- ...Мне незамедлительно требуется ваша помощь, молодой человек, - бесцеремонно заявил профессор, едва Сирин открыл дверь.

Профессор был бодр, энергичен, и глаза его выражали крайнее нетерпение.

- Надолго? - поинтересовался Сирин. Спорить с профессором было бесполезно.

- Часа полтора. Может - два.

- А спектроанализатор на месяц - дадите? - спросил Сирин.

Спектроанализатор был нужен позарез, и бегать одалживать его в соседний корпус Сирину изрядно надоело.

- На месяц? - профессор прикрыл глаза, что-то прикидывая в уме, - На три недели. А потом, дней через десять - можно и на месяц.

- Я сейчас, - сказал Сирин, - Только телевизор выключу.

* * *

Дверь в каюту была приоткрыта, и Стокс, зная почти наверняка, что Марты в каюте нет, просто вошел без стука.

Марты действительно не было, кровать была аккуратно собрана, а на столе лежала кроличья лапка, мертвая и жалкая.

Стокс опустил бутылку с лимонадом в специальное гнездо, и сел прямо на кровать, напротив низкой старинной тумбочки из красного дерева.

Надо с этим что-то делать, подумал Стокс, хотя прекрасно знал, что сделать ничего нельзя, вот, когда доплывем, наконец, обустроимся, пойду я с Мартой по самым лучшим докторам...Нет, пожалуй, не по самым лучшим, а - по лучшим из лучших, точно...И уж эти-то, лучшие из лучших - обязательно помогут, не могут не помочь...а как же Мария?..

Мария.

Верхний ящик был немного выдвинут. Стокс потянул его на себя. В ящике, поверх всяких мелких побрякушек, лежал маленький автоматический дамский браунинг - очень капризная машинка, к которой, к тому же, было очень трудно достать патроны.

Где ты сейчас, Мария, с тоской подумал Стокс, и тоска эта безгранично

ширилась, вытесняя и замещая собой весь мир, и все вокруг становилось таким же бесконечно черным и безысходным, как и она, всемогущая и всепоглощающая тоска, безраздельно властвующая над всем, что пока еще оставалось в этом сжимающемся в ничто бесполезном мире, и ничего, ничего уже, абсолютно точно, не было сейчас - и гарантированно, достоверно, не могло быть впереди... Мария... Мария...

Мария.

Где-то там, вовне, огромной раненой птицей закричал гудок, а в открытый с целью борьбы с неистребимой духотой иллюминатор, налетевший порыв беспокойного ветра решительно вбросил внутрь вечные слезы нескончаемого и печального дождя, и отчетливый, резкий запах дыма.

Пароход качнуло.

Стокс взял пистолет из ящика. Браунинг приятно тяжелил руку и, судя по весу, был полностью заряжен. Потом Стокс внезапно увидел в небольшом овальном зеркальце, закрепленном над тумбочкой, чье-то чужое, незнакомое и страшное лицо, и лишь секунду спустя понял, что это - он сам, совершенно лишний и ненужный никому в этой непонятной и непознаваемой глупой жизни.

Стокс перекинул предохранитель и приставил пистолет к виску.

Браунинг в руке почему-то казался безобидной и безвредной пустяковой игрушкой.

Мария, подумал Стокс, и потянул спусковой крючок.

* * *

- Что ты делаешь, милый?

- Ничего, - сказал Стокс, - Просто сижу. Надоел этот дождь.

- Да, милый, - Марта всегда соглашалась с очевидным. - Где ты нашел лимонад?

- У интенданта. Сначала он отказывался, но я пообещал его пристрелить.

- Он сообразительный, хоть и пухлый, - Марта поставила бутылку обратно в гнездо. - Наверно, потом, милый.

- Конечно, - сказал Стокс.

- Ты не беспокоился за меня, милый?

- Немного, - это было неправдой, но таковы были правила игры, - Тебе уже лучше?

Если Марта была не голодна, волноваться за нее - особо не стоило. Но Стокс все равно волновался. Он хорошо помнил, что стало с тем нагловатым типом, который вздумал еще на берегу как-то поздним вечером прижать Марту на тесной лесенке в штабе. Похороны были недолгими и без сочувственных слов. Больше Марту - никто не трогал.

- Да, милый, - сказала Марта, - Уже совсем хорошо.

Это хорошо, что - хорошо, подумал Стокс, только что я буду делать, когда кролики закончатся? Ладно, что-нибудь - придумаем. Рыбу, наконец - ловить, может, начнем...

- Ты брал мой сувенир, милый?

Стокс поморщился - ящик тумбочки так и остался наполовину выдвинутым.

- Ерунда это все. Патроны - очень старые. Три осечки подряд.

Марта как-то странно посмотрела на Стокса. Лицо ее дрогнуло.

- Не делай так больше, милый.

Стоксу стало неловко - словно он действительно в чем-то был виноват. В чем?

- Не буду. А патроны я достану. У интенданта. Он запасливый.

- Наверное, поэтому он - интендант, - сказала Марта, садясь рядом, - Это его судьба - быть интендантом.

- И умереть - интендантом. Когда-нибудь я его, все-таки, пристрелю. За жадность.

- Тогда ты больше не найдешь патронов, милый.

- Это противоречие окончательно сведет меня с ума, - сказал Стокс.

Марта засмеялась и погладила его по волосам.

- Не думай об этом, милый. Хочешь, я расскажу тебе добрую сказку перед сном?

- Хочу, - сказал Стокс.

Он лег и закрыл глаза. Марта осторожно примостилась рядом и тихо, почти шепотом, начала говорить. Слушая этот размеренный, неторопливый голос, Стокс, как-то незаметно для себя, задремал, и ему, в который раз, начало сниться душное жаркое лето, опушка в лесу и похабно гогочущие продармейцы, сдирающие со связанной Марты последнюю одежду. И он опять достает маузер и стреляет куда-то вверх, в воздух, а потом разрезает веревки на щемяще тонких исцарапанных руках, и еле успевает уклониться от стремительно взвившегося в неожиданном броске почти обнаженного тела, и смертельный ужас в глазах сбившихся в кучку продармейцев сменяется сдавленными криками и короткими затихающими хрипами, а потом Марта, страшная и нечеловечески прекрасная одновременно, вся забрызганная чем-то красным, поворачивается к нему, хищно, по-звериному, раздувая ноздри, и опять задает все тот же вопрос: " Кто ты?..", и он, как в каком-то бесконечном и невозможном спектакле, снова отвечает ей, предельно коротко и просто: "Стокс". А красные капли медленно ползут и ползут по ее лицу и, отрываясь от него, чтобы окончательно упасть вниз, в пожухшую короткую траву, вспыхивают в слепящих лучах яркого летнего солнца алыми сверкающими искрами...

Стокс вздрогнул и проснулся.

Марта спала, положив голову ему на плечо, и сон ее был глубок и безмятежен. Потом опять хрипло и тоскливо закричал и умолк гудок, и, через краткий миг внезапной и оглушительной тишины, из открытого настежь иллюминатора снова стал отчетливо слышен шелестящий шум вечного и бесконечного дождя, а сквозь тихий плеск волн иногда пробивались обреченно-бодрые крики гребцов.

Стокс вздохнул и снова закрыл глаза.