— И ни разу ничего не поймал, — добавила она, подмигнув.

   — Потому что рыба смотрела на тебя, вместо того чтобы клевать на мою приманку и ловиться, как ей положено.

   — Давай вернёмся туда летом, — предложила она импульсивно.

   — Я бы с удовольствием. В Швейцарии есть что-то уникальное. Это Вселенная в миниатюре. Чувствуешь, что находишься в другом мире — в мире красоты и мира. — Он поставил чашку на маленький столик. — Я, пожалуй, выпью коньяку.

Она взглянула на него с любопытством, но поднялась, чтобы дёрнуть за шнурок. Появился Густав и через минуту вернулся с бутылками на серебряном подносе.

Феликс пригубил коньяк, после того как согрел бокал в своих ладонях.

   — Я знаю, ты думаешь, что я на пути в ад, — усмехнулся он, поймав её тревожный взгляд, украдкой брошенный на него.

   — Вовсе нет, — возразила она, возвращаясь к вязанью.

   — Нет, думаешь, — настаивал он. — Я могу прочесть это на твоём лице. Ты уже видишь себя женой пьяницы и собираешься храбро встретить эту неизбежность. Моя маленькая дочь пастора, — поддразнил он.

   — Коньяк — орудие Сатаны, — твёрдо сказала она. — И нет ничего плохого в том, чтобы быть дочерью пастора.

   — Даже наоборот. Но это создаёт такие возвышенные эталоны добродетели, что ни один мужчина не в состоянии жить в соответствии с ними. — Он улыбнулся. — Знаешь ли ты, почему я выпил напёрсток этого дьявольского коньяку? Потому что сегодня девять месяцев, как мы поженились.

   — Значит, ты помнишь! — вскричала Сесиль. — О, дорогой! — Она отбросила в сторону вязанье и присела рядом с ним на софу. Она чуть не плакала от радости. — Я думала, ты забыл.

   — Ты, как всегда, неправильно судишь обо мне. — Из жилетного кармашка он достал маленькую коробочку. — Я не только не забыл, но даже принёс тебе небольшую безделушку. Конечно, она слишком дорогая, и мне пришлось поторговаться...

   — Теперь ты смеёшься надо мной! — покричала она, вырывая у него коробочку. Конечно, он смеялся над ней, но это была его манера, и она не обижалась. Он помнил об их дате, он не устал от неё, как бывает со многими мужьями после медового месяца... — О, Феликс! — выдохнула она, уставившись на украшенную бриллиантами камею. — Тебе не следовало этого делать!

   — Ты так думаешь? Ну что ж, наверное, ты права. Она слишком дорогая, и я, пожалуй, отнесу её обратно. — Он притворился, что хочет отнять брошь, но она вцепилась в неё и прижала к груди. — Теперь я уверен, что ты вышла за меня замуж только из-за денег. Ну что ж...

   — Она мне очень нравится! Очень, очень! — снова вскричала она, прикалывая брошь к платью. — И ты тоже. — Она обвила руками его за шею. — Я думаю, что ты самый замечательный, самый красивый, самый...

Она целовала его в щёки, в уши, в уголки рта жадными короткими поцелуями, которые доставляли ему жгучее удовольствие. Она ерошила ему волосы, прижималась всё ближе и ближе, играя в игру, которая была одновременно чувственной и невинной. Постепенно ощущение её юного тела воспламенило его плоть. Теперь он целовал её шею, розовую мочку уха, гладкое тёплое горло, а она издавала короткие вскрики протеста и наслаждения. Его мускулы напряглись, кровь закипела в жилах. Он поднял её на руки и понёс, протестующую и смеющуюся, наверх, в их спальню.

   — Я покажу тебе, как будить зверя в мужчине! — прорычал он, бросая её на кровать.

В ту ночь они были счастливы. Счастливее, чем когда-либо раньше. Она отдавалась самозабвенно, со страстью, которую он раньше никогда не находил в ней. Впервые её чувственность сравнялась с его собственной, поскольку теперь в её ласках не было сдержанности. Позднее, лёжа рядом с ним, она всё ещё бормотала то ли слова любви, то ли молитву: «Я люблю тебя, люблю, люблю...» Наконец она уснула, уткнувшись в его плечо.

И снова в молчании ночи его не покидали мысли. Да, теперь он действительно чувствовал себя счастливым... Он узнал, наконец, что эта красивая и скромная дочь пастора, эта бережливая домохозяйка была способна на страсть. Она была его безраздельно и навсегда. Он хотел, чтобы она была рядом с ним до конца жизни. Он больше не жалел ни о чём — ни о чём! — из своего прошлого. Хотел только сделать её счастливой, зажечь радостные искорки в её голубых глазах... Она его жена, а он её муж. Они одно целое — и душой и телом. О да, перед ними стояла Жизнь со всеми её проблемами, с банальностями и тайными разочарованиями, но они любили друг друга и будут любить всегда. Вместе они совершат путешествие по аллеям Времени — рука в руке, с сердцами, бьющимися в унисон...

Пришла зима, принеся снега и ледяные ветры, но Сесиль была к ним готова. Её научили бороться с непогодой, держать её там, где ей и следовало быть, — на улице. Все двойные рамы были проверены, каждый шатающийся ставень укреплён, каждая дымовая труба прочищена маленькими мальчиками с вымазанными сажей лицами. На кухне стояли ведра с солёным маслом и кулинарным жиром, в кладовке лежали запасы продуктов. Вязанки дров, выданные городским советом, были аккуратно сложены в подвале. Теперь, как бы ни злилась пурга и ни завывал ветер, Мендельсонам было уютно в их маленьком домике с видом на Рейн.

Даже когда они решались выйти на улицу — Сесиль на рынок или в швейный кружок, Феликс на репетиции. — Мендельсоны знали, как держать зиму на расстоянии. Она и это предусмотрела. Красивое шерстяное бельё и стёганые жилеты, которые защищали грудь, а также толстые шерстяные перчатки, которые держали руки в тепле. Самые лучшие и, к сожалению, самые дорогие... Но maman научила её, что тёплая одежда дешевле докторов и на ней экономить не надо.

Если бы только Феликс понимал разницу между вещами важными и неважными! Но он не понимал. Для него деньги существовали для того, чтобы их тратить. И он, несомненно, умел их тратить, иногда на самые глупые вещи! Месяц назад он приехал домой, с осторожностью неся крошечный пакетик. «Посмотри, Силетт, посмотри, что я купил! — Он был взволнован, как ребёнок в рождественское утро. — Разве это не прекрасно? Представляешь, ей больше двух тысяч лет! Посмотри на её грудь, на изгиб бёдер!.. Конечно, у неё нет головы и только одна рука, но это не важно...» Конечно, она не хотела обижать его, но чуть было не заплакала от злости. Безделушка — вот что это было. Старая, уродливая мраморная статуэтка голой женщины, одна из тех, которые стоят в музеях. И это привело его в такой восторг! Он не мог оторвать от неё глаз, всё время гладил её. «Я поставлю её на мой стол, чтобы смотреть на неё, когда работаю. И знаешь, Силетт, продавец не хотел продавать её мне, он сказал, что держит её для ежегодной закупки экспонатов музеем. Но я быстро положил этому конец!» Он, без сомнения, положил — с помощью четырёхсот талеров. Четыреста талеров — его годовое жалованье!

Слава Богу, она себя контролировала, помня о том, что хорошая жена должна потакать своему мужу — сначала. Она даже сказала, что статуэтка очень красива, когда он поставил её на письменный стол. Но спустя несколько дней, когда он был в хорошем настроении — поскольку были дни, когда он был не в духе, его голова была занята музыкой или чем-то ещё, — она прильнула к нему и промурлыкала, что дамы из её кружка встречаются завтра у них в доме и что они скажут, если увидят голую женщину на его столе? Он, конечно, разразился длинной тирадой об «этих глупых, ограниченных провинциалках» и о том, как он будет рад уехать из Дюссельдорфа. Она позволила ему высказать всё, что он думает. В конце концов, он произнёс спокойно: «Она тебе не очень-то нравится, правда?» — убрал статуэтку в шкаф и больше не ставил её на стол. Это доказывало, что maman была права, когда говорила, что, хотя для этого требуется терпение и такт, хорошая жена всегда может заставить мужа увидеть свои ошибки.

В ту зиму Феликс приступил к выполнению своих обязанностей директора Дюссельдорфского оркестра. Он не был среди лучших. Дюссельдорфцы имели высокие художественные претензии, но музыкальный бюджет был слишком мал. Музыканты не могли посвящать всё время работе со своими инструментами. Они держали лавки, играли в тавернах. Некоторые состояли на других муниципальных службах или трудились на загородных фермах. Они являлись на репетиции со своими скрипками или кларнетами под пальто, когда шёл дождь, и под мышками, когда дождя не было. Но они были хорошие люди, они гордились Феликсом и старались изо всех сил.