Левер проверил это и убедился в справедливости приписки. Левер узнал, что Даусон был неплохим художником, а главное, он слыл по всей округе мастером всевозможных мистификаций, фокусов, обманов и шуток. Даусон находился в жестокой материальной зависимости от Маккензи, которому задолжал много денег, потраченных на свои причуды коллекционера и химика-любителя. Поговаривали также, что он не отличался честностью в делах, отчего и был в свое время вынужден покинуть Мельбурн, Про эти дела хорошо знал Маккензи. Одним словом, Даусона он держал в руках.
Научная группа запротоколировала весь собранный ею материал: опросы свидетелей, результаты проверок, увеличенные фотографии челюсти австралоантропа и т. д. Эти-то материалы и составили досье для журналистов.
Выяснять, какими мотивами руководствовался Маккензи, затевая свой грандиозный обман,— заявил Шмелев,— не входит в компетенцию научной группы. Ее задача заключалась в том, чтобы проверить сделанное в Пилтдоуне открытие. Она эту задачу выполнила.
Однако научная группа не может не отметить беспочвенность широкой рекламы в газетах о том, что находка австралоантропа подтверждает гипотезу расхождения материков, гипотезу о том, что Австралия некогда соединялась с Азией.
Если поверить этой гипотезе, логично было бы предположить, что золотоносные пласты, находящиеся в Мадрасе, продолжаются в районе Пилтдоуна. В этом случае обширные земли в этой части Австралии приобретают значительную ценность и могут быть проданы по цене, в десять раз превышающей их фактическую стоимость.
— Разрешите, господа,— сказал в заключение Шмелев,— закончить мое выступление, высказав вам единодушное мнение нашей научной группы. Мы выражаем категорический протест против столь бесстыдного поругания науки, когда она приносится в жертву корыстным интересам бизнеса и стяжательства, когда беззастенчивые шарлатаны, пролезшие в науку благодаря своим миллионам, используют ее ради наживы новых миллионов.
Мы сожалеем, что в наше время возможны подобные факты, и надеемся, что научные круги во всех странах сделают соответствующие выводы и закроют доступ в свою среду тем, кто недостоин носить высокое звание ученого.
Только если ученые всей земли объединятся в своем стремлении трудиться на благо человечества, наука сможет выполнить свои благородные цели!
Вот, брат Андрейка! Михаил Михайлович говорил почти час, и весь этот час зал напоминал немую сцену из «Ревизора». Все журналисты слушали, раскрыв рты, даже забывая записывать. Маккензи словно окаменел. Даусон, казалось, вот-вот отдаст богу душу...
Когда Шмелев кончил говорить, началось что-то невообразимое. Репортеры бросились к телефонам. Маккензи, красный как рак, подскочил к Даусону и... с криком «обманщик» влепил ему пощечину, потом подбежал к Михаилу Михайловичу, пытаясь оправдываться, но тот повернулся к нему спиной и вышел. Вудварду сделалось плохо — прибежали врачи. Описать невозможно!.,
На пресс-конференции журналистам некогда было задавать вопросы, они спешили скорее передать сенсацию в свои газеты. Зато теперь они бегают за учеными по пятам, осаждают отель, обрывают телефон.
Большинство австралийских газет обвиняет во всем Даусона. Маккензи привлек его к суду за злоупотребление доверием. Даусона в тот же вечер арестовали, но кто-то (неизвестно кто!) внес за него огромный залог, под который его выпустили.
Маккензи, как он сообщил журналистам, очень сожалеет о заблуждении, в которое впали члены группы, обвинив его в неблаговидных поступках, и надеется, что оно скоро рассеется. Однако, к великому сожалению, срочные дела призывают его в Мексику. И он тут же исчез. Причем, как уже выяснили дотошные репортеры, в Мексику он не прилетел.
Вудвард лежит в тяжелом состоянии. Общая тенденция здешних газет — замять скандал.
Мне, честно говоря, все это порядком надоело. Все же нервы в напряжении. Нас кое-какие газеты поливают помоями и даже видят во всем этом деле «происки Москвы».
Левер летит с нами завтра. Он вместе со Шмелевым сделает в Женеве отчет об экспедиции. А Холмер улетел сегодня к себе в США. Он мрачный, у него какие-то неприятности в университете, газеты что-то пишут о нем плохое. Не знаю, в чем дело, он не рассказывал. Перед отъездом, правда, зашел проститься. Человек он сухой, но тут растрогался. Пожал Михаилу Михайловичу руку и сказал:
— Прощайте, Шмелев, и спасибо вам.
— За что ж «спасибо», Холмер? И почему «прощайте»? Мы еще увидимся с вами.
— Посмотрим,— пробормотал Холмер,— может быть, меня и не пошлют больше никуда. Все бывает. А спасибо вам за то, что помогли кое в чем разобраться. Если б ученые всей земли были такими, как вы, Шмелев, было бы неплохо. Да, неплохо...
Еще раз пожал нам всем руки и ушел.
После отъезда Холмера Михаил Михайлович и Левер заперлись — утрясают детали отчета, а я вот пишу тебе письмо.
Да, это путешествие для меня было не просто странствием по морям и океанам. Это было путешествие в жизнь.
Когда видишь новое, зрение обостряется, а когда находишься за рубежом, далеко от привычного, ясного и в деталях знакомого, оно обостряется вдвойне. И многое, на что раньше не обращал внимания, здесь поражает, наводит на размышления.
Все-таки самый интересный объект для изучения — это человек. По сравнению с ним самая совершенная космическая лаборатория, самый фантастический электронный мозг выглядят примитивно.
Я уже писал тебе о разных участниках нашей экспедиции. Тогда они казались мне совсем другими. Прошел всего месяц, а какие новые стороны открылись в этих людях! И, наверное, их еще тысячи, этих неведомых граней человеческого существа, открывающихся при все новых обстоятельствах проницательному (не то, что я) наблюдателю.
От Маккензи чего-либо хорошего и ожидать было трудно. Что для него наука? Он не то что науку, родных детей не пожалел ради бизнеса.
Иное дело Левер пли Холмер. Они настоящие ученые, каждый со своей сложной судьбой.
А французская журналистка? Кто она? Почему исчезла? Мы договорились с ней в день приезда встретиться на палубе. Я пришел, ждал-ждал, а ее нет. Так и не дождался. И когда на берег сходили, не видел. Думал, позвонит хоть в Мельбурне, особенно когда весь этот скандал разразился. Нет, как в воду канула...
Я соврал бы тебе, если б сказал, что это оставило меня равнодушным.
Не знаю, как тебе объяснить, я привязался к ней. Да, да, это так. Она для меня стала объектом размышлений, раздумий. К сожалению, горьких раздумий.
Наверное, я еще встречу эту женщину. И тогда прямо спрошу ее обо всем, И ей придется дать тогда ясный ответ. Мне, да, может быть, и себе...
Рано или поздно каждый должен дать ясный ответ на любой вопрос, который ставит перед ним жизнь. Чего бы ему это ни стоило.
Этого путешествия я никогда не забуду. Многому я научился, но еще очень многому придется учиться. Учиться у таких людей, как Михаил Михайлович. И знаешь, что я тебе скажу, у таких, как Маккензи, тоже! У Михаила Михайловича — каким надо быть. А у Маккензи — с какими надо уметь бороться.
И потом, я устал здесь от тоски. Ты даже не представляешь, что значит быть без дома столько времени! Нет, ты не думай, я и дальше с удовольствием буду мотаться в заграничные командировки,— это, будь здоров, как интересно! Но надолго — слуга покорный!
Итак, до скорой встречи с тобой и Зойкой, моей... кем же она мне приходится, жена брата? А? Хотел вам на свадьбу в подарок привезти попугая. Боюсь, не довезу.
Если б ты знал, Андрейка, как я хочу домой!..
