, куда несла меня жизнь. Если всё произошедшее за девятнадцать лет текло по чьему-то сценарию, то чего ждать дальше? Какого поворота? Какого сюрприза? Напряжение набирало обороты, всё куда-то летело, стремительно летело, двигалось к какой-то решительной точке, к какой же конкретно - непонятно. Может, всему виной являлась я сама? Ухватилась бы за хвост судьбы и раскрутила его так, как нужно. Или слилась с происходящим, поддалась обстоятельствам. Какой смысл идти против системы? Даже мысленно? Какой смысл искать эту чёртовую, образную справедливость? Нет её. В который раз убеждалась в этом. Несправедливость шла со мной с рождения, сам факт моего прихода в мир не подчинялся этой самой справедливости. Что тогда всё это?

Очевидно, скажи я маме о том, что собираюсь забрать документы из инстиута, сразу же выкупаюсь в её непонимании, обиде, обвинениях в безрассудстве, в безответственности, неблагодарности. Как так? Уйти после целого года обучения? Свернуть с прямого пути на обочину? Мама придёт в ярость, я знала. Равно как и то, что простить она мне этого не сможет ни при каких условиях, обстоятельствах. Деньги-то были заплачены. Да, мне было жаль потраченных средств, но ещё более было жаль той суммы, которую предстояло выкинуть в пустоту за это НЕДОобучение, останься я в институте до последнего. Нет, нужно было решаться. Нужно было брать жизнь в руки, думать, чего я действительно хочу и как к этому прийти. Я устала подчиняться обстоятельствам, которые ничего хорошего не обещали. Продолжи я и дальше барахтаться в них, то просто-напросто утону - это осознавала отчётливо.

С этими нерадужными мыслями я до вечера в компании "Radiohead" в наушниках бродила по городу, смотрела на людей, к которым не питала симпатии, искала ответы. Подсказки. Прошёл ровно год с момента смерти отца. Ровно год с момента окончания школы. То было второе лето, в котором я чувствовала себя чужой. И физически, и духовно. Я вообще никогда не питала слабости и страсти к летнему сезону. Не любила палящее солнце, потные ладони, девочек в суперкоротких шортах, шумные ночные компании в парках, обгорелые спины, красные носы, потные подмышки. В этом плане осень была мне ближе, в ней я сливалась с обстановкой. Лето же выжигало. Может, все проблемы, что сваливались на меня с его приходом, случались из-за взаимной нелюбви?