Оставалась неделя до начала сессии, до начала зачётов. Не верилось, что я продержалась год в этом ненавистном институте да ещё и заработала себе репутацию не самой последней студентки. Это при том, что просто писала дома конспекты и присутствовала на лекциях, пропуская эти самые лекции мимо ушей. Наверное, мне везло. В принципе учёба в этом заведении действительно не требовала многого: главное ходи, отмечайся и выполняй требования недалёких преподов - всё. Потому в моей жизни наступила неделя стабильности. Днём я сидела на парах, потом шла в магазин, если требовалось, покупала хлеб, что-то из продуктов, готовила маленькими порциями на день или на два, пила вечерами чай: иногда одна, иногда с мамой и Кириллом; читала, смотрела фильмы. И постепенно вливалась в общажный мир. Хотя, скорее не вливалась, а становилась сторонним наблюдателем, когда на кухне мыла посуду или стояла у плиты. Вся жизнь на самом деле у людей, что длительное время живут в общаге, разворачивается именно на кухне.
С шести до десяти начиналась сходка. Совместное приготовление ужина. Меня первое время удивлял этот факт, ведь куда проще было б этим женщинам купить электрические плиты - стоят они недорого, вполне доступно для людей с постоянных заработком, однако скоро стало ясно, что вся прелесть для них заключалась именно в готовке компанией. В романтике этих типично женских бесед с радио, совместным чаепитием или за пивом. Меня никто не трогал. Спрашивали, как зовут, представлялись сами, но не все. Некоторые. Мне большего и не требовалось. Интересно было смотреть на всё взглядом постороннего. Черпать для себя что-то для чего-то. Для чего? Не знаю. Может, для сюжетов будущих рассказов? Хорошо бы, но я год ничего не писала. Каких рассказов? А рассказы могли бы получиться вполне себе приличные. Концепция точно имелась, причём личности были такие, что о многих хотелось написать в отдельности.
Самым ярким героем, персонажем этого мира являлась тёть Инна. Эту женщину сложно назвать женщиной, скорее мужеподобное существо женского рода. На вид ей было за сорок, на деле же - тридцать шесть. Довольно полная, причём бывает полнота, делающая женщину женственной, здесь же случай был прямо противоположным. Её повадки, манера говорить, походка - всё было грубым, отталкивающим. Как ни странно, она имела двух дочерей: Алину шести лет и годовалую Арину. Общение между ними происходило исключительно на повышенных тонах. Не знаю, как Алина это выдерживала, но мне искренне было жаль её. Грустно это, когда родная мать кричит несмышлённому, незрелому ребёнку: "Тварь! Если не уберёшь, я сейчас подойду и изобью тебя!". Избивать-то она, конечно, не избивала, лишь грозилась, но уже то, что произносила это, делало её не матерью, а врагом в глазах дочери. Младшую же она берегла. Да и странно было б, если б грозилась избить ребёнка, который на тот момент ни ходить, ни говорить не умел. Тормозила тёть Инну на поворотах тёть Люда. Она была ненамного старше первой, но заметно умнее и воспитаннее, поэтому нередко нерадивой мамашке и самой влетало. Вообще она напоминала курицу-наседку. Но не без петуха.
Петух имелся, такой своего рода общажный мучачос. На пару лет моложе жены, туповатый, что проявлялось уже в речи, зато с широкой, мускулистой грудью, которую всякий раз стремился продемонстрировать, щеголяя по коридору в одних трико или шортах. Самая странная пара, которую мне доводилось видеть. Мало того, что они даже внешне нелепо смотрелись вместе, так к тому же и отношения между ними были, мягко говоря, отличными от нормальных. У мужа имелась любовница, тёть Инна знала это, но она мутила с соседом - низкорослым, невзрачным Витей. Когда муж отсутствовал, Витя приходил, когда муж присутствовал - отсиживался у себя в комнате. Иногда же они все вместе пили пиво на кухне, заедая сушёной рыбой. Удивительный треугольник. Вернее, квадрат. Бывали выяснений отношений, крики, ссоры, лишь до детей никому не находилось дела.
Что касается тёть Люды - эта женщина являлась чем-то вроде сердца общажного блока. Всегда трезво смотрела на ситуацию, говорила, что думала в лоб без лицемерия, без подхалимства. В соседских ссорах выступала кем-то вроде судьи, если кого-то несправедливо обижали, заступалась, хотя на вид была довольно-таки хрупкая. Так однажды я проснулась ночью от душераздирающих криков жены, которую избивал в коридоре съехавший с катушек муж. Крики были дикими, я в страхе сидела у двери, не зная, как поступить. Кто-то должен был вмешаться в это или вызвать полицию, но все делали вид, что ничего не происходит. Ни один из живших на площадке мужиков не вышел и не вступился за женщину, лишь тёть Люда открыла дверь и ненадолго отвлекла этого психа, именно в эти минуты его избитая жена успела выбежать за двери коридора. Такое повторялось несколько раз, но, к счастью, уже скоро эта семья съехала из общаги, сдав комнату какому-то парню. Семья же самой тёть Люды состояла из неё самой и шестнадцатилетнего сына, оканчивавшего десятый класс той же школы, что когда-то окончила я.
Также на этаже проживали две молодые пары. Одна практически не выходила из комнаты, ни с кем не здоровалась, не общалась, другая же, напротив, вела себя чересчур активно. Девушку звали Алёной, парня - Стасом. Если выходили на кухню, то обязательно бесились, устраивали демонстрацию чувств путём сосания или обжиманий на подоконнике. Вместе, никого не смущаясь, ходили в душ. Я думала, что, возможно, эти двое только поженились, переживали период страсти в отношениях, однако когда, вместо Алёны, появилась другая девочка, из разговоров соседок стало ясно, что Стас - обычный педофил. Ему двадцать четыре, в то время, как его временным малолетним дурочкам - не более пятнадцати, к тому числу относилась и Алёна.
О тёть Оле рассказывать не хочется. Обычная женщина, работавшая воспитателем в детском саду. Я, конечно, воспитателей иначе представляла, но как человек она была неплохой. С соседями общалась мало. На кухню выходила только по надобности. Со мной, если встречалась, то частенько заговаривала. Спрашивала, как дела, как учёба, привыкла ли к жизни в общежитии. О ней у меня остались приятные воспоминания.
Если говорить о не очень приятных, то тут нужно затронуть аристократию, псевдоинтеллигенцию общаги, некую Софью Михайловну. Стройную, рыжеволосую даму пенсионного возраста, носившую далеко не пенсионные каблуки. Не знаю, каким образом её занесло в общагу, но этот мир не предусматаривал наличие персонажа вроде неё. Если она оказывалась за пределами комнаты, то знали об этом все. Высокий тембр голоса проникал сквозь самые толстые стены. Если же встретишь её в коридоре, то обязательно услышишь в спину замечание. То дверь не закрыла в туалет, то неправильно выключила на кухне плиту, то посуду грязную не туда поставила или не до конца закрыла кран. Вероятно, в прошлом была или учителем, или бухгалтером. К людям относилась с высокомерием. Если даже и общалась с соседями, то не без желания продемонстрировать превосходство. Никто не питал к ней тёплых чувств, но, как ни странно, беспрекословно слушали. Возраст ли тому виной, авторитет. Поразительно.
Также на площадке жил парень, о котором ходили слухи, как о наркомане. Я поняла, с наркотиками его никто не заставал, но судя по поведению, по странным людям, которые приходили и били в дверь с угрозами, у жителей сложилось о нём мнение как о наркомане. Однажды пришли мама с бабушкой, около часа в слезах стучались, просили открыть, но попытки оказались бесплодными. Дверь им так и не открыли. "Максим, открой, - рыдала бабушка. - Хотя бы ответь из-за двери. Скажи, что жив-здоров. Мы уйдём". Ни звука, ни слова в ответ им сказано не было. С этим они ушли. Буквально через неделю Максим подал признаки жизни. То ли уезжал куда-то, то ли находился в загуле. Неясно. Подобное происходило нередко. Он не выходил на связь, пропадал, а родственники вслепую причитали у комнаты.
Конечно, всё это было увидено не за неделю. Нет. Я немного забегаю вперёд. В первую же неделю лишь знакомилась со всем этим, присматривалась. И о многих соседях складывалось предвзятое поначалу мнение. Кто-то казался лучше, кто-то хуже, чем как выяснилось позже. Да, я не оказалась в замкнутом пространстве, не оказалась в тишине, о которой мечтала, всё так же, как и дома, боялась выходить за дверь комнаты, но отчим больше не мог вломиться ко мне. Я не слышала его голос, не видела зверских глаз. Отдыхала от своих ужасов, от кошмаров. Приживалась к новой обстановке. С каждым днём мамин голос становился веселее, вид - оптимистичнее. Пустота от моего отсутствия заполнялась. Чем - не знаю, но она привыкала к тому, что я больше не живу в этой семье. В семье, в которой мне с самого начала не определили место. Кирилл скучал, и я по нему скучала. Когда становилось невмоготу, смотрела "Маленького принца", вспоминала ту ночь, когда мы спали в одной постели чужой квартиры, вспоминала, как он спросил, что означает выражение: "Слова только мешают понимать друг друга". Мне не хватало брата. Не хватало наших коротких встреч. Когда же однажды я попросила маму оставить его у меня с ночевой, она без вопросов согласилась, обещалась привезти его, но позже позвонила, сказала, что отчим не позволяет. "Нечего шляться по общагам, когда дом свой есть", - заявил он тогда. Шляться по общагам - вот как для него воспринимались мамины и Кириллины визиты ко мне в гости. Шляться по общагам. Этот человек забирал у меня всё.
